Жути нет
Увидел кино "Статский советник".

- Не трогайте, - сказал Грин. - Я сам. Но сначала с ним.
Он подошел к невменяемому приват-доценту и коснулся его плеча.
С истошным воплем Аронзон распрямился и прижался к подлокотнику.
Распухшее, ни на что не похожее лицо смотрело на Грина единственным дико выпученным глазом. Вместо второго зияла багровая дыра.
- А-а-а, - всхлипнул Семен Львович. - Это вы пришли. Тогда вам нужно меня убить. Потому что я предатель. И еще потому что я все равно больше жить не смогу.
Понимать его было трудно, потому что вместо зубов во рту у приват-доцента торчали мелкие, острые осколки.
- Они меня сначала просто били. Потом подвешивали вверх ногами. Потом топили. Это все в ванной было, там...
Дрожащий палец указал в сторону коридора.
Грин увидел, что вся рубашка у Аронзона в следах засохшей крови. Пятна были и на пальцах, и даже на брюках.
- Это совершенно безумные люди. Они не понимали, что делают. Я бы все выдержал - и тюрьму, и каторгу, честное слово. - Приват-доцент схватил Грина за руку. - Но я не могу без глаз! Я всегда, с самого детства боялся ослепнуть! Вы даже не представляете... - Он весь задрожал и снова закачался, подвывая.
Пришлось сильно тряхнуть его за плечи.
Тогда приват-доцент, очнувшись, зашепелявил вновь:
- Альбинос сказал - уже утро было, а я думал, что ночь никогда не кончится... Сказал: "Где Игла? Спрашиваю последних два раза. После первого раза выжгу кислотой левый глаз, после второго правый. Как ваши сделали с Шверубовичем". Я молчал. Тогда... - Из груди Аронзона вырвалось глухое рыдание. - И когда он спросил во второй раз, я все рассказал. Я больше не мог! Когда она телефонировала, я мог бы ее предупредить, но мне уже было все равно...

Эта жуть -- лучший эпизод во всех книгах Бориса Акунина (а "Статский советник" -- лучший роман). Но в фильме его нет, Аронзона убили. Видимо, для того, чтобы было корректней, да и стоит ли заморачиваться на второстепенного персонажа, пусть и выжгли ему глаз кислотой, от служебного рвения.

Жути нет, роман подчищен, концовка исправлена и патриотична. Вот Михалков, продюсер, не мог не понимать, что это лучший роман у Акунина. Конечно, он взял его себе. Но Михалков не Микеланджело, он отсек не лишнее. А приделал -- лишнее.