М.Покровский. Антанта (статья для БСЭ)
Антанта, или «Тройственное Согласие», так называется союз Англии, Франции и России, возникший между 1904—1907 гг. (но не оформленный каким-либо специальным договором до сентября 1914 г.) и просуществовавший до 1917—1919 гг., когда он распался в связи с русской революцией и окончанием империалистской войны. Возникновение последней было делом, главным образом, Антанты, сыгравшей роль решающего фактора в мировой политике начала XX века. Внешним образом Антанта образовалась путем присоединения Англии к существовавшему с 1892 года совершенно формально русско-французскому союзу. Но Антанта отнюдь не была простым расширением этого последнего. Русско-французский союз, сам по себе, еще не вел обязательно к мировой войне и в глазах русского правительства не имел даже своим непременным последствием разрыв и войну с Германией. С конца XIX века между этой последней и Россией возникает тесное сотрудничество в области дальневосточных захватов, причем при первом выступлении России на этом поприще, ее вмешательстве в китайско-японскую войну в 1895 году, Россию поддерживали одновременно и Германия, и Франция, хотя и та и другая довольно вяло. Позднее, после занятия по обоюдному соглашению Германией Киао-Чау, а Россией Порт-Артура (в 1897—98 году), поддержка Германии стала гораздо более энергичной, и ко времени русско-японской войны можно было говорить о чем-то вроде «русско-германского согласия», которое Вильгельм II пытался закрепить в 1905 году формальным договором, с участием и Франции. Неудача попытки объясняется, главным образом, тем, что Франция в это время была уже связана соглашением с Англией. До этого соглашения русско-французский союз мог повернуться и против последней: в русско-французскую военную конвенцию 1900 года была включена статья, предусматривавшая сосредоточение русской армии на границах Афганистана в случае столкновения Франции с Англией (одно такое столкновение, на почве африканской колониальной политики Франции, незадолго перед этим произошло). И впоследствии, внутри Антанты, русско-французский союз сохранял известную самостоятельность, что выражалось, например во время империалистской войны, в частных соглашениях Франции и России, иногда за спиною Англии.
Только присоединение последней сделало Антанту тем, чем она была, — антигерманской коалицией, неизбежно ведшей к мировой войне. Сущность Антанты, таким образом, в англо-германском конфликте, а сущность этого конфликта—в морском соперничестве Англии и Германии. Это иполне отчетливо сознавалось обеими сторонами. Английский министр Ч. Гардинг говорил Извольскому во время ревельского свидания Эдуарда VII с Николаем II в 1908 г.: «Нельзя закрывать глаза на то, что если Германия будет продолжать увеличивать тем же напряженным темпом свои морские вооружения, то через 7 или 8 лет в Европе может наступить весьма тревожное и натянутое положение». Годом позже глава английского министерства иностранных дел Грей говорил русскому послу Бенкендорфу, что немцы, выполнив свою судостроительную программу, обладали бы в ближайшем соседстве с берегами Великобритании 33 дредноутами, или флотом, невиданным до того времени по своей силе. Это налагает на Англию обязанность перестроить весь свой флот и сделать его самым могущественным на свете. Разговор заканчивался весьма определенной угрозой по адресу Германии: «Англия не может примириться с господством на континенте одного какого-либо государства, которое диктовало бы Англии свою политику». Со своей стороны руководители германской политики не видели никакой возможности отказаться от своей морской программы. «К мировому могуществу, кроме постройки флота, для нас иного пути не существовало... Морская сила была естественной и необходимой функцией нашего народного хозяйства, которое в смысле мирового влияния спорило из-за первенства с Англией и Америкой, а все остальные народы уже опередило. Подобное положение таит в себе опасность; оно становится невыносимым, если налицо не имеется внушительной морской силы, которая делает для конкурента рискованной всякую попытку поразить насмерть своего преуспевающего соперника» (адмирал Тирпиц). Экономической базой, таким образом, было здесь соперничество из-за монополии океанского транспорта, которая в свою очередь, была необходимым условием монополии на мировом рынке. Это подводит англо-германское соперничество из-за монополии океанского транспорта под общую формулу и империалистских противоречий, хотя в первые годы XX века мировой рынок сам по себе был еще достаточно емок, и на нем пока находилось место для всех трех империалистских колоссов: как Германии, так и Англии и Америки.
Это последнее обстоятельство естественным образом вызывало у дипломатов обеих сторон попытки столковаться, обойтись, хотя бы до поры, до времени, без войны, возможные роковые последствия которой вполне сознавались. В период англо-бурской войны 1899— 1901 гг. более тяжелым было положение Англии—поэтому первые попытки соглашения исходили от нее. Уже в конце 1899 года тогдашний руководитель английской политики Чемберлен выступил с проектом «Нового Тройственного Союза» (намек на Тройственный союз Германии, Австрии и Италии 1879—1882 гг., противостоявший Антанте): Англии, Соединенных Штатов и Германии. Конкретной целью было противодействие русским захватническим планам на Дальнем Востоке, которые на самом деле были русско-германскими планами. При таких условиях, переговоры, тянувшиеся до 1901 года, ни к чему привести не могли, дав лишь возможность Вильгельму, на почве их, шантажировать своих противников, а подчас и своего союзника Николая II. Когда в Лондоне поняли игру германского императора, там круто и решительно повернули в другую сторону. В январе 1902 года был заключен англо-японский союз (к которому неформально примкнули и Соединенные Штаты), направленный открыто против России, а поскольку за нею на Дальнем Востоке стояла Германия, — и против последней. А затем Англия окончательно выходит из своего «блестящего одиночества» (Splendid isolation,— термин, которым характеризовали политику Англии во 2-й половине XIX века, когда она сознательно избегала связывать себя континентальными союзами), заключив 8 апреля 1904 года с Францией, до тех пор ее колониальной соперницей, соглашение по всем колониальным вопросам, специально по вопросу о Марокко, очередном предмете французских колониальных вожделений. Русско-японская война (с февраля этого же года), на время лишившая всякого военного смысла русско-французский союз, поскольку и русская армия и русский флот были прочно заклинены на Дальнем Востоке, очень облегчила Англии эту операцию, так как Франция чувствовала себя в эту минуту совершенно беззащитной.
С англо-французского соглашения 1904 года можно датировать начало Антанты. Разгром России на Дальнем Востоке облегчил дальнейшее развитие антигерманской коалиции. К концу 1905 года Николай II был на краю банкротства. Новый заем был необходим до зарезу, а его можно было получить только в Париже. Между тем, в Париже Витте, ехавший на переговоры с японцами в Америку, получил категорическое заявление, что Россия не получит ни сантима, пока: 1) не заключит мира с Японией, 2) не станет в вопросе о Марокко решительно на сторону Франции против Германии, которая тоже предъявляла в это время на Марокко свои «права»; последнее нужно было, главным образом, как явное доказательство разрыва России с Германией: реальной поддержки Франции Россия оказать в эту минуту, конечно, не могла, да Франция, имея за спиною Англию, в этой поддержке и не нуждалась. Исполнив эти два условия, Николай II получил 2 1/2 миллиарда франков, которые помогли ему ликвидировать первую русскую революцию. Подписанный в Бьорке (июль 1905 года) русско-германский договор оказался мертвой буквой, реальностью оказалась новая русско-французская военная конвенция (1906 года), заостренная уже прямо против Германии; два другие члена Тройственного Союза, Австрия и Италия, обычно принимавшиеся во внимание в подобных случаях, на этот раз были оставлены в стороне,
причем если относительно Италии к этому было полное основание, поскольку Италия секретным соглашением 1902 года обязалась не участвовать в войне против Франции, то игнорирование Австрии могло значить лишь, что Франция шла теперь всецело по английскому фарватеру, избегая вводить в игру Балканы — театр русско-австрийского конфликта. Скоро царское правительство должно было в этом убедиться воочию. Тем временем, и очень скоро, оно само попало в тот же английский фарватер. Уже осенью 1906 года начались русско-английские переговоры, закончившиеся в августе 1907 года конвенцией, где Англия размежевалась с Россией по азиатским делам почти так же четко, как в 1904 году с Францией по африканским. Россия получила в качестве «сферы влияния» северную Персию, отказавшись от всякого вмешательства в дела Афганистана. Двумя месяцами ранее был окончательно улажен русско-японской конвенцией дальневосточный кризис. От Черного моря до Тихого океана англо-русский конфликт, тянувшийся три четверти столетия, был снят. А в 1908 году в русско-французскую конвенцию министр иностранных дел Извольский предложил включить пункт, предусматривавший мобилизацию русской армии в случае столкновения Германии с Англией.
Если верить показаниям военно-морских специалистов (адмирал Колчак и генерал Поливанов), с этого времени без перерывов и чрезвычайно активно ведется подготовка русско-германской войны 1914года. На самом деле дорога Антанты далеко не была такой гладкой, «согласие» на первых порах было столь мало полным, что у русских дипломатов бывали минуты отчаяния, и иногда им казалось, что самое существование Антанты не более доказано, нежели «существование морской змеи». Первый же ухаб на дороге Антанта встретила очень скоро, в 1908—1909 гг. Англо-русское соглашение 1907 года оставляло под вопросом один пункт, но как раз для русского правительства самый важный: вопрос о будущей судьбе Константинополя и прилегающих к нему проливов, ведущих из Черного моря в Средиземное. Обладание, тем или иным путем, этими проливами составляло неизбежную внешне-политическую сторону столыпинщины. Поскольку последняя ставила своей задачей создание в России буржуазного землевладения в подкрепление дворянскому, обеспечение свободного выхода помещичьему и кулацкому хлебу на мировой рынок было одним из непременных условий ее успеха. В 1906 —1908 гг. 89% русского хлебного экспорта шло из черноморских портов, т. е. через «проливы». Любой соперник, повлияв на формально владевшую «проливами» Турцию, мог закрыть этот канал и тем Сорвать весь русский хлебный вывоз. Право контроля над проливами было, таким образом, для столыпинской России важнее, чем все Афганисганы, Персии и даже Маньчжурии. А русско-английское соглашение об этом молчало. Надеясь на помощь Антанты, Извольский вошел в соглашение с Австрией и, обеспечив "последней аннексию Боснии и Герцеговины («временно окупированных» Австрией в 1878 году по Берлинскому трактату и фактически давным-давно ставших австрийскими провинциями; в 1881 г. Россия и формально согласилась на анексию), потребовал, в виде взятки, поддержки Австрии в вопросе об открытии проливов для русских военных судов. Австрийский министр иностранных дел Эренталь провел Извольского: Австрия объявила Боснию и Герцеговину составной частью империи, к величайшему негодованию сербов, которые считали эти области своими, а когда Россия потребовала своего «могарыча», Эрвнталь пригрозил опубликовать секретные переговоры с Извольским, что грозило России потерей всякого престижа среди балканских славян. Извольский бросился к новым союзникам. Но тут выяснилос- что сочувствие Франции в этом вопросе всецело на стороне Австрии, а не России: оторвав от Германии Италию, Франция не теряла надежды достигнуть того же и с Австрией, мысль же об участии в войне из-за балканских дел была еще в это время совершенно чужда правительству третьей республики—нужен был ряд лет, чтобы оно к этой мысли привыкло. С Англией оказалось еще хуже. Она, во-первых, заранее объявила, что может оказать России только «дипломатическую» (т. е. чисто словесную) поддержку, а затем условием и этой поддержки ставила открытие проливов не для русских только, а для всех военных судов. Вместо возможности выхода русского черноморского флота в Средиземное море, получилась возможность входа английского — или даже германского — флота в Черное море, т. е. получалось прямо противоположное тому, к чему стремился Извольский. Антанта явно дала трещину. Россия начинает теперь добиваться своего обходными путями, помимо Антанты. В ноябре 1909 года заключается договор с Италией в Ракониджи, обеспечивающий взаимно права Италии на Триполи и России на проливы. В декабре того же года делается попытка заключить секретную военную конвенцию с Болгарией, начинающая собой длинный ряд тайных махинаций русского правительства на Балканах, заканчивающихся заключением секретного сербско-болгарского договора февраля-1912 года и такой же военной конвенции апреля этого года, направленных одинаково и против Турции, и против Австрии. Одновременно началось и нечто вроде возрождения русско-германского «доброго согласия» первых лет столетия. Вильгельм, к удивлению русских дипломатов, оказался в вопросе о проливах-более внимательным к интересам России чем ее союзники. В предложенном им проекте соглашения (1909 г.) России предоставлялось то, к чему стремился Извольский, но под одним непременным условием: разрыва с Англией. Так далеко назад после всего совершившегося Николай пойти не мог, и проект соглашения 1909 года не дошел даже до стадии Бьоркского договора — остался неподписанным. Это не помешало тому, что в октябре следующего 1910 года в Потсдаме произошло свидание Вильгельма с Николаем, результатом какового явилось русско-германское соглашение по вопросу о железной дороге в Передней Азии, в частности о постройке ветви от Багдадской железной дороги, которую строил «Немецкий
Банк» к персидской границе. Багдадская железная дорога, не будучи корнем англо-германских разногласий, все же была очень неприятна Англии, подводя чужую рельсовую колею подозрительно близко к Египту, Суэцкому каналу и к Индии — местам, где Англия предпочитала быть одна, — тем более, что шовинистическая германская пресса не скрывала именно стратегического значения этой колеи. Английские политические деятели открыто угрожали вооруженным конфликтом, если немцы осмелятся ступить на берег Персидского залива, обещаясь «пустить в ход все свои средства, чтобы удержать в неприкосновенности нашу (т. е. английскую) позицию» в этих местах (Грей, в марте 1911 г.). Соглашение России с Германией именно по железнодорожному вопросу (подписанное в окончательной форме в августе 1911 г.) должно было сильно взволновать английское общественное мнение, а за ним, отчасти по сочувствию, отчасти встревоженные симптомами возроясдающейся русско-германской дружбы, заволновались и французы. Последние уже давно были связаны с Англией почти столь же формально, как и с Россией. Связь эта была так формулирована Пуанкаре в разговоре с преемником Извольского Сазоновым (в августе 1912 года): «Хотя между Францией и Англией не существует никакого писанного договора, тем не менее как сухопутные, так и морские генеральные штабы обоих государств находятся между собою в тесном общении и непрерывно сообщают друг другу с полной откровенностью все могущие их интересовать сведения. Этот постоянный обмен мыслей имел своим последствием заключение между французким и английским правительствами устного соглашения, в силу которого Англия выразила готовность оказать Франции, в случае нападения со стороны Германии, помощь как морскими, так и сухопутными силами. На суше Англия обещала поддержать Францию посылкою стотысячного отряда на бельгийскую границу для «отражения ожидаемого французским генеральным штабом вторжения германской армии во Францию через Бельгию» (изложение Сазонова).
Перелом во внутренних отношениях Антанты, точнее говоря, превращение ее из «морской змеи» во вполне реальное существо, связан с приходом к власти во Франции Пуанкаре, сначала в качестве премьера (январь 1912 года), потом в качестве президента республики (январь 1913 г.). В лице Пуанкаре победила правая французского, парламента: говоря экономически, тяжелая индустрия и синдицированная промышленность вообще взяли верх над финансовой буржуазией старого типа, поддерживавшей радикалов и во внешней политике очень осторожной, хотя бы из страха за огромные капиталы, помещенные ранцузскими банками за границей, в том числе и в Германии. С падением радикалов и переходом власти к правым всякая осторожность была отброшена. Радикалы и думать не хотели о возможности для Франции впутаться в балканскую политику России. Пуанкаре начал свои переговоры с русским послом (Извольским) с жалобы, что русские недостаточно посвящают Францию в свои балканские дела.
Первое время он только оговаривался, что воевать Франция из-за этих дел непосредственно все же не станет, но и этот остаток былой осторожности скоро исчез. Радикалы всячески старались избегать острых конфликтов с Германией, и когда последняя, в ответ на саботаж французским правительством прежних соглашений по поводу Марокко, послала летом 1911 года свое военное судно в одну из мароккских гаваней, тогдашний радикальный премьер Кайо не поднял перчатки и, несмотря на открытую поддержку Англии, добился улажения конфликта. Пуанкаре, оправдывая свое будущее прозвище , («Пуанкаре — Война»), искал конфликтов. Когда сфабрикованный Россией сербско-болгарский договор дал свои плоды, когда началась война балканских славян и Греции против Турции и после никем не ожидавшихся блестящих побед сербов обеспокоенная Австрия начала вмешиваться в дело, угрожая своей маленькой, но быстро росшей сопернице, Сербии, — французское правительство оказалось воинственнее русского. Извольский писал из Парижа: «Тогда как до сих пор Франция заявляла нам, что местные, так сказать, чисто балканские, события могут вызвать с ее стороны лишь дипломатические, а отнюдь не активные действия, ныне она как бы признает, что территориальный захват со стороны Австрии затрагивает общее европейское равновесие, а потому — и собственные интересы Франции. Я не преминул заметить г. Пуанкаре, что, предлагая обсудить совместно с нами и Англией способы предотвратить подобный захват, он этим самым ставит вопрос о практических последствиях предположенного им соглашения; из его ответа я мог заключить, что он вполне отдает себе отчет в том, что Франция может быть вовлечена на этой почве в военные действия» (письмо от 25 октября — 7 ноября 1912 г.). А французский военный министр Мильеран спрашивал русского военного агента — неужели Россия в ответ на австрийскую мобилизацию не предпримет никаких решительных действий? Россия же в эту минуту больше всего была занята мыслью— как бы болгары, блестящих побед которых тоже никто не ожидал, не завладели Константинополем. А так как Германия во время удержала Австрию от дальнейших выступлений, то конфликт разрешился мирно, к некоторому разочарованию французских реакционеров.
Воинственный задор последних, по крайней мере отчасти, несомненно подстрекался резким обострением англо-германских отношений в том же 1912 году. В феврале этого года Германия выступила с самой грандиозной из своих морских программ. Последний раз была сделана попытка добиться англо-германского соглашения по вопросу о флотах (соглашение о Багдадской дороге уже состоялось в 1911 году). Английский военный министр Хольден приехал в Берлин, по приглашению Вильгельма, но торг кончился ничем — англичане стояли на своей традиционной формуле: «два киля против одного», немцы предлагали соотношение 2:3. Соглашение не было достигнуто, и в Англии господствовало такое раздражение против Германии, как никогда.
Осенью 1912 года русский министр пространных дел Сазонов был в Англии, и Грей говорил ему о готовности английского правительства «потребить все усилия, чтобы нанести самый чувствительный удар германскому морскому могуществу», а Георг V пообещал даже «пускать ко дну всякое германское торговое судно, которое попадется в руки англичан». При этом англичане, со своей стороны, посвятили Сазонова в секрет своей военной конвенции с Францией, о чем Сазонов уже знал от Пуанкаре.
Это доверие ясно показывало, что Россия окончательно принята в Антанту и что на нее возлагаются большие надежды. Антанта была вполне готова, и «старшие» ее члены спешили оборудовать «младшего» для предстоявшей ему роли. При этом, совершенно естественно, Франция заботилась о сухопутном театре предстоящей войны, Англия же о морском. Когда России понадобился новый заем и она обратилась, по обыкновению в Париж, оттуда заговорили таким же твердым тоном, как в 1905 году, но содержание слов было иное. Соглашались в течение 3 лет дать еще 1 1/2 миллиарда франков под двумя непременными условиями: 1) усиления численного состава русской армии и 2) постройки в России сети стратегических железных дорог. На том же усиленно настаивал и приехавший в Россию генерал Жоффр, будущий главнокомандующий империалистской войны, требовавший в особенности, чтобы стратегические дороги строились возможно скорее. Приехавшего в Париж за займом русского премьера коковцева шантажировали слухами, что иначе Франция даст денег кому угодно — Сербии, Румынии, Турции, Болгарии и даже Австрии, но не России. Сербию, впрочем, и фактически субсидировали весьма щедро—-невидимому, роль, которую должно было сыграть это маленькое государство в качестве непосредственного зачинщика войны, была уже предусмотрена (первый проект убийства Франца-Фердинанда относится еще к декабрю 1913 года). Русское официальное правительство, в лице Коковцева, было настроено миролюбиво и наивно искало признаков такого же миролюбия у Французов. Но военная партия, в лице Сазонова и Сухомлинова, была уже вполне готова, и дни Коковцева, как премьера, были сочтены. С апреля 1914 года, при посредстве Франции, начинаются переговоры об англо-русской военно-морской конвенции. В Петербурге очень боялись появления грозного германского флота перед Кронштадтом и германской высадки на русских берегах — английский флот брал на себя задачу оттянуть германские морские силы к Северному морю. На заговаривания о непосредственной помощи английского флота русскому в Балтийском море еще Грей в 1912 году разъяснил Сазонову, что если английскому флоту и нетрудно было бы войти в Балтийское море, то зато почти невозможно оттуда выйти. Зато русские настаивали на сосредоточении в русских портах Балтийского моря большого количества английских торговых пароходов, что дало бы возможность угрожать Германии высадкой в Померании. Англо-русскую морскую конвенцию не удалось подписать, так как испыхнула война, по инициативе, несомненно, Антанты, но было ли это результатом обдуманного плана, или же случайно раньше времени взорвалась мина, подготовленная на более долгий срок, при теперешнем состоянии нашей осведомленности сказать трудно. Некоторые разоблачения из английских источников делают более правдоподобным первое предположение, но данные слишком отрывочны.
Война превратила Антанту в форменный союз: сентябрьским соглашением 1914 года страны Антанты обязались вести войну до конца вместе и отнюдь не заключать сепаратного мира (слухи об оговорках по этому пункту никакими документами пока не подтверждены). . Соглашение было вызвано попыткой Германии заключить мир через посредство Соединенных Штатов, к чему категорически отрицательно отнеслись Англия и Россия и более «мягко» Франция, военное положение которой в это время было наиболее критическим. Это была не первая и не последняя трещина в Антанте уже военного времени. Россия вступила в войну, не имея формальной гарантии по наиболее интересовавшему ее вопросу — о проливах. Ей пришлось добиваться этой гарантии уже в процессе войны, опираясь на Францию против Англии, до конца относившейся крайне несочувственно к мысли о занятии русскими Константинополя. Мартовское соглашение 1915 года о проливах было подписано Англией со столь явной неохотой, что в реальность этого соглашения русские дипломаты никогда вполне не верили: отсюда попытки закрепить его сепаратной сделкой с Францией, гарантируя последней левый берег Рейна в обмен за Дарданеллы. Последнее такое соглашение имело место почти накануне Февральской революции. Русская революция нанесла первый формальный удар «Тройственному Согласию»: благодаря выходу России из войны оно перестало быть «тройственным». Фактически соглашения европейских участников антигерманской коалиции уже с февраля 1917 года отошли на второй план, поскольку в войну вступили Соединенные Штаты, очень скоро ставшие настоящим хозяином положения. С этого момента, а особенно со времени разгрома Германии и Версальского мира, державы ориентируются по линии — с Америкой или против нее, старые же антантовские связи настолько ослабевают, что Англия почти открыто поддерживает на Ближнем Востоке восстания туземного населения против Франции, которая, в свою очередь, пользуясь покровительством Америки, позволяет себе шаги, явно враждебные Англии (например, занятие Рурского бассейна в 1923 году). Поэтому, хотя у нас и в этот период продолжают говорить, по старой памяти, об Антанте, но это слово становится просто символом для обозначения капиталистического окружения Советского Союза.


БСЭ, т. 3.

Текст приводится по книге - М.Покровский. "Империалистская война. Сборник статей 1915-1930", 1931 г.