А. Туполев "Женщина бегает быстро" (V, VI)
<< V

Пронырливые журналисты задались вопросом, откуда у нищего маэстро, живущего на копейки со спектаклей в подмосковном облдрамтеатре, такие шиши, что он закатил грандиозное представление и снял приличную кассу, так как публика не скупилась. Тем более что было обещано, что премьерой дело и ограничится. Тварям и вырожденцам рода человеческого, писакам с шилом в жопе не приходило в голову, что у гениального режиссера могут быть богатые поклонники, которые всегда были бы рады посодействовать созданию новых шедевров. Нет, они пронюхали, что деньги на представление дала маэстро театральная мафия, которая таким своеобразным образом отмывала свои активы от налипшей грязи. Постирушка удалась на славу, что и не укрылось от глаз сволочей и стукачей. Более того, они выяснили, что сам маэстро и есть глава театральной мафии, что он живет двойной и даже тройной жизнью, со свойственным ему бессердечием обирает фанатов театра, которые каждый божий день были вынуждены идти в театр и нести мзду мафии. Маэстро не прислушивался к стонам и мольбам фанатов о пощаде их и их бедных семей. Он встречал каждого в плетью и вышибал из них деньги и мозги, чему научился в юности, работая в цирке. Серьезная заявка на авторитет в криминальной среде!
Но на этом чудовище и не думало останавливаться. Прослышав, что родился новый глава театральной мафии, оно приказало истребить всех младенцев в театральных школах и музыкальных классах. Оно приказало поджечь микрорайон, отчего он и стал черным, чтобы, насладившись зрелищем пожара, создать настолько бесподобное и замечательное произведение, что оно тут же навеки было вписано в золотую сокровищницу непревзойденных шедевров в мире музыки и скоморошьих плясок. Также маэстро собственноручно замочил своего свиночерпия за то, что тот подложил ему свинью.
Жадные журналисты довольно потирали жирные ручки, предвкушая скандальный материалец. Хорошо еще жирные ручки отказывались писать и на сочинение лживого пасквиля потребовалось время, но рано или поздно зло свершилось. Тихое семейное счастье маэстро и женщины, сопровождавшееся бурными оргазмами, визгливыми ссорами и битьем посуды в оргазме и аффекте, скоро было нарушено самым бесцеремонным образом. Ворвавшиеся в семейное гнездышко омоновки вырвали мерзавца из теплых объятий жены в кульминационный момент их страсти. Бравые амазонки в доспехах и с автоматами наперевес за ноги оттащили упиравшегося негодяя на пол, ограбили, изувечили и опустили, после чего такой же участи подверглась и сообщница главного мафиози, крестного отца кулис и рампы. Заключенный в цепкие объятья омоновок и увлекаемый ими в ад предварительного дознания маэстро успел прокричать, чтобы женщина назвала их сына Романом. Вслед за этим ему заткнули пасть, дали поддых и бесчувственного уволокли в ночь.
Лежа на полу и медленно приходя в сознание, женщина поняла, что все ее светлые мечты, корыстные цели и карьерные планы пошли прахом. Жена подлеца – ее реноме в глазах окружающих было бесповоротно подорвано. Встречные стыдливо отводили глаза и, превозмогая торжествующую робость, нагло и самодовольно плевали ей вслед. У женщины не было сил отереться после каждой встречи со встречными, которые так и норовили встретиться с ней в темном переулке. Она еле волочила ноги, поводя черными кругами вокруг глаз, распущенными волосами пугая шлюх, решавших, что за ними пришла гонорея. Женщина шла к доктору, так как вдруг обнаружила, что последнее предсказание маэстро о сыне начинает сбываться, но, не вынеся невыносимых страданий, решилась на аборт.
Доктор оказался на редкость интеллигентным человеком огромного роста. Это был настоящий мясник с руками по локоть в крови. Он даже подрабатывал в мясной лавке в свободное от акушерства и гинекологии время. Из его кабинета раздавались нечеловеческие вопли, хруст перерубаемых топором костей и дьявольский хохот. Женщина сидела в кресле перед дверью и безропотно ждала своей участи. Время от времени перед ее туманным взором представала кухня, наполненная ароматными испарениями, в центре которой стояла кастрюля. В этой кастрюле, как она могла заметить, находился суп. Он так и норовил перелиться через край. Также там возлежали куски крупно порубленной телятины. Куски уже сами были готовы запрыгнуть ей в рот. Она даже открыла пошире свою пасть, но кусок, прыгая, не рассчитал, угодил ей в переносицу и сломал нос. Женщина же от голода и глупого положения, в котором оказалась из-за не целкого куска телятины, сочла за лучшее провалиться под землю в глубоком обмороке от стыда.
Когда она очнулась, все уже было кончено. Доктор, безобразно скалясь, вытирал топор об окровавленное вафельное полотенце. Вжавшись в гинекологическое кресло и страшно страдая от бьющего ей в подбитые глаза направленного на нее света, она заявила своему мучителю, что несмотря ни на что выполнит волю мужа и назовет своего сына Романом. Она готова выносить его в своем сердце, сохранив таким образом память о его непутевом отце, озорнике и шалопае, впрыснувшем в засыхающую культуру свежую струю своих вдохновенных прозрений, детских комплексов и не переваренного сексуального опыта.
Доктор, несмотря на все совершенные им злодейства оказавшийся приличным человеком, ничем не мог ей помочь. К счастью младенец Роман проявил завидную волю к жизни, что впрочем неудивительно, если вспомнить, каким титаном был его отец, и попросил сиську. Женщина и сын воссоединились друг с другом на глазах у расчувствовавшегося доктора, который, шумно сморкаясь в носовой платок, заключил, что в том, что касается материнской любви, медицина бессильна.
Вслед за этим женщина решила, что у ее ребенка должен быть отец, тем более, он жив. Но, чтобы добраться до места его заключения, нужны деньги. О том, чтобы заработать их в театре, не могло быть и речи. Женщина стала персоной нон-грата в театральных кругах. При виде ее театральные деятели искусств начинали судорожно махать руками, истово креститься и бормотать заклинания, призывая на голову фам террибль сатану со всей его сранью.
Пусть так. Женщина была неумолима. Пусть не хотят ее видеть в приличном обществе и двери храмов искусств закрываются перед самым ее носом. Она все равно заработает нужную сумму своим ремеслом. Она будет выступать в подпольных театрах для самого дна, настоящих отбросов общества, принуждая их коснуться прекрасного и раскошелиться. В нестерпимой вони грязных подворотен, в чаду душных кухонь самых глухих трущоб Подмосковья женщина трудилась без устали день и ночь. Доктор, видя мучения несчастной, по доброте душевной взялся быть ее антрепренером. Он стал нещадно тиранить женщину, устраивал для нее роли самого низкого пошиба шлюх и насилуемых дочерей в спектаклях, в которых трудились актеры, настоящие подвижники системы Станиславского. Они не умели играть, но все делали взаправду. Когда женщина пыталась отказаться от очередной подобной роли, ссылаясь на месячные, грипп и гепатит C, доктор подгонял ее плеткой, а мальца заставлял бегать ему за горячительными напитками. В пьяном угаре он обворовывал женщину и таскал ее за волосы. Но и здесь надо отдать ему то должное, что он не взял сам: зарплату своей ленивой подопечной выплачивал без задержек по первому слову своей хозяйки в кожаном корсете, притороченный к ее седлу кожаными ремнями и с кляпом во рту.
Женщина охотно соглашалась принимать активную роль в садомазохистских играх своего патрона, вспоминая, как ее собственная мать измывалась над отцом на глазах у дочери, находящейся в нежном возрасте, когда дети усваивают первые уроки сексуального воспитания. Благодаря им, женщина при первой возможности сбежала из притона, в котором ютилась вместе с младенцем и доктором, купила билет до зоны и поехала в направлении согласно купленному билету с младенцем, бросив доктора на произвол судьбы.
Забыв о джакузи и комфорте, жестоко страдая от лишая, гнуса и спиногрыза, женщина шаг за шагом преодолевала расстояние до зоны по болотам и выжженным бесчеловечной деятельностью человека степям и весям. Когда весна ступила на порог очередного выжженного дома, мимо которого проходили женщина и младенец, на горизонте проступило то, к чему они так долго шли. Но женщину ждало разочарование. На зоне она не встретила мужа, свово муженька милого горемычного, гениюшку свово милого, маэстрика ненаглядного. Вместо этого ее нагнало письмо, подписанное хмырем и хватом режиссером, в котором этот подлец хвастался и каялся, винился, разрывая на себе рубашки, голосовые связки и ушные перепонки, с некоторым все же презрением и наглостью, что помимо женщины у него есть и другая любовь – конкурентка, в свое время спасенная от карающей длани женщины и так ему полюбившаяся, что ум у него помутился за разум, сердце выпрыгнуло, руки отвалились, а печень он не нашел до сих пор. Да, он тайно венчался со своей пассией, грязной шлюхой, мерзкой тварью, и, увы, сделал ей ребенка, которого назвал Романом. Да, это горькая правда. Но правда также и то, что все это время он вынашивал замысел очередного гениального представления, самого гениального из всех созданных его гением. Именно ради него он подстроил свой арест и добровольно отправился в тюрьму, чтобы на себе испытать муки заключения, зверства надсмотрщиц, в любое время дня и ночи готовых его ограбить, изувечить и опустить, так что даже поесть в тишине и спокойствии не представлялось никакой возможности. Маэстро пошел на это во имя великого имени искусства, служить верой и правдой которому он подписался и поклялся в далекой юности, будучи вдребезги пьян.
Согласно замыслу великого слуги великого искусства действие в представлении происходит на заре эры человечества или около того, скажем, в полдень, когда лично он только и продирает глаза и встречает ту зарю, которая ему таким образом перепала. То, как встречают зарю и что там имеют в виду под этим словом все остальные, включая зрителей и ее, женщину, его в данном случае не ебет. Впрочем, это реплика в сторону, не для чужих ушей. Так или иначе в полдень человечества Иисус Христос в силу неких обстоятельств получает смягчающее наказание и вместо распятия на долгие двадцать лет заключен в римскую тюрьму. Там он борется за выживание и обращает к свету сокамерников. Но силы зла не дремлют, и на свободу по прошествии двадцати лет он выходит не таким как прежде. Он ступает за порог тюрьмы, считая, что умудрен и накопил тот бесценный опыт жизни, который много ближе к истине, чем любое знание, с которым он носился, будучи молодым. Но там, на свободе, в лучах полуденного солнца, озаренная неземным сиянием любви и чистоты его встречает Мария Магдалина с его сыном Романом на руках, и он, зэк Иисус Христос, пронзенный в самое сердце лучами чистоты и невинности под достигающую в этом месте кульминации душераздирающую музыку, вдруг сознает, что весь его лагерный и прочий житейский опыт не стоит ничего перед этим сиянием. Он падает перед Марией Магдалиной с младенцем на руках на колени и заклинает сына нести в мир идеалы любви, добра и гуманизма. Зэк плачет, Мария Магдалина плачет, сын плачет, зрители плачут, оркестр рыдает и надрывается.
Из всего вышеизложенного становится ясно, какое первостепенное значение маэстро придает роли Марии Магдалины. Он долго думал над тем, кому эту роль отдать и увидел лишь двух достойных кандидаток. Да-да, это женщина и конкурентка. Остальное решать им самим. В данный момент он, маэстро, совершает последние приготовления к постановке в подмосковном облдрамтеатре. Уже расклеены афиши, но в них не указано, кто сыграет жену Христа и его сына, хотя и написано, что это будет Роман. Дата премьеры известна. Женщина и конкурентка находятся в равных условиях. Пусть на сцену ступит та, которая докажет, что этого достойна. Дальше в письме была приписка: главную роль сыграет он, «твой пупсик», маэстро, а также: «Ты сможешь. Надеюсь на тебя. Чмоки».
Прочтя письмо женщина неудержимо разрыдалась. Она знала, что гений маэстро достиг своего пика и звенит натянутой струной, хрустальной мечтой о спасении человечества. Знала она также и то, что конкурентка только все испортит, потому что мразь и бесталанная дура. Женщина и только женщина способна сыграть роль Марии Магдалины. Только она достойна ступить на эти священные подмостки и спасти таким образом маэстро от провала, ведь, выйдя по ходу пьесы из тюрьмы и не встретив ожидающей у входа жены, он укоренится в своей глупости и идиотизме под видом житейского опыта и знания жизни.
Без промедления, прихватив с собой младенца, женщина бросилась обратно в подмосковный облдрамтеатр. У нее не было денег на проезд и совсем не было времени, чтобы эти деньги заработать, но ни это, ни гнус, ни спиногрыз, ни лишай, ни болото и выжженные степи, долы и веси не могут остановить ту, что бежит навстречу любви. Как жаль, что выражение о крыльях любви фигуральное. Сейчас они бы ей пригодились.
Женщина бегает быстро. Ее подталкивает в спину мысль, что, если она не успеет, маэстро, скорей всего, наверное, сгорит в аду. В этом сомневаться не приходится. Зрители придут в ярость и, конечно, припомнят ему театральный рэкет и прочие зверства, и не сносить тогда маэстро его гениальной головы. Думая об этом женщина обливалась слезами и ускоряла бег. Кроме того, ее подгонял спиногрыз. Он даже на время перестал просить сиську и доставать своим ревом и всем сердцем стремился к папаньке, туда, туда, в Москву, в подмосковный облдрамтеатр. Причем этот порыв был даже больше способностей женщины к бегу, отчего она периодически спотыкалась, падала и, валяясь в грязи и пыли, истерично визжа и заходясь в кашле, думала о высоком назначении искусства. Только эта мысль, а также воспоминания о плетке, которой подгонял ее доктор, заставляли ее подняться и сделать еще один шаг, чтобы в следующий момент влекомой стремлением спиногрыза снова упасть в грязь и пыль.
Степи, города и шпалы, выжженные, загаженные и проложенные бесчеловечной деятельностью человека, настолько часто сменялись перед ее глазами, что она перестала что-либо соображать, и ноги несли ее вперед механически. Она не давала себе остановиться. «Еда и сон – удел слабых духом», – повторяла она себе и спала и ела на ходу, не прекращая перемещения. Одна жирная баба на полустанке злонамеренно сказал ей вдогонку: «Бедняжка», – после чего догнала и примотала к ее одеревеневшим ногам ролики. Женщина не могла себе позволить остановиться, чтобы надеть ролики самой и поблагодарить злую женщину. Она была вся устремлена вперед. К тому же от роликов на шпалах стало еще хуже. Еще много встречалось ей на пути злых и устрашающих своим видом людей. К счастью, они старались помочь женщине, чем могли. Выстроившись цепочкой вдоль железной дороги вплоть до станции на границе с Подмосковьем, они отвешивали женщине пендаль для ускорения, так что в Подмосковье она ворвалась уже на приличной скорости, и даже ехавшие за ней на электричке подозрительные личности, по доброте душевной и руководствуясь корыстными интересами, подгонявшие ее дружными криками, цветами и красочными транспарантами, уже не могли за ней угнаться и затерялись в глуши, вдали от Подмосковья и цивилизации.
Уже подбегая к театру, она успела заметить, что площадь перед входом пуста. Это могло значить только одно: все ушли на спектакль, представление в самом разгаре. Оставалось надеяться, что женщина успеет. Она едва улыбнулась этой мысли, не сбавляя шаг, как вдруг увидела, что с противоположного края пустынной площади к театру бежит страшное существо, настоящее исчадие ада. Кривя рот, тараща глаза и разметав волосы по ветру, в облаке грязи и пыли с выкормышем в руках навстречу женщине бежала конкурентка. Тихий стон сладострастия сорвался с разбитых губ женщины, но, из последних сил собрав силы во имя победы сил добра и любви, сознавая, что на сцене в этот момент маэстро уже грабят, увечат и опускают надсмотрщицы в римской тюрьме, она с вытаращенными глазами, разметав волосы, со спиногрызом в руках бросилась наперерез конкурентке.
Пока маэстро мотает срок в римской тюрьме, женщина и конкурентка, вцепившись друг другу в волосы, борются в грязи и пыли и разбивают лица о нагретые полуденным солнцем ступени театра. Маэстро откидывается с зоны и собирает манатки, а конкурентка все еще возит женщину ебалом по асфальту, стараясь высвободить свой палец, зажатый у женщины в зубах. Под драматичный рев оркестра маэстро ступает за ворота тюрьмы и дышит воздухом свободы, а женщина, взгромоздившись на конкурентку, в две руки обрабатывает ей фейс, после чего, оставив ее тело лежать на ступенях и ударом ноги отбросив ее выкормыша, хватает спиногрыза и ломится в двери театра. Но они закрыты. Маэстро озирается по сторонам. Он ищет ту, что его спасет. Стучаться бесполезно. К счастью любовь не только окрыляет, но и придает сноровки и умения лазить по стенам. Когда маэстро готов был схватиться за голову и сгинуть в пучине ада, а зал неодобрительно роптал, доставая заготовленные кистени, клещи и монтировки, женщина проникла в театр через чердачные помещения и с младенцем в руках ступила на освещенную сцену в виде Марии Магдалины, и прозревший маэстро под восторженный рев публики и несмолкающие аплодисменты упал к ее ногам.

VI

Если бы женщина не сбежала тогда с Ромой из нашего уютного притона, оставив меня, связанного кожаными ремнями и с плеткой в заднице, под кроватью на произвол судьбы, возможно, скорей всего, она сидела бы на премьере рядом со мной, и мы вместе бы стали свидетелями провала старого хрыча. Думая об этом, я в тоске тереблю свою плетку. В конце концов, за время, что я знал женщину и Рому, я успел с ними сродниться и даже мечтал о тихом семейном счастье в их кругу. Но мой вариант концовки этой истории все же уступает тому, что наваял маэстро. Должен это признать. Это, без сомнения, так. Есть люди, которые в силу распирающего их таланта умеют так закрутить свою историю, что достанут этим кого угодно к вящему восторгу и удовольствию всех этой истории участников. Этого у них не отнять. Ведь даже я занимаю в ней не последнее место, и это является поводом моей гордости.
Стоит ли говорить, что каждому следовало бы заниматься тем, к чему у него есть призвание. Маэстро продумывает новое представление, женщина бежит, и мне, надо признаться, за ними не угнаться. И потому я несу свою ношу там, где бродит мой скорбный дух, – на гинекологическом пути крови и гноя. Ведь дух бродит, где хочет, чему я безропотно рад.

январь 2008