Владимир Луговской
Понравилось стихотворение:

Медведь

Девочке медведя подарили.
Он уселся, плюшевый, большой,
Чуть покрытый магазинной пылью,
Важный зверь
с полночною душой.

Девочка с медведем говорила,
Отвела для гостя новый стул,
В десять
спать с собою уложила,
А в одиннадцать
весь дом заснул.

Но в двенадцать,
видя свет фонарный,
Зверь пошел по лезвию луча,
Очень тихий, очень благодарный,
Ножками тупыми топоча.

Сосны зверю поклонились сами,
Все ущелье начало гудеть,
Поводя стеклянными глазами,
В горы шел коричневый медведь.

И тогда ему промолвил слово
Облетевший многодумный бук:
— Доброй полночи, медведь! Здорово!
Ты куда идешь-шагаешь, друг?

— Я шагаю ночью на веселье,
Что идет у медведей в горах,
Новый год справляет новоселье.
Чатырдаг в снегу и облаках.

— Не ходи,
тебя руками сшили
Из людских одежд людской иглой,
Медведей охотники убили,
Возвращайся, маленький, домой.

Кто твою хозяйку приголубит?
Мать встречает где-то Новый год,
Домработница танцует в клубе,
А отца — собака не найдет.

Ты лежи, медведь, лежи в постели,
Лапами не двигай до зари
И, щеки касаясь еле-еле,
Сказки медвежачьи говори.

Путь далек, а снег глубок и вязок,
Сны прижались к ставням и дверям,
Потому что без полночных сказок
Нет житья ни людям, ни зверям.

1938



Басмач

Дым папиросный качнулся,
замер и загустел.
Частокол чужеземных винтовок
криво стоял у стен.
Кланяясь,
покашливая,
оглаживая клок бороды,
В середину табачного облака
сел Иган-Берды.
Пиала зеленого чая —
успокоитель души —
Кольнула горячей горечью
челюсти курбаши.
Носком сапога
покатывая
одинокий патрон на полу,
Нетвердыми жирными пальцами
он поднял пиалу.
А за окном пшеница
гуляла в полном соку,
Но тракторист, не мигая,
прижался щекой к штыку.
Он восемь бессонных суток
искал по горам следы
И на девятые сутки
встретил Иган-Берды.
Выстрелами оглушая
дикие уши горы,
Взяли усталую шайку
совхозники Дангары.
Тракторист засыпает стоя,
но пальцы его тверды.
И чай крутого настоя
пьет Иган-Берды.
Он поднимает руку
и начинает речь,
Он круглыми перекатами
движет просторы плеч,
Он рад, что кольцом беседы
с ним соединены
Советские командиры —
звезды большой страны.
Он никого не грабил
и честно творил бой,
Глазам его чужды убийства,
рукам его чужд разбой.
Как снежное темя Гиссара,
совесть его бела,
И ни одна комсомолка
зарезана им не была.
Сто раз он решал сдаваться,
но случай к нему не пришел.
Он выстрадал пять сражений,
а это — нехорошо.
И как путник,
поющий о жажде,
хочет к воде припасть,
Так сердце его сухое
ищет Советскую власть.
Милость Советской власти
для храбрых — богатый пир.
Иган-Берды — знаменитый
начальник и богатырь.
— Непреклонные мои пули
падали гуще дождей,
От головы и до паха
я разрубал людей.
Сокровища кооперативов
я людям своим раздавал,
Повешенный мною учитель
бога не признавал,
Тяжелой военной славой
жилы мои горды.
Примите же, командиры,
руку Иган-Берды!—
Но старший из командиров
выпрямился во весь рост.
По темным губам переводчика
медленно плыл допрос.
И женщина за стеною
сыпала в миску
рис.
Прижавшись к штыку щекою,
жмурился тракторист.
Солнца,
сна
и дыма
он должен не замечать.
Он должен смотреть в затылок
льстивого басмача.
Кланяется затылок
и поднимается вновь,
Под выдубленной кожей
глухо толчется кровь.
И тракторист усмехается
твердым, сухим смешком:
Он видит не человека,
а ненависти ком.
За сорванную посевную
и сломанные его труды
Совсем небольшая расплата —
затылок
Иган-Берды.

1932


// Русская советская поэзия. Сборник стихов 1917-1952 гг., Гос.издательство худ.литературы, 1954