|
|
Пишет wg (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} wg)@ 2008-12-09 19:33:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
Василий Розанов. Puer Aeternus* (Я) * Вечный мальчик (лат.)
[местами очень интимное]
2 месяца до 60 лет (20 апреля 1916) - и чувствую себя все тем же puer** (** мальчик (лат.)), как всю жизнь и вот до сих пор:
- Проказа
- Напроказить бы
= мое главное (страсть, удовольствие).
У меня никакой нет склонности к серьезному поведению!!
У меня есть физиологические особенности.
Прежде всего: удивительная непредрасположенность к заболеваниям. Начиная с IV-ro класса гимназии - у меня никогда t° не поднималась выше 37 1/2, и едва ли раза 3-4 за всю жизнь (за 45 лет!) подымалась до 38. Когда бывает 37 1/2 - я «не нахожу себе места»: подымаюсь с постели, «опять одеваюсь», по крайней мере брюки и пиджак, и мечусь по комнатам, охая и стоная, и мамочка на «завтра» торжественно объявляет: «Василий Васильевич болен». Между тем я сплю, в этом случае (т. е. не спав ночью) до 11-го часу дня, и встаю вполне здоровый. Таким образом, даже инфлюэнции, «перехватавшей» всех в России, - никого не минувшей, - у меня бесспорно не было: ибо при ней t° подымается до 39°, и этого я определенно знаю, что у меня никогда не было.
В 4-м классе была febris internio*** (*** лихорадка... (лат.)). Вылечил врач, прописавший страшно горькую красноватую микстуру, «через 2 часа по столовой ложке». Это было в Нижнем. Отчего она произошла-я не знаю. М. б., «перемена климата» после Симбирска.
В Симбирске, в начале 3-го класса гимназии, произошло страшное воспаление легких, и я едва не умер. Произошло от следующего: мы гонялись, бегали по двору. Ловили друг друга. Так с час пробегав, весь потный до ужаса, я, запыхавшись, вбежал в сени «корридорчиком» и, наклоня ведро, -как лошадь «лопал» минут пять.
И должно быть, не бегал потом.
Я выпил страшно много («поту много спустил перед этим»). Остановлюсь, отдышусь (все не подымая головы из под дужки ведра) - и опять пью. Очевидно, легкое остыло. И произошло воспаление.
Помню телеграмму брата Коли из Нижнего, на вопрос: «Лечить ли?» -«Принять все меры к выздоровлению». Телеграмма эта меня спасла. Я «же лежал: и малейшая попытка повернуться со спины на бок делала ощущение, будто острый конец столового ножа входит где-то внутри во что-то.
Лечил доктор-старичок. Он сказал: «Если кризис вынесет благополучно -поправится».
Перед «кризисом» он сказал:
- Вот что одно остается: сшейте мешочек ему на грудь, набейте его горячей золой из печки, - как можно горячей, - и кладите сюда (где был процесс воспаления).
Я лежал в забытьи. У меня были галлюцинации. Видел «черта», проходящего по тому «корридорчику». И т.д.
Выздоровел. Эта-то припарка из горячего песку и спасла меня. И доктор так сказал, что «она спасла».
Да и явно: ведь «воспаление легких» есть «насморк легких». А тут - тепло: как при насморке.
Процесс выздоровления б. бесконечно радостен. Я жрал.
О, как я жрал! И какая радость была в аппетите.
Аппетит был всегда: едва приносили горшочек ячневой каши (специально мне варили), как я со страхом смотрел, не захочет ли бы кто еще «попробовать» (очень вкусно). И съедал его. О, как съедал! С маслом.
И масла не жалели. Давали. Мне вообще тут «давали».
Но спустя уже 1 1/2 часа после обеда я начинал бродить «тут где-нибудь около кухни»: и приподнимал разные их салфеточки и полотенца: не лежит ли чего. И находя хлеба (белый! домашний, к чаю) - здорово запускал нож, «потолще», книзу - и отрезав 1/4 ломтя, 3/4 ломтя, ломоть, - сжирал.
О, Господи: как жрал.
За чаем, все. Варенья не давали. Да мне довольно было хлебного.
Хозяйка - Ольга Николаевна Николаева.
И в детстве, у 4—5-летнего - свирепая скарлатина: впечатление одно: как с горла тряпочками сходила кожа: и как я любил, что она сходила, ибо было легко отирать.
Потом - университет. Учительство. Однако я думал, что «доживу до 36 лет». Причина: что у меня грудь была впалая.
Это был уже 7-й или 8-й год службы. Я наконец, чтобы определить fatum* (* судьба, участь (лат.).), позвал одного из двух светил елецких (Слободзинский и Ростовцев) - Ивана Николаевича Ростовцева.
У него была кажется чахотка, и сам, страдая, он ео ipso* (* тем самым (лат.).) сострадал больным. И вот в смысле «поохать около больного», облить его нежностью и участием - я еще подобного ему не встречал врача за всю жизнь.
- Осмотрите вы меня всего. Я чувствую, что я болен.
Повод позвать был. Он состоял в следующем явлении, повторявшемся и в Петербурге, и «таинственного смысла», коего я до сих пор не понимаю.
Засыпаю. Сплю. Уснул. И пробуждаюсь внезапно от потрясающего озноба, тогда как комната тепла и одет я тепло. Явно - это было нервное. Я решил, что я «с ума сойду», а это «предвестие». Что у меня что-то делается в спине, в спинном хребте.
Это - раз.
2-е: между лопатками, ближе к левой, как положен ледяной древесный лист. Прямо чувствую и помню: величина древесного листа: и вот мокрое и холоднее льда прилипло к коже.
- Разденьтесь, - сказал Иван Николаевич.
Исполнил. Лег. Сидел. Стоял. Он слушал. Трубочка и все. Тоже - ухом. Живот мял. И сказал: -Вы здоровы. Я с изумлением посмотрел на него.
- Вы вполне здоровы.
- Так что вы думаете, я проживу до 36 лет, даже до 40-ка??? Робко. Тихо.
Он:
- Почему «до сорока»: вы же ничем не больны.
- Но грудь моя,- сказал я с отчаянием.
- Грудь???
-Она же ВПАЛАЯ!!!
- «Впалая» - не больная. У вас очень, очень давно было воспаление легких, но от него едва-едва-едва сохранились следы. Грудь, легкие - совершенно здоровые. А от «впалости» у вас, вероятно, бывает небольшая одышка при ходьбе - но это ничего не значит.
Это был «перелом» в моей мнительности: тогда я решил, что буду жить на 5-х.
И прожил так до 1900-1901 года, когда у меня случилась грудная жаба.
Припадок был внезапен, сразу. Без приуготовления, без предвещания. Грудь начинало как между двух досок посдавливать. А перед этим «отдает в левую руку».
Шервинский. Сиротинин.
Диета, - «черное мясо», - воды, и если припадок - «2-3 капли nitroglicerin на кусок сахара и сосать». «Как рукой срежет».
Правда, «срезало»: но что я заметил:
1) После nitroglicerin'a ходишь дня 3 как пьяный. В голове мутно. Мысли нет. Всему не хорошо.
2) И через неделю, через 5-4-3 дня опять «припадок».
Господи!
Я стал бояться этого nitroglicerin'a... и тем спас себя. Я решил, когда начинается давление в груди, «сжать зубы и лежать недвижно и все перенести-но nitroglicerin'a не принимать».
Да. Грудь давит. О, очень, о, ужасно. Почти не могу выносить. Весь в страхе, в отчаянии. Но лежу...
Лежу...
Лежу...
Мамочка около меня, смотрит на меня.
И вот, «когда сошел сон» - я не помню. Я помню только, как я проснулся. И я подымаюсь. Осторожно. И бреду чай пить - уже без боли.
[Contraxanil?] пью. Диета и прочее.
И - лучше, лучше. «Приступы» припадка - реже и реже, слабее и слабее. Раза 3 в год, при усиленных занятиях (а я ли «усиленно не занимаюсь»?!), они и теперь повторяются, или если побежишь - к конке, или много шел («нет извощика»): и тогда я встану, и - стою: «отдаванье в руку» растаивает, теснота в груди - отходит, и я, «едва бредя» - как хмуренький чахленький Розанов: прихожу: и начинаю перебирать бумажонки.
«Ничего нет. Слава Богу».
Помолишься - и в постель.
«Кой-что» у меня стало прекращаться к 55 годам; даже (я думаю) к 52-м. Я стал с удивлением замечать, что я могу «удерживаться»: чего «с незапамятных времен» и «подумать было нельзя». Раз приходило желание -оно было так неотступно, вернее - так томительно, «манило все более и более», сладость его «все нарастала», и, наконец, я весь горел, сгорал, «все прочие мысли» куда-то отходили, рассеивались, туманились, и сладко было «одно», то «одно», из которого рождались образы, воображения, вставал в душе «Великий Фетиш» - и... находило так, иначе, «и прочая и прочая» -исход.
Так было лете 10-12-14 до52 лет; центр напора 17 лет. И в одной степени почти 17-ти лет держалось лет до 47. Я думаю - это хорошо. 30 лет. С 47 до 52-х стало «не так часто»: но очень сильно еще. И вот с 52-х лет я удивился великим удивлением, что СИЛА еще есть и даже не убавилась, а как-то «не так хочется».
Могу отвлечься.
Могу перестать желать.
Вообще - могу управлять собою. «Тут-то!!!»
И я сформулировал, судя «по себе - о всех», что «это самое» проходит три фазы:
«Можется и хочется».
«Можется - но не хочется».
И последний, увы:
«Хочется, но не можется».
К удивлению, вот подходит «60», но я последнего фазиса не испытывал: и знаю его лишь по книгам. Во всех книгах рассказано, что «удивительно хочется», но «не можется»: и принимают различные искусственные меры. Напротив, мне совершенно никогда теперь не «хочется», и я отошел так ровно и спокойно «от этого берега», что думаю и приписываю: я был в высшей степени нормально организован в половом отношении, и только надо было женить меня- приблизительно на 30-летней, в 10 или 11 лет. Тогда бы я хорошо учился. Был прилежен и умен. И хорошо вел себя.
Как бы отвечая моему тайному инстинкту, та Ольга Ивановна - сын коей был в 7-м классе гимназии, и у него был еще старший брат лет 21, и которой было лет 36, 38 - проходила часто через комнату, где я лежал с ее сыном под одеялом:
- Ты чего же, Василий, не идешь спать.
Я спал в верхней комнатке, где она спала с мужем (он приезжал в субботу к вечеру и проводил дома воскресенье, - а в понедельник рано уезжал на службу).
Шла она медленно, в сорочке до колен, босая. Большая хорошая грудь, голые руки. Лицо у нее было округлое. Полнота умеренная.
Я не отвечал.
А когда был на верху и «учил свой закон Божий», она перед лампой моей искала блох. Она так делала: руки - внутрь, поднимала сорочку в уровень с теменем, и изнутри ловила блох. Потому что, естественно, блохи внутри. Но вот: при всех «страстях» - я не осмелился и мне даже не пришло на ум посмотреть на нее «исподтишка». Тогда бы «дальше пошло». Затем она повертывала рубашку сзаду на перед. И это было долго.
Странно, что я нисколько не интересовался. Правда, я ее ненавидел. Она была со мной невыносимо груба (она была очень умна) и называла меня «Василий» в хорошие минуты и обыкновенно «Васька».
Я не мог представить, чтобы «Я» мог ей «прийти на ум».
Между тем в отвлечении и вообще, когда я был под одеялом и один, «она» мне в голову приходила, а особенно какая-то ее же почти лет, не то прислуга, не то родственница, белая, тельная, мягкая и ласковая.
Вообще «приходили в ум» именно большие, «на молокососов и смотреть не хотел».
Вдруг однажды она мне сказала:
- Василий. Иди ко мне спать.
Я спал на кровати с Сережей (брат). И расхохотался.
Она не продолжала и потушила огонь.
Мне в голову ничего не приходило. И подумать не смел, чтобы «я пришел ей на ум». И лишь летам к 35 я догадался. «О несвязавшемся романе».
Дело в том, что лишь из последующих мне рассказов семейных людей -я узнал, что к этим годам «муж уже никогда не живет со своей женой», и она, при очень больших силах, была много лет не «евши». Тут все поймешь и все простишь.
Если бы все устроилось и в сдержанных формах - для меня наступила бы нормальная жизнь, я поздоровел, созрел. А она была, в сущности, «покинутая мужем жена», т. е. вдова со всеми правами вдовы.
Мне было 14, ей около 36. Она - в полном цвету. Я «в возможности» до преизбыточества.
Еще моя особенность: не ноги, а ногти. Крошечная ступня. И - удивительная походка.
Это я раз в досаде на себя (в огорчении, желая «плюнуться») написал, что у меня «кажется - преотвратительная походка». Правда, я думаю, она смешная со стороны, но внутренно я совершенно иначе ее чувствую.
Правда, всегда сижу, и даже гимназистом «ненавидел гулять по улицам». «Гулять», «рассматривать публику», «показаться» и «посмотреть» - этого я не только никогда не испытал, но и идея этого для меня была отвратительна и непонятна. Обычно - я сижу (и тогда всегда пишу) или лежу («мечтаю», «несутся мысли»).
Теперь слушайте же:
В походке моей есть какой-то таинственный внутренний параллелизм с моим «взглядом вперед»: едва я - по какому бы ни было случаю - начинаю «вперед смотреть» (всегда-то - «вниз»), как минуты через 172—2-5 впадаю «в транс»: мысли Бог знает «куда отлетают», и я совсем Лермонтов (1 января):
И погружен в какой-то
смутный сон.
.......................
И я люблю ее, мечту мою...
И т. д. Теперь, слушайте же, слушайте: если мне нужно идти, если необходимость вынуждает меня встать и идти - то я собственно почти не касаюсь пола, и «твердое ощущение пола твердою ногою» - мне вовсе не известно. «Ступаю», «ступил ногою» - факт, мне вовсе не известный и никогда со мною не бывавший. Ощущение мое - что пол скользит подо мною назад, а сам я -быстро-быстро - несусь вперед, и «если б не дернули - то вот-вот полетел бы». Т. е. собственно, еще бы «что-то добавить к организации», то я вечно «игрался бы в комнате», между потолком, стенами, по воздуху, поперек, в брызгах смеха, веселости, радости или безумной задумчивости. У меня собственно нет психически предрасположения горизонтально двигаться, идти по линии, по дороге, «прийти куда-нибудь», «выйти» погулять. Отсюда - удивительная вещь: полное отвращение к ходьбе; и это-то отвращение делало, что я «уставал», только еще начав идти. Теперь, когда я «медицински» хожу в 59-60 лет - я с удивлением узнал (впервые!!), что я собственно могу очень много проходить и не утомляюсь, не теряю сил, и даже (под старость!!) «иду с удовольствием». Но вспомнишь - «скорее в конку» - и шлепнусь, или (с поступлением в «Н. Вр.») - скорей на извощика - не торгуясь, - и шлепнусь. «Вези куда знаешь», «вези в редакцию». Но - вот еще удивительно - в театре, в религиозно-филос. обществе («зал географического общества») у меня была психология: куда бы в дверь выскользнуть (вылететь, птичка), и, выскользнув, -я не «расхаживал», а «метался», ничего перед собой не видя, туда, сюда. К этому надо добавить, что в год раза 2 у меня бывает ощущение, что, «быстро-быстро» махая руками, сверху вниз, сжав пальцы в «лодочку», - я перелетаю «с печки на полку», «с забора к забору», но вообще - всегда через пространство, с этим чувством: «вот - и можно», «как хорошо», «что-то весело на душе», «это и гораздо легче, чем идти». Так что если «древние породы зверей живут в нас» (я думаю, моя гипотеза), то несомненно в моей организации сохраняется какой-то остаток птицы. И если добавить всю мысль, то - принимая во внимание другие инстинкты, - во мне есть остаток мифологического крылатого быка. Потому что я очень люблю и с детства любил одну вещь, которую всегда быки делают.
Вот.
Теперь - ногти.
Я только карандаша не могу очинить ногтями. Весь сложения мягкого и нежного, с нежными золотистыми волосами (особенно «там»), я имею ногти: 1) невероятно быстро отрастающие, «растут так, что видно» (преувеличение, но близкое к истине), и всегда, самую «веленевую» бумагу разрезаю ногтем, как и кардон, и собственно дерево - тоже уступает ногтю - необыкновенно твердому, крепкому. Сверх всего: ногти мои, едва чуть-чуть выросли, сгибаются книзу, и «план» когтя - явно выражен. Потом - они блестят, как бы из них просвечивает маслянистость. ...
Самые пальцы - толстые, короткие. «Коротышки».
Но самое удивительное: ноги. Когда Вася (сын) был в I или II классе Тени-шевского и по росту доходил мне до живота, то я раз надел «свои калоши, п. ч. с буквами В. Р.», заметив только, что «как будто они прежде не так жали ногу». Пришли, садимся обедать, и Вася говорит: «Ты, папа, мои надел калоши». Я изумился. Стали проверять: и оказалось - я ношу тот же №, как он!!
Еще, обувь: туфли или что выбираю. В громадном магазине «механической обуви» говорят:
-Возьмите или эти, или вам придется взять «недомерок».
- Как «недомерок»?
- «Недомерок», т. е. самый большой № детских туфель (или сапог, или калош, я забыл).
Между тем я - среднего роста, нисколько не маленького. И собственно я всегда носил сапоги, в которых «большой палец» ноги на '/г или 3Д вершка не доходил до носка. Ощущения физического, чтобы пальцы ног касались носка сапога - я не знаю.
К этому:
От «скользящей» походки, все «вперед» и нисколько не «опираясь на пол», - обувь носится и носится, и я не могу ее износить.
[местами очень интимное]
2 месяца до 60 лет (20 апреля 1916) - и чувствую себя все тем же puer** (** мальчик (лат.)), как всю жизнь и вот до сих пор:
- Проказа
- Напроказить бы
= мое главное (страсть, удовольствие).
У меня никакой нет склонности к серьезному поведению!!
У меня есть физиологические особенности.
Прежде всего: удивительная непредрасположенность к заболеваниям. Начиная с IV-ro класса гимназии - у меня никогда t° не поднималась выше 37 1/2, и едва ли раза 3-4 за всю жизнь (за 45 лет!) подымалась до 38. Когда бывает 37 1/2 - я «не нахожу себе места»: подымаюсь с постели, «опять одеваюсь», по крайней мере брюки и пиджак, и мечусь по комнатам, охая и стоная, и мамочка на «завтра» торжественно объявляет: «Василий Васильевич болен». Между тем я сплю, в этом случае (т. е. не спав ночью) до 11-го часу дня, и встаю вполне здоровый. Таким образом, даже инфлюэнции, «перехватавшей» всех в России, - никого не минувшей, - у меня бесспорно не было: ибо при ней t° подымается до 39°, и этого я определенно знаю, что у меня никогда не было.
В 4-м классе была febris internio*** (*** лихорадка... (лат.)). Вылечил врач, прописавший страшно горькую красноватую микстуру, «через 2 часа по столовой ложке». Это было в Нижнем. Отчего она произошла-я не знаю. М. б., «перемена климата» после Симбирска.
В Симбирске, в начале 3-го класса гимназии, произошло страшное воспаление легких, и я едва не умер. Произошло от следующего: мы гонялись, бегали по двору. Ловили друг друга. Так с час пробегав, весь потный до ужаса, я, запыхавшись, вбежал в сени «корридорчиком» и, наклоня ведро, -как лошадь «лопал» минут пять.
И должно быть, не бегал потом.
Я выпил страшно много («поту много спустил перед этим»). Остановлюсь, отдышусь (все не подымая головы из под дужки ведра) - и опять пью. Очевидно, легкое остыло. И произошло воспаление.
Помню телеграмму брата Коли из Нижнего, на вопрос: «Лечить ли?» -«Принять все меры к выздоровлению». Телеграмма эта меня спасла. Я «же лежал: и малейшая попытка повернуться со спины на бок делала ощущение, будто острый конец столового ножа входит где-то внутри во что-то.
Лечил доктор-старичок. Он сказал: «Если кризис вынесет благополучно -поправится».
Перед «кризисом» он сказал:
- Вот что одно остается: сшейте мешочек ему на грудь, набейте его горячей золой из печки, - как можно горячей, - и кладите сюда (где был процесс воспаления).
Я лежал в забытьи. У меня были галлюцинации. Видел «черта», проходящего по тому «корридорчику». И т.д.
Выздоровел. Эта-то припарка из горячего песку и спасла меня. И доктор так сказал, что «она спасла».
Да и явно: ведь «воспаление легких» есть «насморк легких». А тут - тепло: как при насморке.
Процесс выздоровления б. бесконечно радостен. Я жрал.
О, как я жрал! И какая радость была в аппетите.
Аппетит был всегда: едва приносили горшочек ячневой каши (специально мне варили), как я со страхом смотрел, не захочет ли бы кто еще «попробовать» (очень вкусно). И съедал его. О, как съедал! С маслом.
И масла не жалели. Давали. Мне вообще тут «давали».
Но спустя уже 1 1/2 часа после обеда я начинал бродить «тут где-нибудь около кухни»: и приподнимал разные их салфеточки и полотенца: не лежит ли чего. И находя хлеба (белый! домашний, к чаю) - здорово запускал нож, «потолще», книзу - и отрезав 1/4 ломтя, 3/4 ломтя, ломоть, - сжирал.
О, Господи: как жрал.
За чаем, все. Варенья не давали. Да мне довольно было хлебного.
Хозяйка - Ольга Николаевна Николаева.
И в детстве, у 4—5-летнего - свирепая скарлатина: впечатление одно: как с горла тряпочками сходила кожа: и как я любил, что она сходила, ибо было легко отирать.
Потом - университет. Учительство. Однако я думал, что «доживу до 36 лет». Причина: что у меня грудь была впалая.
Это был уже 7-й или 8-й год службы. Я наконец, чтобы определить fatum* (* судьба, участь (лат.).), позвал одного из двух светил елецких (Слободзинский и Ростовцев) - Ивана Николаевича Ростовцева.
У него была кажется чахотка, и сам, страдая, он ео ipso* (* тем самым (лат.).) сострадал больным. И вот в смысле «поохать около больного», облить его нежностью и участием - я еще подобного ему не встречал врача за всю жизнь.
- Осмотрите вы меня всего. Я чувствую, что я болен.
Повод позвать был. Он состоял в следующем явлении, повторявшемся и в Петербурге, и «таинственного смысла», коего я до сих пор не понимаю.
Засыпаю. Сплю. Уснул. И пробуждаюсь внезапно от потрясающего озноба, тогда как комната тепла и одет я тепло. Явно - это было нервное. Я решил, что я «с ума сойду», а это «предвестие». Что у меня что-то делается в спине, в спинном хребте.
Это - раз.
2-е: между лопатками, ближе к левой, как положен ледяной древесный лист. Прямо чувствую и помню: величина древесного листа: и вот мокрое и холоднее льда прилипло к коже.
- Разденьтесь, - сказал Иван Николаевич.
Исполнил. Лег. Сидел. Стоял. Он слушал. Трубочка и все. Тоже - ухом. Живот мял. И сказал: -Вы здоровы. Я с изумлением посмотрел на него.
- Вы вполне здоровы.
- Так что вы думаете, я проживу до 36 лет, даже до 40-ка??? Робко. Тихо.
Он:
- Почему «до сорока»: вы же ничем не больны.
- Но грудь моя,- сказал я с отчаянием.
- Грудь???
-Она же ВПАЛАЯ!!!
- «Впалая» - не больная. У вас очень, очень давно было воспаление легких, но от него едва-едва-едва сохранились следы. Грудь, легкие - совершенно здоровые. А от «впалости» у вас, вероятно, бывает небольшая одышка при ходьбе - но это ничего не значит.
Это был «перелом» в моей мнительности: тогда я решил, что буду жить на 5-х.
И прожил так до 1900-1901 года, когда у меня случилась грудная жаба.
Припадок был внезапен, сразу. Без приуготовления, без предвещания. Грудь начинало как между двух досок посдавливать. А перед этим «отдает в левую руку».
Шервинский. Сиротинин.
Диета, - «черное мясо», - воды, и если припадок - «2-3 капли nitroglicerin на кусок сахара и сосать». «Как рукой срежет».
Правда, «срезало»: но что я заметил:
1) После nitroglicerin'a ходишь дня 3 как пьяный. В голове мутно. Мысли нет. Всему не хорошо.
2) И через неделю, через 5-4-3 дня опять «припадок».
Господи!
Я стал бояться этого nitroglicerin'a... и тем спас себя. Я решил, когда начинается давление в груди, «сжать зубы и лежать недвижно и все перенести-но nitroglicerin'a не принимать».
Да. Грудь давит. О, очень, о, ужасно. Почти не могу выносить. Весь в страхе, в отчаянии. Но лежу...
Лежу...
Лежу...
Мамочка около меня, смотрит на меня.
И вот, «когда сошел сон» - я не помню. Я помню только, как я проснулся. И я подымаюсь. Осторожно. И бреду чай пить - уже без боли.
[Contraxanil?] пью. Диета и прочее.
И - лучше, лучше. «Приступы» припадка - реже и реже, слабее и слабее. Раза 3 в год, при усиленных занятиях (а я ли «усиленно не занимаюсь»?!), они и теперь повторяются, или если побежишь - к конке, или много шел («нет извощика»): и тогда я встану, и - стою: «отдаванье в руку» растаивает, теснота в груди - отходит, и я, «едва бредя» - как хмуренький чахленький Розанов: прихожу: и начинаю перебирать бумажонки.
«Ничего нет. Слава Богу».
Помолишься - и в постель.
«Кой-что» у меня стало прекращаться к 55 годам; даже (я думаю) к 52-м. Я стал с удивлением замечать, что я могу «удерживаться»: чего «с незапамятных времен» и «подумать было нельзя». Раз приходило желание -оно было так неотступно, вернее - так томительно, «манило все более и более», сладость его «все нарастала», и, наконец, я весь горел, сгорал, «все прочие мысли» куда-то отходили, рассеивались, туманились, и сладко было «одно», то «одно», из которого рождались образы, воображения, вставал в душе «Великий Фетиш» - и... находило так, иначе, «и прочая и прочая» -исход.
Так было лете 10-12-14 до52 лет; центр напора 17 лет. И в одной степени почти 17-ти лет держалось лет до 47. Я думаю - это хорошо. 30 лет. С 47 до 52-х стало «не так часто»: но очень сильно еще. И вот с 52-х лет я удивился великим удивлением, что СИЛА еще есть и даже не убавилась, а как-то «не так хочется».
Могу отвлечься.
Могу перестать желать.
Вообще - могу управлять собою. «Тут-то!!!»
И я сформулировал, судя «по себе - о всех», что «это самое» проходит три фазы:
«Можется и хочется».
«Можется - но не хочется».
И последний, увы:
«Хочется, но не можется».
К удивлению, вот подходит «60», но я последнего фазиса не испытывал: и знаю его лишь по книгам. Во всех книгах рассказано, что «удивительно хочется», но «не можется»: и принимают различные искусственные меры. Напротив, мне совершенно никогда теперь не «хочется», и я отошел так ровно и спокойно «от этого берега», что думаю и приписываю: я был в высшей степени нормально организован в половом отношении, и только надо было женить меня- приблизительно на 30-летней, в 10 или 11 лет. Тогда бы я хорошо учился. Был прилежен и умен. И хорошо вел себя.
Как бы отвечая моему тайному инстинкту, та Ольга Ивановна - сын коей был в 7-м классе гимназии, и у него был еще старший брат лет 21, и которой было лет 36, 38 - проходила часто через комнату, где я лежал с ее сыном под одеялом:
- Ты чего же, Василий, не идешь спать.
Я спал в верхней комнатке, где она спала с мужем (он приезжал в субботу к вечеру и проводил дома воскресенье, - а в понедельник рано уезжал на службу).
Шла она медленно, в сорочке до колен, босая. Большая хорошая грудь, голые руки. Лицо у нее было округлое. Полнота умеренная.
Я не отвечал.
А когда был на верху и «учил свой закон Божий», она перед лампой моей искала блох. Она так делала: руки - внутрь, поднимала сорочку в уровень с теменем, и изнутри ловила блох. Потому что, естественно, блохи внутри. Но вот: при всех «страстях» - я не осмелился и мне даже не пришло на ум посмотреть на нее «исподтишка». Тогда бы «дальше пошло». Затем она повертывала рубашку сзаду на перед. И это было долго.
Странно, что я нисколько не интересовался. Правда, я ее ненавидел. Она была со мной невыносимо груба (она была очень умна) и называла меня «Василий» в хорошие минуты и обыкновенно «Васька».
Я не мог представить, чтобы «Я» мог ей «прийти на ум».
Между тем в отвлечении и вообще, когда я был под одеялом и один, «она» мне в голову приходила, а особенно какая-то ее же почти лет, не то прислуга, не то родственница, белая, тельная, мягкая и ласковая.
Вообще «приходили в ум» именно большие, «на молокососов и смотреть не хотел».
Вдруг однажды она мне сказала:
- Василий. Иди ко мне спать.
Я спал на кровати с Сережей (брат). И расхохотался.
Она не продолжала и потушила огонь.
Мне в голову ничего не приходило. И подумать не смел, чтобы «я пришел ей на ум». И лишь летам к 35 я догадался. «О несвязавшемся романе».
Дело в том, что лишь из последующих мне рассказов семейных людей -я узнал, что к этим годам «муж уже никогда не живет со своей женой», и она, при очень больших силах, была много лет не «евши». Тут все поймешь и все простишь.
Если бы все устроилось и в сдержанных формах - для меня наступила бы нормальная жизнь, я поздоровел, созрел. А она была, в сущности, «покинутая мужем жена», т. е. вдова со всеми правами вдовы.
Мне было 14, ей около 36. Она - в полном цвету. Я «в возможности» до преизбыточества.
Еще моя особенность: не ноги, а ногти. Крошечная ступня. И - удивительная походка.
Это я раз в досаде на себя (в огорчении, желая «плюнуться») написал, что у меня «кажется - преотвратительная походка». Правда, я думаю, она смешная со стороны, но внутренно я совершенно иначе ее чувствую.
Правда, всегда сижу, и даже гимназистом «ненавидел гулять по улицам». «Гулять», «рассматривать публику», «показаться» и «посмотреть» - этого я не только никогда не испытал, но и идея этого для меня была отвратительна и непонятна. Обычно - я сижу (и тогда всегда пишу) или лежу («мечтаю», «несутся мысли»).
Теперь слушайте же:
В походке моей есть какой-то таинственный внутренний параллелизм с моим «взглядом вперед»: едва я - по какому бы ни было случаю - начинаю «вперед смотреть» (всегда-то - «вниз»), как минуты через 172—2-5 впадаю «в транс»: мысли Бог знает «куда отлетают», и я совсем Лермонтов (1 января):
И погружен в какой-то
смутный сон.
.......................
И я люблю ее, мечту мою...
И т. д. Теперь, слушайте же, слушайте: если мне нужно идти, если необходимость вынуждает меня встать и идти - то я собственно почти не касаюсь пола, и «твердое ощущение пола твердою ногою» - мне вовсе не известно. «Ступаю», «ступил ногою» - факт, мне вовсе не известный и никогда со мною не бывавший. Ощущение мое - что пол скользит подо мною назад, а сам я -быстро-быстро - несусь вперед, и «если б не дернули - то вот-вот полетел бы». Т. е. собственно, еще бы «что-то добавить к организации», то я вечно «игрался бы в комнате», между потолком, стенами, по воздуху, поперек, в брызгах смеха, веселости, радости или безумной задумчивости. У меня собственно нет психически предрасположения горизонтально двигаться, идти по линии, по дороге, «прийти куда-нибудь», «выйти» погулять. Отсюда - удивительная вещь: полное отвращение к ходьбе; и это-то отвращение делало, что я «уставал», только еще начав идти. Теперь, когда я «медицински» хожу в 59-60 лет - я с удивлением узнал (впервые!!), что я собственно могу очень много проходить и не утомляюсь, не теряю сил, и даже (под старость!!) «иду с удовольствием». Но вспомнишь - «скорее в конку» - и шлепнусь, или (с поступлением в «Н. Вр.») - скорей на извощика - не торгуясь, - и шлепнусь. «Вези куда знаешь», «вези в редакцию». Но - вот еще удивительно - в театре, в религиозно-филос. обществе («зал географического общества») у меня была психология: куда бы в дверь выскользнуть (вылететь, птичка), и, выскользнув, -я не «расхаживал», а «метался», ничего перед собой не видя, туда, сюда. К этому надо добавить, что в год раза 2 у меня бывает ощущение, что, «быстро-быстро» махая руками, сверху вниз, сжав пальцы в «лодочку», - я перелетаю «с печки на полку», «с забора к забору», но вообще - всегда через пространство, с этим чувством: «вот - и можно», «как хорошо», «что-то весело на душе», «это и гораздо легче, чем идти». Так что если «древние породы зверей живут в нас» (я думаю, моя гипотеза), то несомненно в моей организации сохраняется какой-то остаток птицы. И если добавить всю мысль, то - принимая во внимание другие инстинкты, - во мне есть остаток мифологического крылатого быка. Потому что я очень люблю и с детства любил одну вещь, которую всегда быки делают.
Вот.
Теперь - ногти.
Я только карандаша не могу очинить ногтями. Весь сложения мягкого и нежного, с нежными золотистыми волосами (особенно «там»), я имею ногти: 1) невероятно быстро отрастающие, «растут так, что видно» (преувеличение, но близкое к истине), и всегда, самую «веленевую» бумагу разрезаю ногтем, как и кардон, и собственно дерево - тоже уступает ногтю - необыкновенно твердому, крепкому. Сверх всего: ногти мои, едва чуть-чуть выросли, сгибаются книзу, и «план» когтя - явно выражен. Потом - они блестят, как бы из них просвечивает маслянистость. ...
Самые пальцы - толстые, короткие. «Коротышки».
Но самое удивительное: ноги. Когда Вася (сын) был в I или II классе Тени-шевского и по росту доходил мне до живота, то я раз надел «свои калоши, п. ч. с буквами В. Р.», заметив только, что «как будто они прежде не так жали ногу». Пришли, садимся обедать, и Вася говорит: «Ты, папа, мои надел калоши». Я изумился. Стали проверять: и оказалось - я ношу тот же №, как он!!
Еще, обувь: туфли или что выбираю. В громадном магазине «механической обуви» говорят:
-Возьмите или эти, или вам придется взять «недомерок».
- Как «недомерок»?
- «Недомерок», т. е. самый большой № детских туфель (или сапог, или калош, я забыл).
Между тем я - среднего роста, нисколько не маленького. И собственно я всегда носил сапоги, в которых «большой палец» ноги на '/г или 3Д вершка не доходил до носка. Ощущения физического, чтобы пальцы ног касались носка сапога - я не знаю.
К этому:
От «скользящей» походки, все «вперед» и нисколько не «опираясь на пол», - обувь носится и носится, и я не могу ее износить.
