О.Айрапетов. "Генералы, либералы и предприниматели: работа на фронт и на революцию. (1907-1917)"
Немцы в России во время войны, шпиономания, Сухомлинов.

…По свидетельству А.Н. Яхонтова, отношения Военного министра и Верховного Главнокомандующего ухудшались по мере того, как последний "проявлял тенденцию перено-сить ответственность за свои боевые неудачи за счет непре-дусмотрительности тыла и на непригодность военного ми-нистра". Вспоминая о позиции Николая Николаевича в это время, ген. Мосолов отмечал: "Ставка выдвинула в свое оправдание две причины неудач: недостаток снарядов и германский шпионаж. Козлом отпущения стал военный министр Сухомлинов. Для поддержания этих тезисов, по требованию Великого князя Николая Николаевича, смени-ли военного министра и отдали его под суд, а для подтверж-дения версии о шпионаже был повешен жандармский под-полковник Мясоедов и начались ссылки лиц, носивших немецкие фамилии. В последнем особенно усердствовал начальник контрразведки генерал Бонч-Бруевич". Впро-чем, последний вообще прославился своим жестким отно-шением к "инородцам". Нельзя не согласиться с Ю.Н. Дани-ловым, который был вынужден потом разбирать последствия деятельности Бонч-Бруевича, что принцип коллективной ответственности применим легче, чем дока-зательство конкретной вины отдельного человека. Но эти карательные меры, проводившиеся с согласия Николая Ни-колаевича и Янушкевича, имели чрезвычайно разруши-тельные последствия.
Ещё в начале войны контрразведка предприняла ряд ра-зумных мер по запрету филиалов пангерманских обществ, прежде всего в Остзейском крае. Без сомнения, часть немец-кого дворянства симпатизировала своей праматери и даже покинула пределы России, вступив в рейхсвер. Однако пре-следование германской общины ставило в чрезвычайно не-легкое положение многочисленных русских немцев, лояльно служивших Империи на самых разных постах. Возмож-но, контрразведка была и права, приписывая действиям гер-манской агентуры взрыв на Охтенской пороховой фабрике 16 (29) апреля 1915 года, унесший жизнь нескольких сотен людей и разрушивший это важнейшее заведение во время кризиса, но далеко не безопасными были обещания, превра-щающие почти всех немцев в скрытых врагов. Кроме того, Верховная власть оказалась как бы на стороне латышей и эстонцев в их вековом конфликте с немцами, невольно про-воцируя местный национализм. П. Курлов, назначенный генерал-губернатором Прибалтийских губерний летом 1915 года, вспоминал о весьма сложной обстановке, кото-рую он застал в Риге: "старинная вражда между местным не-мецким населением и латышами разгорелась до значитель-ных размеров. Со стороны латышей сыпалась масса обвинений на своих противников не только за их чрезмер-ную любовь к германцам, но и за шпионство и даже за госу-дарственную измену. Во всем этом была масса преувеличе-ний, которые в последующей моей службе в Риге создали мне тяжелые недоразумения". И конечно, совершенно не-продуманной акцией было разрешение Верховного на фор-мирование в Остзейском крае частей по национальному признаку (имеются в виду латышские стрелки). Подобная практика никак не свидетельствует ни в пользу моральных качеств Верховного Главнокомандующего и помощника Во-енного министра, ни в пользу их ума, так как подобного ро-да интриги разлагали и армию, и тыл.
Нельзя не отметить, что первые массовые волнения в ты-лу и во флоте были частично вызваны пропагандой борьбы с "немецким засильем" (в октябре 1915 на линкоре "Гангут" начались волнения, вызванные недовольством матросов ка-чеством питания. Среди лозунгов - "Долой немцев!", "Да здравствует Россия!". Старшим офицером корабля был ба-рон Фитингоф. По делу "Гангута" было арестовано 95 чело-век). Еще худшие последствия имело распространение по территории Империи ликвидационного законодательства, направленного против немецких колонистов. Законы от 2 февраля и 13 декабря 1915 затрагивали судьбу около 6,2 млн. десятин земли, в основном давно уже находившейся в сель-скохозяйственном обороте. Предусматривалась конфиска-ция и передача этой земли в пользу льготных категорий фронтовиков.
Кроме повышения боевого духа у солдат в тяжелом 1915 году, от этой меры ожидали и понижения остроты земель-ного вопроса. Внешне это выглядело логичным. Для сравне-ния, в 1916 году Главное Управление землеустройства и зем-леделия считало возможным продать крестьянам 0,6 млн. десятин казенных земель, в то время как земельный запас Крестьянского Банка равнялся 2,6 млн. десятин. Значитель-ная часть этих земель не находилась в сельскохозяйствен-ном обороте или не могла быть использована в этом качест-ве. Однако конфискации и их ожидание привели к последствиям для правительства неожиданным, хоть и зако-номерным.
С одной стороны, русские и украинские крестьяне стали говорить о своем праве не только на "немецкие", но и на по-мещичьи земли. С другой - началось сокращение посевных площадей и объема товарного хлеба, поступавшего на рын-ки. Все это происходило на фоне постоянного увеличения заготовительных операций правительства на нужды армии и города. В 1914-1915 было заготовлено 305 млн. пудов, в 1915-1916 - 502 млн. пудов и в 1916-1917 - 540 млн. пудов хлеба различных сортов. В результате уже весной 1916 года Совет министров принял решение приостановить действие конфискационного законодательства в отношении тех ко-лонистов, которые продолжают обрабатывать землю, сро-ком на 2 года. В конце концов, в январе 1917 года вопрос о ликвидации земельной собственности меннонитов - самой значительной части немецких колонистов - был пересмот-рен в пользу этой общины.
11 июня 1915 года в Ставку прибыл император. В дороге из северной столицы он уже думал о смене министров и о созыве Государственной Думы. В какой-то степени он уже был готов для решения, которого хотел добиться Великий князь. Причиной этого визита и его фоном были события в той же Галиции. 3 июня был потерян Перемышль. Сообщая Николаю II об этом событии, Николай Николаевич-мл. пи-сал: "Еще во время пребывания Вашего Императорского Ве-личества на Ставке обстановка в Галиции сложилась в таком виде, что удержание полуразрушенного Перемышля при от-сутствии достаточной артиллерии и крайней скудости бое-вых припасов и невозможности удержать в наших руках Ярослав и Радымно стало задачей весьма трудной. Принци-пиально тогда же было решено смотреть на Перемышль не как на крепость, а как на участок заблаговременно подго-товленной позиции, удержание коей в наших руках с воен-ной точки зрения являлось целесообразным лишь до тех пор, пока оно облегчало нам маневрирование в районе Са-на. Ваше Императорское Величество изволите помнить, что оставление нами Перемышля было решено в ночь с 7/20 на 8/21 мая и только соображение о том впечатлении, которое произведет на общество оставление этого пункта, заставля-ли выбиваться из сил, чтобы сохранить его за нами".
Но соображение это не помогло смягчить удар в созна-нии общесгвенного мнения. 5 июня, получив телеграмму от генерала де Лагиша, Пуанкаре записал в дневнике: "Это про-извело удручающее впечатление в России, страна чувствует себя униженной и разочарованной".9 июня русские войска оставили Львов.
Новости с Юго-Западного фронта вызвали в Москве 8 июня антигерманский погром, в ходе которого пострадала Масса русских немцев и иностранцев, не имевших отноше-ния к воюющим противникам России. Все началось с волне-ний среди толпы женщин, которые в большей части имели родственников в армии. Среди них распространились слухи о таинственных отравлениях, имевших якобы место на Прохоровской мельнице, принадлежавшей фирме Эмиль Циндель и К°. Управляющим предприятием был некий Карлсен. Немецкие фамилии делали правдоподобными слу-хи о том, что причинами всех неприятностей было отравле-ние шпионами артезианских источников. Толпа окружила мельницу, и на требование выйти к ней Карлсен ответил приказом закрыть ворота. В результате ворота были взлома-ны, а управляющий повешен. Вслед за этим схожие волне-ния затронули мельницу Шредера, фабрики в Данилове и Замоскворечье. Мирные антигерманские манифестации со-провождались погромами реальных и вымышленных нем-цев. Заставший эти события К. Жуков вспоминал: "В это бы-ли вовлечены многие люди, стремившиеся попросту чем-либо поживиться. Но так как народ не знал иностран-ных языков, то заодно громил и другие иностранные фир-мы - французские, английские".
Незадолго до этого назначенный при активной под-держке Николая Николаевича-мл. главноначальствующим в Москве и командующим Московским Военным округом ге-нерал-адъютант князь Ф.Ф.Юсупов (отец убийцы Распути-на) не справился с волнениями. Император предложил ему эту должность почти сразу после возвращения из поездки в Галицию, 1 мая 1915 года. Таким образом, носитель верхов-ной военной власти в Москве только начал входить в слож-ности исправляемой им должности. Безусловно, это ослаб-ляло ее. Более того, своими действиями (арестами, высылками лиц с "подозрительными фамилиями", запрета-ми полиции разгонять "патриотические демонстрации") он только возбуждал волнения. По сто приказу был аресто-ван даже председатель Общества фабрикантов и заводчи-ков Московского района Ю.П. Гужон - французский под-данный. Вряд ли это было случайностью. В январе 1915 года Юсупов посетил Францию в качестве посланника императора с целью вручения русских орденов отличившим-ся французским военным. Своим экстравагантным поведе-нием он не снискал уважения у союзников.
Между прочим, в разговоре с Пуанкаре он пустился в следующие рассуждения: "Он рассказывает мне, что в Рос-сии на каждом шагу видишь следы немецкого влияния, что в Москве полиция находится в руках Германии, что в России не осмеливаются изгнать немцев ни из торговли, ни с госу-дарственных должностей, потому что у немцев защитники при дворе, у великих князей, во всех кругах общества. С та-кой свободой выражается посланец императора. Правда, после этой поправки он добавляет, что император твердо решился вести войну до победного конца". Весьма созвуч-ной этим словам Юсупова была и данная событиям версия московских властей, которую они поспешили направить в Ставку: "Взрыв оскорбленного народного чувства - буйно-го, разнузданного, но все же в основе своей имеющего нечто от патриотизма". Мне представляется, что подобные наст-роения Юсупова были не последней причиной того, что со-бытия в Москве приобрели такой характер.
Схожие волнения имели место и в некоторых других го-родах Империи, но позиция местных властей привела к то-му, что нигде они не приняли такого масштаба, как в Моск-ве. Город в течение 3 дней был во власти толпы, пострадало 475 коммерческих предприятий, 207 частных квартир и до-мов, 113 подданных Австро-Венгрии и Германии, 489 рус-ских подданных с иностранными фамилиями и именами и граждан союзных государств, и, кроме того, 90 русских подданных с русскими же именами и фамилиями. Во вре-мя волнений распространялись слухи об измене некото-рых членов царской фамилии. "Особенно доставалось им-ператрице Александре Федоровне, - вспоминал генерал-квартирмейстер Ставки, - от которой требовалось удаление в монастырь по примеру ее сестры, вдовы велико-го князя Сергея Александровича... Беспорядки разрослись столь широко, что, в конце концов, войска вынуждены бы-ли пустить в ход оружие. Только этим крайним средством удалось через несколько дней восстановить полный поря-док в первопрестольной". Через три дня после приезда Николая II в Барановичи приехал Юсупов для доклада по этим событиям. Главной причиной называлась малочис-ленность и неудовлетворительное качество городской по-лиции, однако у присутствовавших осталось впечатление, что "корень этих беспорядков в его (т.е. Юсупова. - А.О.) личном, невольном, может быть, натравливании населения па немцев". И как военный, и как администратор Юсупов проявил себя далеко не с самой лучшей стороны. Расследо-вание московских событий проводил ген. Джунковский, ко-торый 1 июня представил свой доклад императору. Судя по воспоминаниям Джунковского, он носил нелицеприят-ный для Юсупова характер. Тем не менее, для него это ни-чем особенным не кончилось.
Николай Николаевич всегда поддерживал кавалеристов, а Юсупов несколько лет до войны командовал Кавалергардс-ким полком. Это соответствовало и довоенному принципу назначения на подобные должности, описанному Сухомли-новым: В общем цеплялись за старые и частью устарелые формы и брали па должности людей не там, где их можно бы-ло найти, а исключительно только таких, которые, казалось, удовлетворяли следующим условиям: преданность царю, бе-зусловное повиновение и отсутствие какого-либо собствен-ного политического убеждения. Это приводило к тому, что гвардейские офицеры по своему соответствию для назначе-ния на должности по управлению оказывались в первых ря-дах. Этим объясняется, что гвардейская кавалерия очутилась в роли академии по поставке членов управления-. 1убернато-ров, полицеймейстеров и геперал-губернаторов, - задача для нее непосильная и вовсе ей не соответствующая".
В результате Юсупов при поддержке Николая Николаевича-мл. остался главноначальствующим в Москве. Должность командующего округом, учитывая небольшой воен-ный опыт князя, перешла к другому ставленнику Николая Николаевича - ген. Ольховскому, свой пост сохранил так-же и кн. Щербатов, бывший кавалерийский офицер, хоро-шо разбиравшийся в вопросах конского ремонта, но не проявившего особых организационных способностей: "Без прочного служебного опыта, без знания всех тонкостей административного механизма, без практической подготовки - он сразу оказался во главе огромного ведом-ства с разнообразнейшими функциями, соприкасавшими-ся с различными сторонами государственной жизни. Слу-чилось это к тому же в исключительно тревожный период катастрофы и внутреннего кризиса". Альфред Нокс, очень хорошо информированный современник, полно-стью увязывал последовавшие изменения в правительстве с событиями в Москве. Конечно, Сухомлинов тоже был кавалеристом, но Великий князь с 1905 года относился к нему с неприязнью, которая переросла с 1909 года в от-крытую вражду.

Что же касается московских событий, то они вовсе не были какой-то специфической особенностью России. Бук-вально за несколько дней до них, в ночь с 31 мая на 1 июня 1915 года германские цеппелины впервые совершили на-лет на столицу Британской империи. Их бомбы обруши-лись на Ист Энд. В результате возмущенные жители этого района Лондона начали избивать лиц, как писала "Тайме", "подозреваемых в том, что они являются немцами". В нача-ле мая там же, в Лондоне, уже были беспорядки такого рода, направленные против немцев, имевших разрешение на проживание в Англии. Громились лавки, мастерские, в ко-торых пытались отсидеться забаррикадировавшиеся хозяе-ва. "Сцены па улицах в эти ранние утренние часы после авианалета, - отмечал английский журналист, - не скоро будут забыты теми, кто стал их очевидцами". Однако в ан-глийской столице, в отличие от русской, было гораздобольше полиции, которую власти, не задумываясь, бросили на восстановление общественного порядка. Более того, уже утром 1 июня Британское правительство издало специаль-ное распоряжение, запрещавшее всякую публикацию ин-формации об авианалетах как для представителей своей, так и для иностранной прессы: "Communique Адмиралтей-ства содержит все новости, которые могут быть надлежа-щим образом опубликованы. Эти инструкции даются с це-лью обеспечить общественный порядок, и настоящее предложение может также быть опубликовано в качестве объяснения отсутствия более детальных докладов". Это положение действовало до февраля 1916 года, когда слухи о потерях от бомбежек убедили официальный Лондон в не-обходимости отказаться от него.
Причины и московских, и лондонских событий, как мне представляется, были одинаковы. Это была реакция массо-вого сознания на внезапную опасность, чувство страха, на-правленность которого обуславливала официальная анти-немецкая пропаганда. Что же касается специфики русского общественного мнения, то оно не могло понять быстрого падения Перемышля, крепости, которую дважды осаждали русские войска и только вторая осада, затянувшаяся почти на два месяца, кончилась ее капитуляцией. Положение, ко-нечно, ухудшал тот факт, что все это произошло почти сра-зу же после поездки императора и громогласных заявлений об освобождении "подъяремной Руси". Такое понятие, как измена, объясняло все, от поражений во второй Восточно-Прусской операции до неожиданного отступления русской армии, стоявшей на пороге Венгерской равнины. В сложив-шейся ситуации необходима была жертва общественному мнению, которая стала бы ответственной за отсутствие сна-рядов и "потерю успехов" Великого князя Главнокомандую-щего. Последний сумел довести до конца начатую кампа-нию против своего старого противника. С мая 1915 года вести о "снарядном голоде" проникли в тыл и вместе со словом "измена" они завладели умами масс. Ранее никто не сомневался в окончательной победе России и никто не заду-мывался о возможности переноса боевых действий в глубь страны. А.Н. Яхонтов вспоминал: "Тем болезненнее был пе-реход от горделивой уверенности к наступившей суровой и беспощадной действительности. Жестокие удары судьбы резко потрясали общественное сознание. Нервы побеждали терпение и выдержку. Вера сменялась отчаянием, а самоуве-ренность - малодушием. Поддавшийся паническим слухам обыватель стал искать виновников неудач. В разговорах об этом угасал пафос войны. Реальная, животрепещущая Рос-сия затуманивалась и менялась отвлеченным понятием "страны", которая, согласно радикальным исповедованиям, признавалась родиною лишь при условии пользования вла-стью над ней".