Снова возвращаясь к мемуарам В.Семенова («Расплата») о русско-японской войне.
Интересно, что В.Семенов, по впечатлениям своего пребывания в плену, совершенно отказывал японцам в рыцарстве, свойственном, по его мнению, европейским народам.

По его мнению, японцы усвоили только внешние формы европейского цивилизованного отношения к пленным:

«Для европейца – чем мужественнее сопротивлялся враг, тем большего он заслуживал уважения.
Для японца – чем больше упорства проявлял противник, тем ужаснее были те истязания, которым его надлежало подвергнуть…»
«Начальство приказало обращаться с военнопленными согласно европейским обычаям, так как без этого Япония не может вступить в круг великих держав… для блага родины мы готовы даже на отказ от нашего священного права потешиться над этими презренными, попавшими в наши руки».
«Ричард Львиное Сердце считал Саладина «братом по оружию», а Хидейоси (японский Наполеон, как его называют) из своего похода в Корею привез 40 000 корейских ушей и носов, над которыми воздвиг памятник.
Разве эти «носы и уши» не возбуждают отвращения? Разве они не во сто крат хуже пирамид из человеческих голов, складывавшихся Тамерланом, которые возбуждают только ужас?»
Вспоминая все пережитое, я глубоко уверен, что если нам не только не резали ни носов, ни ушей, но даже лечили, то просто по расчету, а вовсе не из рыцарских чувств, которых напрасно было бы искать в боевом прошлом Японии»
«Конечно, все вышесказанное относится к японцам pur sang. Такие друзья человечества, как доктора Ивасаки и Оки, такие товарищи по оружию, как навещавшие нас моряки Номото, Танака и др. – не в счет. Эти – долгие годы проведя в культурных центрах Европы – получили там не только образование, но и сумели на общей почве культа мужества и самоотвержения слить в душе своей идеалы «самурая» с заветами нашего «рыцарства».

Судя по описаниям В.Семенова неблагородство японцев проявлялось в основном в нарушениях воинского этикета – например, русский обер-или штаб-офицер должен был спрашивать разрешение на прогулку у японского унтер-офицера и т.п., а также в недостаточном комфорте для раненых, иногда плохой пище и т.п. В целом, по сравнению с тем, что творили позднее с пленными немцы во время ВМВ – это всё было сущей ерундой. Но, тем не менее, интересен такой взгляд на японцев и правила воинской чести в начале 20 в.

Семенов с презрением описывает некоторых русских офицеров, которые были готовы на «унижение» ради прогулки или других подобных послаблений. Некоторые пленные были согласны даже принять предложение японцев провести прощальный ужин. Что, по мнению, Семенова уже совсем низость. Он рассуждает здесь так – разве могли, например, немцы предложить пленным французам в 1871 г. прощальный ужин? Французы восприняли бы такое предложение как оскорбление.

И как итог: «И вот я, который всегда был убежденным сторонником идеи союза с Японией … которому японцы как народ были [ранее] всегда симпатичны, - теперь клянусь, что если с Японией будет новая война, то я непременно приму в ней участие! Если за негодностью буду уже в отставке и не возьмут на службу – буду проситься пассажиром, корреспондентом. Если откажут – наймусь ресторатором. Хочу поглядеть, как будут стрелять в них наши пушки!..»