Захар Прилепин - "Санькя"
Прочитал "Санькя" Прилепина. Неплохо. Еще один русский вариант "Дневников Тернера". Речь там по сути идет об НБП (или вернее, какой она должна быть в неком идеале), только фамилии изменены.

Несколько хороших, зацепивших фрагментов из книги под катом.

...
- Вы думаете, то, что вы начали вытворять, - это хорошо? Правильно?
-Хорошо и правильно, - ответил Саша.
Безлетов пожал плечами.
- А смысл?
- Это очень длинный вопрос.
- Вопрос как раз короткий... Хорошо, вот вы просите: "Подайте нам национальную идею..."
"Вот как он заговорил..." - быстро подумал Саша и сразу оборвал Безлетова:
- Мы не просим. Я не прошу. Я русский. Этого достаточно. Мне не надо никакой идеи.
- "Я русский", - мрачно передразнил Безлетов, - А нерусских вы куда денете?
- Слушайте, Алексей Константинович, не передергивайте... Никто никуда не собирается девать нерусских, и вы прекрасно об этом знаете.
- А что же ты, Саша, немедленно начинаешь со слов "я русский"?
"Вот как, - снова подумал Саша, - он со мной на "ты", а я с ним..."
- Я не начинаю, - ответил Саша. - Я сказал, что не нуждаюсь ни в каких национальных идеях. Понимаете? Мне не нужна ни эстетическая, ни моральная
основа для того, чтобы любить свою мать или помнить отца...
- Я понимаю. Но зачем ты тогда вступил в эту... в партию вашу?
- А она тоже не нуждается в идеях. Она нуждается в своей родине.
....
....
....
- Только что-то много вас, - сказал дед, входя, и с таким тоном, словно и не выходил никуда. - А? Милки? Ни к могилкам добираетесь, а как бежите куда.
Я все жду, когда вы все побежите в деревню, всем народом городским: близится срок-то. Не горит там ничего пока, в городе? Скоро загорится.
Он присел на стул в уголке, почти возле двери, смотрел на всех то ли веселыми, то ли готовыми заплакать глазами - не поймешь даже, тем более лампочка еле светила.
- Бог-то уже совсем к нам свесился, в лицо заглядыват, а мы все никак его не разглядим. Бывалочь, когда в деревне согрешит кто, Бог долго думал, годы и годы, наказать аль нет. А то и на деток грешника откладывал наказание. До самой смерти грешника ждал, что тот исправится. Вот как было: пока вера была человечьей породе. Теперь сразу себя выказыват Господь: как бывалочь отец ложкой бил сопливым пострелам за столом, когда наперед старшего лезли в чугунок за картошкой, так и он. Господь нетерпеливый стал: знать, устал от нас. Раз знак подаст, поставит вешку, два, на третий раз оглоблей по хребту, напополам ломает... Приметили это, милки? - старичок обвел собравшихся взглядом. - Не было у вас вешок по пути?
Матвей смотрел на дедка с интересом, Веня - словно перед ним сидела лесная невидаль, бормочущая на своём неведомом языке, Позик в окно косился, Олег - чай пил, выскребывая варенье.
Добив баночку, встал, вышел в коридор и вернулся с пакетом продуктов - из машины прихватил.
- Дед, садись с нами чаевничать, - сказал приветливо, раскладывая еду на столе.
- Я весь чай выпил давно, весь хлебушек свой прожевал. Теперь чужой чей-то ем. И говорю вам: скоро побежите все, как поймете, что от вас устали. Но бежать будет некуда: все умерли, кто мог приютить. В сердцах ваших все умерли, и приюта не будет никому.
Думают сейчас, что Русь непомерна во временах, вечно была и всегда будет. А Русь, если поделить всю ее на мной прожитый срок, - всего-то семнадцать сроков наберет. На семнадцать стариков вся Русь делит-ся. Первый родился при хазарине еще. Умирая - порвал пуповину второму, что родился спустя семь десятилетий. Третий Святослава помнил... Пятый в усобицу попал, шестой - татарина застал... Двенадцатый в смуту жил, тринадцатый при Разине, четырнадцатый при Пугаче... Так до меня дошло быстро: семнадцать стариков - всего ничего. Нас всех можно в эту избу усадить - вот те и вся исторья.
Мы-то в юность нашу думали, что дети у нас будут, как сказано было, - не познавшие наших грехов, а дети получились такие, что ни земли не знают, ни неба. Один голод у них. Только дурной это голод, от ума. Насытить его нельзя, потому что насытятся только алчущие правды.
Вы там в церкву, говорят, все ходите. Думаете, что, натоптав следов до храма, покроете пустоту в сердце. Люди надеются, что Бога приручили, свечек ему на-ставив. Думают, обманули его. Думают, подмяли его под себя, заставили его оправдывать слабость свою. Мерзость свою и ленность, которую то милосердьем теперь назовут, то добротой. Чуть что - и на Бога лживо кивают: "Бог так решил. Бог так сказал. Бог так заду-мал". И снова гребут под себя, у кого насколь когтей хватает. А откуда им, глупым, знать, что Он задумал, что по Его воле, а что от попустительства Его?
И печаль не в том, что ничтожен человек, а то, что он зол в своем ничтожестве. Чем больше замечает, что другие его ничтожество видят, тем злее становится... Нету выхода вам больше, так.
Дед, ты опять тут развел свою философию? - усмехаясь, сказал вошедший мужик, хозяин...
...
...
...

- А, "союзнички". Господин Костенко и товарищи... - улыбнулся зверовато афганец. - Удивились, что знаю? Думали, бомж какой привокзальный на водку стреляет? А я вообще не пью. Я здесь на людей смотрю. Ходят целыми днями, и никто не знает, как... - он обвел всех внезапно почерневшими глазами, - как сжимаются ягодицы, когда летит заряд миномета. Никто не знает, что от страха можно не дрожать, а блевать. Они не знают, а мне от этого иногда хорошо, иногда обидно.
- Слышь, земель, - сказал Веня, - ты иди себе. Мы тут с друзьями отдыхаем.
- Не, погоди, вот я хочу сказать... - афганец неприязненным движением отстранил руку Вени, положенную ему на плечо. - Я вас "эсэсовцами" не считаю. Ну, флаг ваш похож на фашистский, это все херня. Вы хотите правительство завалить, я тоже хотел бы их потоптать. И тех, кто войска в Афган ввел, и тех кто вывел. И тех, кто войска в Чечню ввел. И тех, кто вывел. И тех, кто опять ввел. И чеченцев заодно. Я только не понимаю, вот все эти ваши яйца, которыми вы кидаетесь, - это что, блядь, серьезно? Я хоть и без руки, я сейчас же готов пойти и ваш флаг водрузить на Кремль... Я одной рукой задушить могу, и тем более застрелить. Только я не пойду, потому что вы клоуны. Ясно, братки зеленые?
Рогов в это время доедал пельмени. Негатив крутил головой по сторонам - похоже, ему не хватало телевизора. Лишь Веня весело оглядывал пацанов, и посередь монолога афганца шепотом, с мягкой улыбкой, спросил Сашу:
- Может, его уделать?
- Погоди... - ответил Саша шепотом.
- Чего молчите? - повысил голос афганец.
- А что ты спросил? - ответил Рогов, проглотив последнее, остававшееся на тарелке, и запив с мучительной гримасой съеденное пивом.
- Я, браток зеленый...
- Не называй меня так, - попросил почти ласково Рогов. Африка на его щеке приобрела горячие, ярко-розовые оттенки.
- Я спрашиваю: что вы мне можете предложить? - афганец вперился в Рогова. - Вот мне? Вы, "союзнички"?
В уголках рта афганца запеклась белая слюна.
- Я кишки под Гератом дембелю Хазину Михаилу засовывал в живот. И после этого я пойду с вами яйцами кидаться? Ты засовывал кишки кому-нибудь?
Рогов смотрел на афганца. Саша - на Рогова.
- Ты мне не поверишь, - сказал Рогов медленно, - но бросать яйца страшнее, чем засовывать кишки.
Афганец скривил улыбку:
- Ты засовывал?
- Да, и много раз. Вытаскивал, засовывал. И кишки, и легкие, и печень, и желудок.
- Шу-тни-чок? - по слогам выговорил афганец.
- Я не шутничок. Я патологоанатом.
Афганец раскрыл рот, чтобы ответить что-то наглое и злое, но Рогов, не повышая голоса, оборвал его:
- Под Гератом я не был, но был под обстрелом в других местах, и я тебе еще раз повторяю: метнуть помидор в премьера - как минимум не менее страшно, чем бросить гранату. Понял? После того, как ты бросишь гранату, - тебя могут убить. Зато сразу после броска помидором тебе наверняка сломают челюсть или ребро, и чуть позже могут сделать так, что тебя опустят в камере. Тебе что страшнее - быть опущенным или быть убитым?
- Ты, браток...
- И вот еще что: если ты хочешь метнуть вместо помидора гранату - вперед. Мы оценим этот поступок. Я оценю этот поступок. Если пока не хочешь -
не надо. Возможно, еще захочешь - тебе ведь, как я понимаю, надо, чтобы все вокруг стреляли - тогда и самому начать проще. В толпе, да? Я надеюсь, что чуть позже у тебя будет такая возможность.
И здесь Рогов улыбнулся.
- Давай, земляк! -Лешка хлопнул афганца по плечу. - Счастливо. До встречи. До встречи, до встречи. Давай.
Все отвернулись от афганца, хотя он еще стоял, лишь на шаг отойдя от стола.
- Может, покурим? - спросил Веня.
Они вышли на улицу, обойдя смотрящего в пол и покачивающего головой афганца.
...


Захар Прилепин

Захар Прилепин (настоящее имя - Евгений Николаевич Лавлинский) родился в 1975 году в деревне Ильинка Рязанской области, в семье учителя и медсестры. Работать начал с 16 лет - трудился грузчиком в хлебном магазине. Окончил филологический факультет Нижегородского университета имени Н.И. Лобачевского. Служил в ОМОНе, в качестве командира отделения участвовал в боевых действиях в Чечне (1996, 1999 гг.). Публиковаться начал как поэт в 2003 году, в газете "День литературы". Печатался в газетах "Генеральная линия", "Консерватор", "Спецназ России", "Литературная газета", в журналах "Север", "Пигмалион", "Искусство кино", "Роман-газета", "Дружба народов", "Новый мир". Роман "Патологии" (полностью опубликован в издательстве "Андреевский флаг") получил высокую оценку критики и читательской аудитории. Участник семинара молодых писателей Москва - Переделкино (февраль 2004 г.) и IV Форума молодых писателей России Москва. Член Нижегородского отделения национал-большевистской партии, участвовал в нескольких десятках политических акций леворадикальной оппозиции. В настоящее время - главный редактор регионального аналитического портала "Агентство политических новостей - Нижний Новгород". Лауреат премии Бориса Соколова (2004) и премии газеты "Литературная Россия" (2004).