М.Н.Никольский "Раскол в первой половине XIX века"
Отрывок второй.
...
"Беспоповщина.
Этим общим названием до сих пор исследователи раскола называют чрезвычайно разнообразные раскольничьи толки, имеющие один общий признак: считая, что благодать Божия со времени Никона взята на небо, эти толки не признают священства. Этот общий отрицательный признак дал повод к указанному названию; но если вникнуть поглубже в историю и идеологию беспоповщинских толков, между ними раскроется целый ряд существенных различий.
Беспоповщина, как единое определенное целое, существовала лишь в первой половине XVIII в. Тогда был единый определенный центр ее, Поморская община, на реке Выг, основанная братьями Денисовыми, была и определенная идеология, изложенная в Поморских ответах 1720 г.. Тогда совершенно однороден был и социальный состав беспоповщины: за ничтожными исключениями, Выговская община составилась из беглых крестьян, которые, применяясь к суровым условиям безлюдной страны, и создали эту полумонашескую, полукоммунистическую общину. Удалившись физически от обитаемого мира, выговцы отрешились от него и всем своим укладом жизни и миросозерцания. Мир, который они оставили, это царство антихриста; они, выговцы, — единственная оставшаяся верною горсть людей, на которых антихрист не успел наложить свою печать.
Но к началу второй половины XVIII в. это единство было нарушено. С одной стороны, его разрушали внешние условия: конец мира не приходил и эсхатологическая идеология не оправдывалась. Но этот внешний импульс еще не был настолько могуществен, чтобы преобразовать беспоповщину в разнообразные течения. На помощь спешил внутренний фактор: неизбежная хозяйственная и социальная дифференциация первоначальной беспоповщинской массы. . Наконец, беспоповщинские толки явились из других источников: из вернувшихся из-за границы эмигрантов и упомянутого уже разложения некоторых поповщинских общин. Образовавшиеся к концу XVIII в. беспоповщинские толки распадаются резко на два разряда: крестьянские толки и мещанские, или, точнее, мелкобуржуазные организации. Те и другие имеют совершенно ясную физиономию, определявшуюся их социальной основой. Как будет видно, почти не приходится говорить об их истории; в большинстве случаев здесь нет развития, а лишь прозябание крестьянских толков и обычная трагедия мещанской души в городских мелкобуржуазных согласиях.
Вполне ясна и понятна крестьянская основа беспоповщины. Пока существовало крепостное право, для наиболее независимых или самостоятельных элементов крепостного крестьянства представление о государственной власти и служащей ей церкви как слугах антихриста было вполне жизненным. Была возможна, правда, и появилась другая идеология, на почве которой выросло сектантство, идеология положительного характера; но в условиях крепостной эпохи для ее развития не было достаточно широких данных. Поэтому, как мы уже видели, беспоповщинские толки появлялись в крестьянской среде и в XVIII и XIX вв. совершенно независимо от, так сказать, идейной заразы. Стародубские поповцы, пока буржуазные верхи принуждены были уйти на Ветку, превратились, по существу, в беспоповцев; та же участь постигла, как мы видели, приволжских поповцёв из крестьян и мещан, как только были разгромлены Иргизские монастыри, удерживавшие их в поповщине. Но наиболее характерными беспоповщинскими крестьянскими сектами являются секты филипповцев и странников, или бегунов, вышедших из недр Поморской общины.
Поморская Выговская община очень быстро утратила свой первобытно-коммунистический характер. Она приняла деятельное участие в торговле мехами и кожей; с другой стороны, правительство Петра I сделало примирительные шаги по адресу раскола. Результатом было то, что в 20-х гг. XVIII столетия поморцы стали записываться в двойной оклад, ввели молитву за царя и даже посылали ему подарки. Таким образом беглые крестьяне достигли примирения с государством, получили своего рода амнистию и превратились в честных буржуа. Но под влиянием Выговской общины был целый ряд раскольничьих поселений в теперешних Архангельской и Олонецкой губерниях. Их хозяйственная основа осталась неизменною; добывающая промышленность почти без всякого сбыта до конца XIX в. оставалась почти исключительно источником их существования. Эти поселения, в лице некоего Филиппа, предали поморцев проклятию. Филипповцы не молились за царя-антихриста, не записывались в двойной оклад. Только теперь, вместе с некоторым оживлением севера, они платят обычные повинности, сойдя, таким образом, со своей непримиримой точки зрения.
Бегуны, или странники, уже только внешним образом связаны с Поморской общиной. Основатель секты, беглый солдат и крестьянин Евфимий, был в Выговской общине наставником (в последней четверти XVIII в.), но ушел оттуда, найдя, что поморцы совсем неподходящая компания для подобных ему людей. Его проповедь создала секту, составившуюся из таких же людей, как и он: беглые крестьяне, беглые преступники, бездомные нищие. В идеологии этой секты возродились старые беспоповщинские представления, но уже с большими дополнениями и новыми подробностями, появившимися в связи с изменениями в крестьянской жизни за вторую половину XVIII в.
Превращение крестьян в рабов, уничтожение в целом ряде местностей крестьянской запашки с переводом крестьян на барщину, подушная подать, рекрутчина, паспортная система — все это были новые явления, еще неизвестные раскольнику XVII в. Евфимий внес поэтому в свою проповедь даже коммунистические мотивы, доселе неслыханные в расколе. Антихрист — это преемственный ряд царей, начиная с Петра, от которого пошло все зло: собственность, социальное неравенство с борьбой между богатыми и бедными, невыносимые подати, размежевание земель. Между тем самое слово мое есть изобретение диавола; он и царствует теперь в мире. Паспорта — это печать антихристова; всякий живущий вместе с паспортом есть запечатленный антихристом человек, его слуга. Отсюда всякий человек, желающий спастись, должен уйти от всякого соприкосновения с гражданской жизнью. Он не должен принимать печати антихриста, т. е. не должен иметь паспорта; он не должен записываться в раскольничьи списки, так как это значит подчиняться антихристу; он не должен иметь «ни града, ни села, ни дому». Такой человек должен вечно бегать, вечно странствовать; он должен быть странником, неведомым миру, разорвавшим всякую связь с обществом. Эта идеология была настоящим кладом для всякого рода беглых людей; но, с другой стороны, она была практически неудобоисполнима без известного сочувствия беглым их социальных собратий, не решавшихся, однако, разрывать связи с миром. И такое сочувствие, конечно, выражалось с полною готовностью. Сочувствующие принимались в качестве странноприимцев, обязанных принимать и укрывать у себя бегунов. В течение первой половины XIX в. сплошь и рядом случайно открывались целые деревни и села, заселенные странноприимцами, и в самых разнообразных местностях. В таких деревнях все дома оказывались соединенными потайными ходами, а крайние дома соединялись такими же ходами с соседними перелесками. Такого рода деревни по сию пору еще существуют в глухих частях Новгородской губернии. Странноприимцы должны умереть настоящими странниками. Когда странноприимец смертельно заболевает, обыкновенно дают знать в полицию, что он скрылся неизвестно куда. Это обозначает формальный разрыв с обществом Затем, если больной имеет еще достаточно силы, он сам уходит или его уносят в соседний дом или лес, где он и умирает. Наибольшее распространение странничество получило при Николае I.
В странничестве выразился, таким образом, наиболее крайний протест крестьянства, какой только был возможен на почве раскола; далее пришлось бы перейти уже в область сектантства..."