А. Туполев "Женщина бегает быстро" (II)
<< II

Она поправляет локон, вьющийся по ее лицу, в нужном ракурсе. Это оттеняет ее роль на сцене. Нужно также правильно поставить свет, и этим занимаются все домашние. Если лампа вдруг не зажглась или стоит неправильно, то на домочадца обрушиваются волны истерики и дурного настроения. Это трудно – занять себя столь любимой ролью до такой степени, чтобы на это обратили внимание даже соседи. Они выключают свои насиженные телевизоры и идут смотреть представление. Их лица гроздьями свисают из приоткрытой входной двери. Кое-где даже возникают книжки для автографов.
Женщина делает вид, что этого не видит. Нельзя отпускать из виду, если кто-то все же проявляет повышенное внимание к уважаемому телу. В конце концов, жизнь коротка, и телу хочется досадить как можно большему числу обывателей и побеспокоить тех, кому в силу каких-то причин досадить не удается или не хочется. Соседи же в этом смысле настолько благодарная публика, что смотрят на представление сами и подзывают мента, чтобы сделать ему приятное, подмахнуть то иль это, так сказать, и женщина знает это так же точно, как и то, что мент является ее тайным воздыхателем, традиционно мнущим головной убор – в случае с ментом это фуражка – на входе. Вот и на этот раз она позволяет ему сыграть в сексуальные игры с садистским оттенком и подставляет руки для наручников.
– Ах, – говорит она, – не мешайте мне выучить роль. Моя репетиция осложняется домашними неурядицами. Пройдемте в помещение, где нам никто не мешает, – и мент, красный от волнения, не в состоянии ее ослушаться.
Так соседи узнают, что им нечего больше смотреть. Они расходятся к насиженным телевизорам и поглощают информацию со звуком поглощаемой пищи.
Помещение, в котором вершатся грязные непотребства, содом и разврат, высокий храм порядка, туалетное очко надзирающего органа, мимо которого с благоговением и опаской проходят обыватели, мало сказать, шмыгают маленькими крабиками на пляже, чтобы стремительно нырнуть в норку подходящего подъезда, это вместилище грязи и порока находится в глуши на окраине черного города, на черной улице в черной, страшно черной и грязной подворотне, куда не ступала нога человека. Там женщина продолжает свой концерт, оглашая криком и визгами, истеричными фонтанами слюны расцвечивая неказистую жизнь подмосковных автомехаников. Собравшаяся на концерт публика в униформе трепещет перед примой сцены, которая чувствует будоражащий прилив адреналина в их черепных коробках, неясные побуждения, стесняющие грудь. В прошлый раз в похожей ситуации офицер с криком «не могу молчать!» гигантским прыжком с кресла в пятом ряду настиг ее и принялся душить прямо на сцене. Его еле оттащили от конвульсивно дергавшегося тела женщины за ногу. Позже он на себя написал протокол, вынес по делу судебное решение и приговорил к высшей мере наказания расстрелу. Это был последний позорный шаг в череде позорных шагов, попирающих офицерскую честь, вытирающих ноги о чистое имя милиционера и принцип субординации, доводящих офицера, достойного отца двух детей и мужа одной канарейки, до скотского состояния убогого выродка и ограниченного уебана, на которого с омерзением смотрят его сослуживцы. Впрочем, это не мешает им иметь свой гешефт от практики взимания мзды с отвратительных выродков выродившегося рода человеческого, доведенного до ручки, до точки, до полного пиздеца отдельными отмороженными личностями и всем сбродом скопом, чтобы без зазрения совести бить, рвать зубами и тиранить давлением и массой физические тела, в силу скорбной земной юдоли оказавшиеся их трусливыми и гнойными жертвами.
Что до женщины, то она не скоро пришла в себя после того злополучного нападения. Главным образом, по ее словам, в силу того, что она невольно сделала сиротами двух детей. На канарейку, опять же по ее исключительно словам, ей насрать. Что она и не преминула продемонстрировать со свойственной невинности непосредственностью. Подобные шаги, конечно, не прибавляют поклонников, а умножают их на два, на четыре, на шесть и шестьдесят шесть, и женщина, чьим разумом руководствуется расчет, это знает, так же как и то, что домочадцы ее простят и закроют глаза на все прочие хулиганские выходки и пьяный дебош с битьем посуды, к которому она была склонна с младых ногтей. Достаточно взглянуть на ее руки в ссадинах, кровоподтеках, а также шрамах, которые ей подарил, оставил на память ехидный прошлый супруг, шпион и медиамагнат, поражающий собеседников знанием множества иностранных языков и изысканностью манер. Он так грациозно обычно держал вилку и нож, что оставалось только расписаться в невежестве в этом вопросе, хоть бы ты и выучился некогда с грехом пополам орудовать этими предметами за столом. Все познается в сравнении! Особенно с этим человеком, который помимо всего прочего так изысканно одевался, что женщины неминуемо кончали на светских раутах, а мужчины багровели от злости и зеленели от стыда одновременно, сознавая свое убожество и нищебродство по сравнению с этим денди, красавцем, оказывающим знаки внимания их женщинам. Тем это льстило, тогда как мужчины вынуждены были лишь беззубо зубоскалить по этому незамысловатому поводу.
Женщина обрела в красавце-муже свиноподобную тварь, бесконечно жрущую, чавкающую и испражняющуюся под себя. Женщина не знала о тайной страсти ее супруга, доводящей подчас его до скотского состояния и свидетельствующей о несомненном безумии. Это гастрономия. Магнат, страшная прожорливая свинья, хряк с ослиными причиндалами, оказался гурманом. Женщина с содроганием видела, как он пожирает очередную порцию дорогой еды, пищи, пахнущей ароматами пряностей Востока и чеснока Севера, распространяющей тончайшие ароматы итальянской пасты и средиземноморских фруктов моря. Мало того, любую самую изысканную еду это чмо заливало в глотку отборнейшими винами, дорогими коньяками и водками, прозрачными, как слеза невинной жертвы аборта. Женщина с отвращением отворачивалась, чтобы не видеть это зрелище, и думала о сексуальных отношениях между супругами, как о скотоложстве. Это, по правде, и поддерживало в ней силы для сохранения брака, возбуждая ее похоть, не знающую пределов. Она набрасывалась на тушу дражайшего супруга и ночами напролет насиловала ее, оглашая оргазмами мрачную округу в черном лесу, который окружал особняк медиамагната.
Тяжелое соседство было в тягость не только прислуге этой блистательной четы, но и егерям в лесу, и диким животным, и запоздалым путникам. Последние и вовсе жаловались в подконтрольные медиамагнату периодические издания о странных явлениях, происходящих ночами в лесу, о трупах, встречающихся на тропинках. Все эти люди и звери по неизвестной причине скончались от разрыва сердца, отчего лес получил название Дубрава Разбившихся Сердец. Но и этого мало. Вскоре было замечено, что из дубравы начался массовый исход сов, и наводнившие лес мыши стали держать в страхе людей и зверей и совершать грабительские набеги на деревни в округе. Местная власть опустила в растерянности руки и разразившийся политический кризис оказался в конечном счете на руку тому же медиамагнату, прикормившему помимо женщины партию зеленых, которая и пришла к власти. Впрочем мышей от этого не убавилось. Наоборот, они уже сами стали претендовать на место в законодательном собрании и даже прогрызли для этого лаз в углу. Когда же сделалось очевидным, что налицо столкновение интересов, магнат быстро спровадил женщину, прикинувшись гомосексуалистом, но прежде придрался к тому, что она плохо готовит и едва не зарезал насовсем ножом. Справедливости ради, в его действиях была своя недоступная никому больше логика, так как женщина действительно не умела готовить и даже не пыталась это делать в доме у магната. Единственное, что она умела делать помимо исступленной ебли и высокохудожественных истерик, регулярно закатываемых прислуге и домочадцам, это мыть полы, наводить идеальный порядок, прясть, вести хозяйственную документацию, торговаться с продавцами, боксировать на ринге и нянчиться с детьми. Кроме того, она выучилась на стенографистку и на конкурсе скорописи заняла первое место. И, конечно, женщина не оставляла надежд на продолжение своей актерской карьеры.
Поскольку она была уверена, что ее подсиживают конкурентки, она прошла курсы джиу-джитсу и парой приемов вырубила двух из трех конкуренток, собравшихся в темном переулке, чтобы ограбить, изувечить и опустить ее. Но главное они настаивали, чтобы женщина завязала с актерским мастерством. Вот этого, как оказалось, говорить не стоило. Женщина была готова снести ограбление, увечья и опущение, причем последнее особенно, но святого трогать не следовало. Две конкурентки рухнули на асфальт, как подкошенные. Третьей же удалось скрыться в мерседесе театральной мафии, так некстати вынырнувшем из-за угла, словно только и делал, что ждал подходящего момента.
О двух конкурентках мафии пришлось, конечно, быстро забыть, поскольку женщина затолкала их бездыханные тела в почтовый ящик министерства культуры через щель для писем. Впоследствии она соглашалась, что, возможно, делать этого не стоило, но никто не станет возражать, что путь актера труден, усеян трупами и дымится кровью врагов. А уж сколько блядства и подлости в нем заключено, знают только сами театральные актеры и те, кто удосужился прочесть их объемные мемуары. >>