|
|
Пишет wg (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} wg)@ 2006-11-24 22:45:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
Церковь в России
Несколько любопытных цитат по истории Церкви в России:
И. Аксаков (1823-1886)
"...На страже русского православия стоит государственная власть с обнаженным, подъятым мечом - "хранительница догматов господствующей веры и блюстительница всякого в святой церкви благочиния", готовая покарать малейшее отступление от того церковного, ею оберегаемого "правоверия", которое установлено не только изволением Святого Духа, вселенскими и поместными соборами, святыми отцами и всею жизнью церкви, - но, для большей крепости, и с значительными добавлениями также и Сводом законов Российской Империи. Приведенные нами выше подлинные выражения заимствованы из этого Свода. Возложив на себя высокое призвание ограждать душеспасение и руководить самую совесть, государственная власть в России возвела правила соборов и святых отец на степень гражданских узаконений и полицейских правил, а греховные уклонения воли от послушания требованиям церковным - на степень уголовных преступлений и проступков, предупреждение которых и предоставлено ею полиции во всех ее видах... Более тысячи статей находим мы в Своде законов, определяющих покровительство государства церкви и отношения полиции к вере и верующим. Они по преимуществу сосредоточены в XIV томе, Своде уставов полицейских, и именно в Уставе "О предупреждении и пресечении преступлений" - этой полицейской Книге Завета. Нельзя не дивиться, читая эту книгу, до какой степени всякое мельчайшее религиозное проявление духа уловлено, предусмотрено, формулировано в полицейское правило, расписано по статьям, пунктам и параграфам! Дух захватывает при одной мысли о том, до какой тонкости правоверия имеет простираться забота полиции <...>.
// Государственные законы, полицейский надзор и уголовные кары по делам религиозным // Соч. в 7 т. М, 1886. Т. 4. С. 84.
Сельский полицейский Устав для государственных крестьян
Ст. 1. К церкви Божией быть почтительными и входить в оную с благоговением и без усилия (Устав о предупреждении и пресечении преступлений - ст. 1).
Ст. 2. Во время совершения службы Божией не разговаривать, с места на место не переходить и вообще не отвращать внимания православных от службы ни словом, ни деянием или движением, но пребывать со страхом в молчании, тишине и во всяком почтении (Там же - ст. 6).
Ст. 3. Пред святыми иконами стоять как благопристойность и святость места требуют, и в домах содержать их во всякой чистоте (Там же - ст. 5 и 103). <...>
Ст. 8. Всякий православный должен хотя бы однажды в год исповедаться и приобщиться Святых Тайн по обряду христианскому в пост или в иное время (Там же - ст. 19). <...>
Ст. 10. Отцов своих духовных уважать, равно оказывать почтение и всему церковному причту, и не осмеливаться ни делом, ни словом наносить им никакой обиды и оскорбления.
Ст. 11 Воскресные и праздничные дни употреблять не на одно отдохновение от трудов, а наиболее для набожности; праздновать сии дни надлежит с чистотою и благоговением; ходить в церковь для слушания службы Божией и воздерживаться от пьянства и всякого беспутства еще более, нежели в дни будничные (там же - ст. 25). <...>
Ст. 13. Как рожденным в православной вере, так и обратившимся к ней из других вер, запрещается отступать от нее и принимать иную веру, хотя бы то и христианскую (там же - ст. 40).
// Полн. Собр. законов Российской империи. Собрание 2-е. СПб., 1840. Т. XIV, отделение 1. № 12165 1839.
М. Уоллес, английский писатель и журналист, корреспондент "Таймс" в России в 1870х гг.
<...> С русской точки зрения существуют два различных рода ереси, отличающиеся друг от друга не догматами, которые в них признаются, а национальностью тех лиц, которые их исповедуют. Русскому кажется совершенно естественным, что татарин исповедует мусульманскую религию, поляк - римско-католическую, а немец - протестантскую; факт русского подданства вовсе не обязывает татарина, поляка или немца переменить свою религию. Поэтому упомянутым национальностям предоставляется полная свобода в отправлении их религиозных обрядов до тех пор, пока они не покушаются посредством пропаганды нарушить установленный Богом порядок вещей. Такова общепринятая теория, и, надо отдать русским справедливость, - они обыкновенно остаются верны ей и в своих действиях. <...> Таким образом, относительно инородцев эта своеобразная теория породила на практике широкую терпимость. Татары, поляки и немцы в известном смысле еретики, но их ересь считается делом естественным и не подлежащим порицанию.
Но относительно самих русских теория эта имела как раз обратное действие. Если русский меняет православие на католицизм или протестантство, ересь его не однородна с ересью поляка или немца. Как бы чисты и возвышенны ни были его побуждения, его отступление от веры отцов ничем не может быть оправдано, он подлежит каре закона и в то же время осуждается общественным мнением - как отступник, почти как изменник.
// Россия. В 2 т. СПб., 1881. Т. 2. С. 20-21.
А. Гакстгаузен, немецкий ученый, барон, автор книг по аграрным отношениям Пруссии и России, совершил поездку по России в 1840-х гг.
<...> В самой церкви нет ни малейшей разницы между знатным и бедным. В протестантской церкви у каждого свое определенное место, абонированный стул, некоторые строят себе в церквах маленькие комнатки с дверью и окном, знатнейшие помещаются ближе к алтарю или кафедре, остальные по рангу ближе или дальше. Все государственные, сословные, чиновные различия, - все это целиком вносится в церковь. В католических церквах, особенно в соборах, это гораздо менее развито, но все-таки и там верхние сословия стоят особо и боятся смешаться с простым народом (в Северной Германии местами уже переняли протестантский обычай абонированных стульев). В России полнейшее равенство, как это должно быть в христианской церкви! Тут нет низших, нет высших! Нищий, крепостной мужик, не задумываясь, становится рядом или впереди богатого и помещика, которые не обращают на это никакого внимания и не продираются непременно вперед. Об абонированных стульях, конечно, нет и речи; да в русских церквах и совсем нет стульев, ни даже скамеечек для коленопреклонений. Все стоят. Только для женщин в некоторых церквах можно найти стул.
// Исследования внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России. В 2 т. М., 1869. Т. 1. С. 61-62.
И. Беллюстин, сельский священник Новгор.обл. публицист
Одну способность только показывает большая часть учителей - обирать деньги. Зло это всюду пустило глубокие корни; но нигде оно не обнаруживается так небоязненно, так нагло, с такими страшными притязаниями, как в духовных училищах, в духовных правлениях и консисториях. Приводят мальчика в училище; отец должен явить его смотрителю и пятерым учителям. Явить - значит принести деньги. При этом случае от беднейшего причетника требуется не менее двух руб. сер. смотрителю и не менее рубля на каждого учителя. Священник должен представить вчетверо или, по крайней мере, втрое. <...> Та же история повторяется после Святок, после Пасхи, после ваканта, - непрерывно во все продолжение курса. Но зачем же дают? Затем, что горе тому мальчику, отец которого когда-либо не выплатил назначенного: месть жесткая, неумолимая, зверская преследует его с утра до ночи на каждом шагу. Истязаниям несчастного, - и каким страшным истязаниям! - нет ни конца, ни меры. Скажем одно: в один и тот же день от двоих учителей ученику случается вытерпеть до 200 розог, самых беспощадных, потому что учитель стоит тут же и кричит: больнее, больнее! Секущий из учеников знает, что за малейшее послабление ему грозит тоже казнь, и потому напрягает все силы удовлетворить учителя. И этого мало: ученика, едва вставшего с пола, учитель хлещет рукой, книгой, чем пришлось, по ушам, по голове, по щекам <...>. Прекраснейший мальчик, но сын бедного отца засекается - именно засекается. Не дальше как два года назад в училище двенадцатилетнего мальчика, таким образом наказанного, и не за вину, а за то, что отец его не привел учителю корову, которую тот требовал, принесли на руках домой, и он на другой же день помер. И это дело не редкое.
И вот ученик кончил училищный курс и так или иначе переходит в семинарию. Какой же запас вынес он из училища для действительной жизни? Никакого. <...> Ради чего же он вытерпел столько наказаний, перенес столько мук, пролил столько слез? И еще, если б эти годы были только убиты, сгибли без пользы; нет, в течение их глубоко заронилось в юную восприимчивую душу семя зла. Что он видел постоянно в квартире своей? Грязь и порок. Что он видел в училище? Ту же грязь. Что видел в начальниках и учителях? Злых и жестких наемников, единственная цель действий которых - грабеж, смелый, непреследуемый и ненаказываемый; видел, что для учителя, часто нетрезвого, не существуют ни закон, ни правда, ни совесть; что он безнаказанно казнит и милует, и что единственное средство избавиться от козней - давать деньги, как можно более денег или иного чего; вот что неотступно перед глазами его было целых шесть лет!
Мудрено и взрослому продышать в такой губительной атмосфере и не заразиться; чего же хотеть и ждать от мальчика? И весь страшно заражается он. Грубеет и искажается его нравственное чувство. Без отвращения смотрит он на самый грубый разврат. С ним безумно жестоки - ожесточается и он; с его отца выжимают деньги - выжимает и он, если только имеет возможность, если, например, он авди-тор или старший.
<...> Исключения встречаются, и после такого гибельного начала вырастают добрые ученики, которых, видно, сам Господь хранит; но, к несчастию, такие исключения редки. О вы, слепые судьи чужих дел! Так беспощадно преследуете вы и насмешкой и презрением несчастных иереев; но если б провести вас сквозь этот омут, что зовется нашим образованием, - Бог знает, вышли ль бы вы чище, были ли бы вы лучше в жизни!
// Описание сельского духовенства в России. Лейпциг, 1858.
С. 24-26.
Н. Помяловский
...Бурсак, сеченный, быть может, раз четыреста, унижаемый и уродуемый нравственно, умственно и физически часто в продолжении четырнадцати лет, наконец после такой педагогической дрессировки получивший диплом, дающий, по-видимому, ему право получить место в приходе, - не иначе может достигнуть этого, как обязавшись взять такую-то, по назначению от начальства, казенную, закрепленную девицу. Выходит что-то вроде того, когда, бывало, помещики женили своих крестьян, а не то чтобы крестьяне сами женились. Когда умирает то или другое лицо духовное и у него остается семейство, - куда ему деться? Хоть с голоду умирай!.. Дом (если он церковный), земля сады, луга, родное пепелище - все должно перейти к преемнику.
<...> Чтобы не дать умереть с голоду осиротевшим семействам духовных лиц, решились пожертвовать одним из высочайших учреждений человеческих - браком. Места закрепляют - техническое, заметьте, чуть не официальное выражение. По смерти главы семейства место его остается за тем, кто согласится взять замуж его дочь либо родственницу. Кандидатам на места объявляется об открывшейся вакансии со взятием такой-то. Начинается хождение женихов в дом невесты. <...>
В светских искусственных браках большею частию оскорбляется и унижается женщина; но в бурсацких - и женщина, и мужчина. В светских мужчина говорит:"Я сыт, и есть у меня имя, иди за меня - ты будешь сыта и получишь имя"; в бурсацких же не то; жених кричит: "Есть нечего"; невеста кричит: "С голоду умираю" - и исход один: соединиться обеим сторонам. Все это - порождение проклятого пролетариата в нашем духовенстве. Кого же тут винить?
// Очерки бурсы. М., 1954. С. 86-88.
И. Беллюстин
Трудно себе представить что-нибудь менее обеспеченное, более подверженное всем возможным случайностям в средствах жизни, чем сельское духовенство. А и эти сомнительные средства, как приобретаются они? В каком отношении они к самому служению священника? О, как много зла в этих средствах! Они: доход и земледелие.
Доход... Если б дали премию придумать что-нибудь, чтобы более уничижить, опозорить духовенство, из высокого и чудного служения сделать чуть не ремесло, то, верно, никто не придумал бы лучшего средства, как эти несчастные поборы с прихожан, что зовутся доходами. Священник отслужит молебен и - тянет руку за подаянием; проводит на вечный покой умершего - то же; нужно венчать свадьбу - даже торгуется <...>; даже - о верх нечестия и позора! - примирив кающегося грешника с Богом, он берет деньги; даже приобщив его Святых Тайн, он не отвращается с ужасом от денег... Что ж он, как не наемник? И какими глазами должны смотреть на него прихожане? О, пройдите из конца в конец Россию и прислушайтесь, как из-за этих проклятых доходов честят духовенство...
<...> Земледелие. Где земля хороша и священник обделывает ее собственными руками, там оно служит хорошим пособием. <...> Зато посмотрите на такого священника, есть ли хоть какой-нибудь признак, что он священник? Вот он возит навоз: возможно ли к нему, пропитанному азотом, с головы до пяток грязному, подойти под благословение? Вот он подсушивает овин. Можно ли подозревать в этом чудище, закоптелом, облеченном в лохмотья, служителя Бога вышнего? Вот он на пашне, в смуром кафтанишке до колена: что это, как не мужик?
А если от внешности обратиться ко внутреннему его состоянию, - Боже, какая загрубелость чувств, какое отсутствие всякого понимания, что он! Весь занятый уходом за скотом, за землей, свое прямое назначение он считает чем-то побочным, чем-то лишь мешающим делу, на которое он смотрит как на главное в жизни.
<...> Словом, священник-земледелец есть тот же крестьянин, лишь только грамотный, - с образом мыслей, с желаниями, стремлениями, даже и образом жизни чисто крестьянскими. <...> Верх его наслаждения - брататься с крестьянами в шумных и буйных их попойках; с удовольствием пойдет он в кабак, в трактир - куда угодно, лишь бы позвали; а не зовут, и сам не постыдится до безумия упиться там вместе с приятелем-прихожанином. <...> Нет, священник-земледелец не может быть истинным иереем, даже похожим на него <...>. Жизнь чисто физическая всегда убивает жизнь духовную; вот почему у священника-земледельца ни думы, ни помысла о чем-нибудь, что повыше его обыденной жизни, ни даже желания вырваться из этой грязной колеи, в которую погряз весь он.
// Описание сельского духовенства в России. Лейпциг. 1858.
С. 68-69, 73-75.
А. Папков, автор статей о жизни Церкви в журнале "Русский вестник" в 1899-1901 гг.
<...> Наиболее благоразумные и беспристрастные авторы в большинстве случаев сходились в том, что быт духовенства очень тяжел, что образование его недостаточно, что его сословные и гражданские права не в меру умалены и оно стоит едва ли не ниже среднего класса, что идеал священника в понятиях нашего общества далеко еще не выработан, что в церковно-общественных делах вообще замечаются вялость и неустройство.
//Церковно-общественные вопросы в эпоху Александра II (1855-1870)/ Русский вестник. 1901. Т. 271, январь. С. 199.
П. Милюков, историк, лидер партии к.д., министр иностр.дел во Временном прав-ве в 1917 г.
"Если бы мы были в состоянии наглядно представить все ненормальные явления в жизни духовенства XVIII века, - говорит И. Знаменский, - то, вероятно, многие в настоящее время сочли бы это изображение действительности пасквилем на духовенство XVIII века и не поверили бы ему".
Ту же самую печальную оговорку приходится повторить и относительно нравственного уровня духовенства в XIX веке. Когда в 60-х годах правительство сочло нужным выяснить, отчего растет раскол и сектантство, и обратилось с вопросом об этом к губернаторам, оно получило от нескольких из них самое неутешительное описание нравов провинциального духовенства. Так, архангельский губернатор СП. Гагарин, отвечал: "Духовенство наше необразованно, грубо, необеспеченно и в то же время происхождением своим и образом жизни резко выделяется от народа, не оказывая на него ни малейшего влияния". <...> Гагарин ссылался при этом на более раннее донесение нижегородского губернатора, писавшего: "Может ли народ смотреть на духовенство с уважением, может ли не увлекаться в раскол, когда то и дело слышно, как один священник, исповедуя умирающего, похитил у него из-под подушки деньги, как другого народ вытащил из непотребного дома, как третий окрестил собаку, как четвертого во время богослужения дьякон вытащил за волосы из церковных дверей? Может ли народ уважать священников, которые не выходят из кабака, пишут кляузные просьбы, дерутся крестом, бранятся скверными словами в алтаре? <...>
С своей стороны, пермский губернатор Струве отвечает, что раскол "находит себе силу в крайней недостаточности нравственного влияния духовенства на народ, в его нередко соблазнительной по своей распущенности для народа жизни, в его одностороннем, безжизненном и схоластическом направлении. <...> Что касается частной жизни духовенства, она "полна не только корыстных, материальных стремлений, но нередко представляет печальные примеры беспробудного пьянства, резко бьющего в глаза простому народу, между тем как характер деятельности и успех пропаганды главных коноводов раскола обусловливается прежде всего только трезвостью и граждански честной их жизнью".
По отношению к составу епископата, - верхам церкви, - известен рассказ, что К.П. Победоносцев хранил у себя папку с уголовными делами, в которых они были замешаны, и, похлопывая по ней, говаривал: "Вот где у меня епископы: всех их я держу здесь" (сообщение Б. Суворина в "Возрождении", 1927, VI, № 678).
// Очерки по истории русской культуры. В 3 т. Париж, 1931. Т. 2, ч. 1.С. 171-173.
М. Горький
Существует мнение, что русский крестьянин как-то особенно глубоко религиозен. Я никогда не чувствовал этого, хотя, кажется, достаточно внимательно наблюдал духовную жизнь народа. Я думаю, что человек безграмотный и не привыкший мыслить не может быть истинным теистом или атеистом и что путь к твердой, глубокой вере лежит через пустыню неверия.
Беседуя с верующими крестьянами, присматриваясь к жизни различных сект, я видел прежде всего органическое, слепое недоверие к поискам мысли, к ее работе, наблюдал умонастроение, которое следует назвать скептицизмом невежества.
<...> Мне кажется, что революция вполне определенно доказала ошибочность убеждения в глубокой религиозности крестьянства в России. Я не считаю значительными факты устройства в сельских церквах театров и клубов, хотя это делалось - иногда - не потому, что не было помещения, более удобного для театра, а - с явной целью демонстрировать свободомыслие. Наблюдалось и более грубо кощунственное отношение ко храму - его можно объяснить враждой к "попам", желанием оскорбить священника, а порою дерзким и наивным любопытством юности: что со мною будет, если я оскорблю вот это, всеми чтимое?
Несравненно значительнее такие факты: разрушение глубоко чтимых народом монастырей - древней Киево-Печерской лавры и сыгравшего огромную историческую и религиозную роль Троице-Сергиевского монастыря - не вызвало в крестьянстве ни протестов, ни волнений, чего уверенно ждали некоторые политики. Как будто эти центры религиозной жизни вдруг утратили свою магическую силу, привлекавшую верующих со всех концов обширной русской земли. А ведь сотни тысяч пудов хлеба, спрятанного от голодной Москвы и Петербурга, деревня защищала с оружием в руках, не щадя своей жизни.
// О русском крестьянстве. Берлин. 1922. С. 28-29.
Л. Толстой
<...> Ужасно то, что сделали в продолжение 900 лет христианства с народом русским. Он, особенно женщины, совершенно дикие идолопоклонницы.
// Л.Н. Толстой — Д.А. Хилкову. 3 августа 1890 // Поли. собр. соч. в 90 т. М.-Л., 1953. Т. 65. С. 135.
В. Розанов
Никто у нас не стоит так близко к народу, как священник, и не знает его жизни до такой глубокой подробности. Сельский священник и дьякон уже почти стоят в рядах крестьянства, лишь немного из него выделяясь более образованием, чем бытом. <...>
Теснимое до крайности нуждою и в понятном страхе за необеспеченность семей своих в случае смерти главы, духовенство вынуждалось к нервному пересчитыванию тех пятаков и гривенников, какие получало за исполнение религиозных обязанностей. Тут нельзя его не пожалеть. <...> Вполне нужно удивляться вековой выносливости нашего духовенства и огромному его самообладанию, что при таком положении оно сохранило в лучших представителях и любовь к народу, и теплую веру, и вообще прошло через испытание, не деморализовавшись.
// Около церковных стен. В 2 т. СПб., 1906. Т. 1. С. 369-370.
Цитаты - по книге "Размышления о России и русских. Вторая философия русского человека", 2006.
Несколько любопытных цитат по истории Церкви в России:
И. Аксаков (1823-1886)
"...На страже русского православия стоит государственная власть с обнаженным, подъятым мечом - "хранительница догматов господствующей веры и блюстительница всякого в святой церкви благочиния", готовая покарать малейшее отступление от того церковного, ею оберегаемого "правоверия", которое установлено не только изволением Святого Духа, вселенскими и поместными соборами, святыми отцами и всею жизнью церкви, - но, для большей крепости, и с значительными добавлениями также и Сводом законов Российской Империи. Приведенные нами выше подлинные выражения заимствованы из этого Свода. Возложив на себя высокое призвание ограждать душеспасение и руководить самую совесть, государственная власть в России возвела правила соборов и святых отец на степень гражданских узаконений и полицейских правил, а греховные уклонения воли от послушания требованиям церковным - на степень уголовных преступлений и проступков, предупреждение которых и предоставлено ею полиции во всех ее видах... Более тысячи статей находим мы в Своде законов, определяющих покровительство государства церкви и отношения полиции к вере и верующим. Они по преимуществу сосредоточены в XIV томе, Своде уставов полицейских, и именно в Уставе "О предупреждении и пресечении преступлений" - этой полицейской Книге Завета. Нельзя не дивиться, читая эту книгу, до какой степени всякое мельчайшее религиозное проявление духа уловлено, предусмотрено, формулировано в полицейское правило, расписано по статьям, пунктам и параграфам! Дух захватывает при одной мысли о том, до какой тонкости правоверия имеет простираться забота полиции <...>.
// Государственные законы, полицейский надзор и уголовные кары по делам религиозным // Соч. в 7 т. М, 1886. Т. 4. С. 84.
Сельский полицейский Устав для государственных крестьян
Ст. 1. К церкви Божией быть почтительными и входить в оную с благоговением и без усилия (Устав о предупреждении и пресечении преступлений - ст. 1).
Ст. 2. Во время совершения службы Божией не разговаривать, с места на место не переходить и вообще не отвращать внимания православных от службы ни словом, ни деянием или движением, но пребывать со страхом в молчании, тишине и во всяком почтении (Там же - ст. 6).
Ст. 3. Пред святыми иконами стоять как благопристойность и святость места требуют, и в домах содержать их во всякой чистоте (Там же - ст. 5 и 103). <...>
Ст. 8. Всякий православный должен хотя бы однажды в год исповедаться и приобщиться Святых Тайн по обряду христианскому в пост или в иное время (Там же - ст. 19). <...>
Ст. 10. Отцов своих духовных уважать, равно оказывать почтение и всему церковному причту, и не осмеливаться ни делом, ни словом наносить им никакой обиды и оскорбления.
Ст. 11 Воскресные и праздничные дни употреблять не на одно отдохновение от трудов, а наиболее для набожности; праздновать сии дни надлежит с чистотою и благоговением; ходить в церковь для слушания службы Божией и воздерживаться от пьянства и всякого беспутства еще более, нежели в дни будничные (там же - ст. 25). <...>
Ст. 13. Как рожденным в православной вере, так и обратившимся к ней из других вер, запрещается отступать от нее и принимать иную веру, хотя бы то и христианскую (там же - ст. 40).
// Полн. Собр. законов Российской империи. Собрание 2-е. СПб., 1840. Т. XIV, отделение 1. № 12165 1839.
М. Уоллес, английский писатель и журналист, корреспондент "Таймс" в России в 1870х гг.
<...> С русской точки зрения существуют два различных рода ереси, отличающиеся друг от друга не догматами, которые в них признаются, а национальностью тех лиц, которые их исповедуют. Русскому кажется совершенно естественным, что татарин исповедует мусульманскую религию, поляк - римско-католическую, а немец - протестантскую; факт русского подданства вовсе не обязывает татарина, поляка или немца переменить свою религию. Поэтому упомянутым национальностям предоставляется полная свобода в отправлении их религиозных обрядов до тех пор, пока они не покушаются посредством пропаганды нарушить установленный Богом порядок вещей. Такова общепринятая теория, и, надо отдать русским справедливость, - они обыкновенно остаются верны ей и в своих действиях. <...> Таким образом, относительно инородцев эта своеобразная теория породила на практике широкую терпимость. Татары, поляки и немцы в известном смысле еретики, но их ересь считается делом естественным и не подлежащим порицанию.
Но относительно самих русских теория эта имела как раз обратное действие. Если русский меняет православие на католицизм или протестантство, ересь его не однородна с ересью поляка или немца. Как бы чисты и возвышенны ни были его побуждения, его отступление от веры отцов ничем не может быть оправдано, он подлежит каре закона и в то же время осуждается общественным мнением - как отступник, почти как изменник.
// Россия. В 2 т. СПб., 1881. Т. 2. С. 20-21.
А. Гакстгаузен, немецкий ученый, барон, автор книг по аграрным отношениям Пруссии и России, совершил поездку по России в 1840-х гг.
<...> В самой церкви нет ни малейшей разницы между знатным и бедным. В протестантской церкви у каждого свое определенное место, абонированный стул, некоторые строят себе в церквах маленькие комнатки с дверью и окном, знатнейшие помещаются ближе к алтарю или кафедре, остальные по рангу ближе или дальше. Все государственные, сословные, чиновные различия, - все это целиком вносится в церковь. В католических церквах, особенно в соборах, это гораздо менее развито, но все-таки и там верхние сословия стоят особо и боятся смешаться с простым народом (в Северной Германии местами уже переняли протестантский обычай абонированных стульев). В России полнейшее равенство, как это должно быть в христианской церкви! Тут нет низших, нет высших! Нищий, крепостной мужик, не задумываясь, становится рядом или впереди богатого и помещика, которые не обращают на это никакого внимания и не продираются непременно вперед. Об абонированных стульях, конечно, нет и речи; да в русских церквах и совсем нет стульев, ни даже скамеечек для коленопреклонений. Все стоят. Только для женщин в некоторых церквах можно найти стул.
// Исследования внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России. В 2 т. М., 1869. Т. 1. С. 61-62.
И. Беллюстин, сельский священник Новгор.обл. публицист
Одну способность только показывает большая часть учителей - обирать деньги. Зло это всюду пустило глубокие корни; но нигде оно не обнаруживается так небоязненно, так нагло, с такими страшными притязаниями, как в духовных училищах, в духовных правлениях и консисториях. Приводят мальчика в училище; отец должен явить его смотрителю и пятерым учителям. Явить - значит принести деньги. При этом случае от беднейшего причетника требуется не менее двух руб. сер. смотрителю и не менее рубля на каждого учителя. Священник должен представить вчетверо или, по крайней мере, втрое. <...> Та же история повторяется после Святок, после Пасхи, после ваканта, - непрерывно во все продолжение курса. Но зачем же дают? Затем, что горе тому мальчику, отец которого когда-либо не выплатил назначенного: месть жесткая, неумолимая, зверская преследует его с утра до ночи на каждом шагу. Истязаниям несчастного, - и каким страшным истязаниям! - нет ни конца, ни меры. Скажем одно: в один и тот же день от двоих учителей ученику случается вытерпеть до 200 розог, самых беспощадных, потому что учитель стоит тут же и кричит: больнее, больнее! Секущий из учеников знает, что за малейшее послабление ему грозит тоже казнь, и потому напрягает все силы удовлетворить учителя. И этого мало: ученика, едва вставшего с пола, учитель хлещет рукой, книгой, чем пришлось, по ушам, по голове, по щекам <...>. Прекраснейший мальчик, но сын бедного отца засекается - именно засекается. Не дальше как два года назад в училище двенадцатилетнего мальчика, таким образом наказанного, и не за вину, а за то, что отец его не привел учителю корову, которую тот требовал, принесли на руках домой, и он на другой же день помер. И это дело не редкое.
И вот ученик кончил училищный курс и так или иначе переходит в семинарию. Какой же запас вынес он из училища для действительной жизни? Никакого. <...> Ради чего же он вытерпел столько наказаний, перенес столько мук, пролил столько слез? И еще, если б эти годы были только убиты, сгибли без пользы; нет, в течение их глубоко заронилось в юную восприимчивую душу семя зла. Что он видел постоянно в квартире своей? Грязь и порок. Что он видел в училище? Ту же грязь. Что видел в начальниках и учителях? Злых и жестких наемников, единственная цель действий которых - грабеж, смелый, непреследуемый и ненаказываемый; видел, что для учителя, часто нетрезвого, не существуют ни закон, ни правда, ни совесть; что он безнаказанно казнит и милует, и что единственное средство избавиться от козней - давать деньги, как можно более денег или иного чего; вот что неотступно перед глазами его было целых шесть лет!
Мудрено и взрослому продышать в такой губительной атмосфере и не заразиться; чего же хотеть и ждать от мальчика? И весь страшно заражается он. Грубеет и искажается его нравственное чувство. Без отвращения смотрит он на самый грубый разврат. С ним безумно жестоки - ожесточается и он; с его отца выжимают деньги - выжимает и он, если только имеет возможность, если, например, он авди-тор или старший.
<...> Исключения встречаются, и после такого гибельного начала вырастают добрые ученики, которых, видно, сам Господь хранит; но, к несчастию, такие исключения редки. О вы, слепые судьи чужих дел! Так беспощадно преследуете вы и насмешкой и презрением несчастных иереев; но если б провести вас сквозь этот омут, что зовется нашим образованием, - Бог знает, вышли ль бы вы чище, были ли бы вы лучше в жизни!
// Описание сельского духовенства в России. Лейпциг, 1858.
С. 24-26.
Н. Помяловский
...Бурсак, сеченный, быть может, раз четыреста, унижаемый и уродуемый нравственно, умственно и физически часто в продолжении четырнадцати лет, наконец после такой педагогической дрессировки получивший диплом, дающий, по-видимому, ему право получить место в приходе, - не иначе может достигнуть этого, как обязавшись взять такую-то, по назначению от начальства, казенную, закрепленную девицу. Выходит что-то вроде того, когда, бывало, помещики женили своих крестьян, а не то чтобы крестьяне сами женились. Когда умирает то или другое лицо духовное и у него остается семейство, - куда ему деться? Хоть с голоду умирай!.. Дом (если он церковный), земля сады, луга, родное пепелище - все должно перейти к преемнику.
<...> Чтобы не дать умереть с голоду осиротевшим семействам духовных лиц, решились пожертвовать одним из высочайших учреждений человеческих - браком. Места закрепляют - техническое, заметьте, чуть не официальное выражение. По смерти главы семейства место его остается за тем, кто согласится взять замуж его дочь либо родственницу. Кандидатам на места объявляется об открывшейся вакансии со взятием такой-то. Начинается хождение женихов в дом невесты. <...>
В светских искусственных браках большею частию оскорбляется и унижается женщина; но в бурсацких - и женщина, и мужчина. В светских мужчина говорит:"Я сыт, и есть у меня имя, иди за меня - ты будешь сыта и получишь имя"; в бурсацких же не то; жених кричит: "Есть нечего"; невеста кричит: "С голоду умираю" - и исход один: соединиться обеим сторонам. Все это - порождение проклятого пролетариата в нашем духовенстве. Кого же тут винить?
// Очерки бурсы. М., 1954. С. 86-88.
И. Беллюстин
Трудно себе представить что-нибудь менее обеспеченное, более подверженное всем возможным случайностям в средствах жизни, чем сельское духовенство. А и эти сомнительные средства, как приобретаются они? В каком отношении они к самому служению священника? О, как много зла в этих средствах! Они: доход и земледелие.
Доход... Если б дали премию придумать что-нибудь, чтобы более уничижить, опозорить духовенство, из высокого и чудного служения сделать чуть не ремесло, то, верно, никто не придумал бы лучшего средства, как эти несчастные поборы с прихожан, что зовутся доходами. Священник отслужит молебен и - тянет руку за подаянием; проводит на вечный покой умершего - то же; нужно венчать свадьбу - даже торгуется <...>; даже - о верх нечестия и позора! - примирив кающегося грешника с Богом, он берет деньги; даже приобщив его Святых Тайн, он не отвращается с ужасом от денег... Что ж он, как не наемник? И какими глазами должны смотреть на него прихожане? О, пройдите из конца в конец Россию и прислушайтесь, как из-за этих проклятых доходов честят духовенство...
<...> Земледелие. Где земля хороша и священник обделывает ее собственными руками, там оно служит хорошим пособием. <...> Зато посмотрите на такого священника, есть ли хоть какой-нибудь признак, что он священник? Вот он возит навоз: возможно ли к нему, пропитанному азотом, с головы до пяток грязному, подойти под благословение? Вот он подсушивает овин. Можно ли подозревать в этом чудище, закоптелом, облеченном в лохмотья, служителя Бога вышнего? Вот он на пашне, в смуром кафтанишке до колена: что это, как не мужик?
А если от внешности обратиться ко внутреннему его состоянию, - Боже, какая загрубелость чувств, какое отсутствие всякого понимания, что он! Весь занятый уходом за скотом, за землей, свое прямое назначение он считает чем-то побочным, чем-то лишь мешающим делу, на которое он смотрит как на главное в жизни.
<...> Словом, священник-земледелец есть тот же крестьянин, лишь только грамотный, - с образом мыслей, с желаниями, стремлениями, даже и образом жизни чисто крестьянскими. <...> Верх его наслаждения - брататься с крестьянами в шумных и буйных их попойках; с удовольствием пойдет он в кабак, в трактир - куда угодно, лишь бы позвали; а не зовут, и сам не постыдится до безумия упиться там вместе с приятелем-прихожанином. <...> Нет, священник-земледелец не может быть истинным иереем, даже похожим на него <...>. Жизнь чисто физическая всегда убивает жизнь духовную; вот почему у священника-земледельца ни думы, ни помысла о чем-нибудь, что повыше его обыденной жизни, ни даже желания вырваться из этой грязной колеи, в которую погряз весь он.
// Описание сельского духовенства в России. Лейпциг. 1858.
С. 68-69, 73-75.
А. Папков, автор статей о жизни Церкви в журнале "Русский вестник" в 1899-1901 гг.
<...> Наиболее благоразумные и беспристрастные авторы в большинстве случаев сходились в том, что быт духовенства очень тяжел, что образование его недостаточно, что его сословные и гражданские права не в меру умалены и оно стоит едва ли не ниже среднего класса, что идеал священника в понятиях нашего общества далеко еще не выработан, что в церковно-общественных делах вообще замечаются вялость и неустройство.
//Церковно-общественные вопросы в эпоху Александра II (1855-1870)/ Русский вестник. 1901. Т. 271, январь. С. 199.
П. Милюков, историк, лидер партии к.д., министр иностр.дел во Временном прав-ве в 1917 г.
"Если бы мы были в состоянии наглядно представить все ненормальные явления в жизни духовенства XVIII века, - говорит И. Знаменский, - то, вероятно, многие в настоящее время сочли бы это изображение действительности пасквилем на духовенство XVIII века и не поверили бы ему".
Ту же самую печальную оговорку приходится повторить и относительно нравственного уровня духовенства в XIX веке. Когда в 60-х годах правительство сочло нужным выяснить, отчего растет раскол и сектантство, и обратилось с вопросом об этом к губернаторам, оно получило от нескольких из них самое неутешительное описание нравов провинциального духовенства. Так, архангельский губернатор СП. Гагарин, отвечал: "Духовенство наше необразованно, грубо, необеспеченно и в то же время происхождением своим и образом жизни резко выделяется от народа, не оказывая на него ни малейшего влияния". <...> Гагарин ссылался при этом на более раннее донесение нижегородского губернатора, писавшего: "Может ли народ смотреть на духовенство с уважением, может ли не увлекаться в раскол, когда то и дело слышно, как один священник, исповедуя умирающего, похитил у него из-под подушки деньги, как другого народ вытащил из непотребного дома, как третий окрестил собаку, как четвертого во время богослужения дьякон вытащил за волосы из церковных дверей? Может ли народ уважать священников, которые не выходят из кабака, пишут кляузные просьбы, дерутся крестом, бранятся скверными словами в алтаре? <...>
С своей стороны, пермский губернатор Струве отвечает, что раскол "находит себе силу в крайней недостаточности нравственного влияния духовенства на народ, в его нередко соблазнительной по своей распущенности для народа жизни, в его одностороннем, безжизненном и схоластическом направлении. <...> Что касается частной жизни духовенства, она "полна не только корыстных, материальных стремлений, но нередко представляет печальные примеры беспробудного пьянства, резко бьющего в глаза простому народу, между тем как характер деятельности и успех пропаганды главных коноводов раскола обусловливается прежде всего только трезвостью и граждански честной их жизнью".
По отношению к составу епископата, - верхам церкви, - известен рассказ, что К.П. Победоносцев хранил у себя папку с уголовными делами, в которых они были замешаны, и, похлопывая по ней, говаривал: "Вот где у меня епископы: всех их я держу здесь" (сообщение Б. Суворина в "Возрождении", 1927, VI, № 678).
// Очерки по истории русской культуры. В 3 т. Париж, 1931. Т. 2, ч. 1.С. 171-173.
М. Горький
Существует мнение, что русский крестьянин как-то особенно глубоко религиозен. Я никогда не чувствовал этого, хотя, кажется, достаточно внимательно наблюдал духовную жизнь народа. Я думаю, что человек безграмотный и не привыкший мыслить не может быть истинным теистом или атеистом и что путь к твердой, глубокой вере лежит через пустыню неверия.
Беседуя с верующими крестьянами, присматриваясь к жизни различных сект, я видел прежде всего органическое, слепое недоверие к поискам мысли, к ее работе, наблюдал умонастроение, которое следует назвать скептицизмом невежества.
<...> Мне кажется, что революция вполне определенно доказала ошибочность убеждения в глубокой религиозности крестьянства в России. Я не считаю значительными факты устройства в сельских церквах театров и клубов, хотя это делалось - иногда - не потому, что не было помещения, более удобного для театра, а - с явной целью демонстрировать свободомыслие. Наблюдалось и более грубо кощунственное отношение ко храму - его можно объяснить враждой к "попам", желанием оскорбить священника, а порою дерзким и наивным любопытством юности: что со мною будет, если я оскорблю вот это, всеми чтимое?
Несравненно значительнее такие факты: разрушение глубоко чтимых народом монастырей - древней Киево-Печерской лавры и сыгравшего огромную историческую и религиозную роль Троице-Сергиевского монастыря - не вызвало в крестьянстве ни протестов, ни волнений, чего уверенно ждали некоторые политики. Как будто эти центры религиозной жизни вдруг утратили свою магическую силу, привлекавшую верующих со всех концов обширной русской земли. А ведь сотни тысяч пудов хлеба, спрятанного от голодной Москвы и Петербурга, деревня защищала с оружием в руках, не щадя своей жизни.
// О русском крестьянстве. Берлин. 1922. С. 28-29.
Л. Толстой
<...> Ужасно то, что сделали в продолжение 900 лет христианства с народом русским. Он, особенно женщины, совершенно дикие идолопоклонницы.
// Л.Н. Толстой — Д.А. Хилкову. 3 августа 1890 // Поли. собр. соч. в 90 т. М.-Л., 1953. Т. 65. С. 135.
В. Розанов
Никто у нас не стоит так близко к народу, как священник, и не знает его жизни до такой глубокой подробности. Сельский священник и дьякон уже почти стоят в рядах крестьянства, лишь немного из него выделяясь более образованием, чем бытом. <...>
Теснимое до крайности нуждою и в понятном страхе за необеспеченность семей своих в случае смерти главы, духовенство вынуждалось к нервному пересчитыванию тех пятаков и гривенников, какие получало за исполнение религиозных обязанностей. Тут нельзя его не пожалеть. <...> Вполне нужно удивляться вековой выносливости нашего духовенства и огромному его самообладанию, что при таком положении оно сохранило в лучших представителях и любовь к народу, и теплую веру, и вообще прошло через испытание, не деморализовавшись.
// Около церковных стен. В 2 т. СПб., 1906. Т. 1. С. 369-370.
Цитаты - по книге "Размышления о России и русских. Вторая философия русского человека", 2006.
