ХУДОЖНИКИ ДОЛЖНЫ ИМЕТЬ БОЛЬШЕ АМБИЦИЙ
Катя Дёготь встретилась с художником Артуром Жмиевски, полагающим, что единственно интересное искусство - политическое, и поговорила с ним о группе Война и перспективах русского и европейского арта.



Артур Жмиевски: Эфемерное искусство интересно, если оказывает влияние, совершает общественный вклад. Например, группа Война: может, это и китч, но они невероятно популярны, они понимают, что нужно людям, у них есть доступ к публике. У других этого доступа просто нет.

Екатерина Деготь: Говоря это, ты имеешь в виду, что это «политическое искусство» или что это уже выходит за границы искусства?

А. Ж.: На самом деле это не важно. Важно, что она представляет глубокое желание общества. Политическое не обязательно связано с политическими партиями. Политика непосредственно связана с жизнью — моей, вашей; с условиями, в которых люди живут. И если художника это интересует, то в этом как раз и состоит политический подход.

Е. Д.: А возможно ли для тебя хорошее искусство, которое не было бы при этом политическим?

А. Ж.: Меня такое искусство не очень интересует, к сожалению. Я могу сказать, плоха или хороша картина, но я в этом смысле немножко идиот и невежда, это не моя компетенция. Я думаю, что часть художественной практики, связанная с производством красочных образов, уже неплохо разработана. Не сомневаюсь, что абстракция выживет и справится без меня. Я думаю, мою энергию лучше направить на поддержку других практик.

Авангард не должен быть где-то далеко впереди. Возможно даже, он должен быть позади. Чтобы сами люди были в каком-то смысле авангардом.

Е. Д.: И в каком же смысле?

А. Ж.: Революционерами. Сами люди должны быть революционны. Но конечно, проблема найти художников, которым это интересно, кто готов инвестировать свою энергию в это.


Артур Жмиевски. Они. Кадр из видео. 2007

Е. Д.: Я бы сказала, в России тебе таких найти не удастся, потому что у нас художники по-прежнему индивидуалисты. Может, из-за советского коммунального опыта. Единственным исключением является группа «Что делать?», которая, как ни странно, резко игнорирует этот советский опыт, каким он был на самом деле, они в большой степени созданы под влиянием западных ожиданий и западных утопических представлений об СССР. Но все, что делают такие замечательные и оригинальные художники концептуалистской традиции, как, например, Пепперштейн или Лейдерман, — это поэтика одиночек, персональная, визионерская, фантазматическая. Так было в 80-е, в 90-е, я думала, что это изменится, но ничего не меняется даже для молодых. Нашим студентам, с одной стороны, очень нравится Война (тоже поэтика одиночек), но при этом они крайне консервативны в своих эстетических предпочтениях, даже квазирелигиозны. Их вдохновляет философ Николай Федоров…

А. Ж.: Может быть, такая эксцентричность — в традиции русского искусства?

Е. Д.: Думаю, что это скорее традиция быть неспособными что-то изменить политически. И спасение от этого, конечно, романтизм. Московский концептуализм воспринимал советскую власть как плохую погоду, против которой ничего сделать нельзя, и атмосфера в художественной среде сейчас во многом напоминает те времена. Никто не верит в перемены, но, правда, люди начинают создавать какие-то маленькие инициативы — квартирные выставки, перформансы за городом или сетевой ресурс о коллекциях художников.


Артур Жмиевски. Почетный караул польской армии. Кадр из видео. 2000

А. Ж.: А в самой стране вам нужны художники реального действия?

Е. Д.: Не знаю, мы не пробовали. Отчаянные жесты Войны — это демонстрация действия, единственно возможного для современного художника в России… Я в этом не вижу никакой социальной или политической подоплеки, только отчаянное безумие, в котором действительно есть эстетика, но прагматики — реального действия — нет совсем.

А. Ж.: А почему художники так отчаянны?

Е. Д.: У нас сейчас все в отчаянии, просто художники могут это выразить. А остальным остается только пить больше, чем нужно, и покупать больше, чем нужно. В последние десять лет у людей не было никакой возможности влиять на ситуацию в стране ни на каком уровне. Мы окружены очень мощной и опасной силой, которая против нас, и всё, что люди могут сделать, — это разбогатеть настолько, насколько каждому по силам, чтобы жить комфортной жизнью и как можно чаще ездить за границу. Как только у нас появляется возможность, мы уезжаем из этой страны. Все богатые люди тут уже не живут — их семьи за границей, а они по необходимости наезжают сюда. Остальные постоянно говорят «пора сваливать», как в советское время, но тогда об этом говорили диссиденты, а теперь власть имущие.

А. Ж.: Я думаю, у искусства в целом сегодня есть проблема эффективности — оно не работает на результат. Конечно, иногда оно привлекает внимание публики, как в случае Войны, но не производит долговременных результатов, и когда я думал, почему это так, то решил, что одна из причин тому — арт-рынок. Потому что в каком-то смысле быть так называемым «радикальным художником» (или «критическим художником». — OS) — аморально и неэтично, это создает экономическую сегрегацию. Нельзя, с одной стороны, говорить, что хочешь заботиться о несчастных и обездоленных, а с другой — зарабатывать тысячи евро. Это как католическая церковь и все эти скандалы с сексуальным насилием. Невозможно одновременно говорить о любви к ближнему и трахать детей. Аморально зарабатывать огромные деньги, и это не может так продолжаться, хотя и продолжается, и поэтому мы, художники, что-то утрачиваем. Влияние, например. Люди нам больше не верят.


Артур Жмиевски. Око за око. 1998

Е. Д.: Ты считаешь, что искусство должно делать более сильные жесты — или оно должно сказать «о-кей, мы делаем, что можем, на нашей территории»? Нужно ли пересекать границу между искусством и политикой?

А. Ж.: На мой взгляд, нужно. Вступать в политические организации, участвовать в жизни сообществ…

Я хочу показать художникам, что они не обязаны просто воспроизводить, и всё. Я думаю: что еще можно сделать? Возможно, этот художник, которого ты мне показывала, который рисует карту Черной Африки (Давид Тер-Оганьян. — OS), может пойти дальше и сделать что-то большее? Что-то реальное. Поехать в Африку и изменить эти границы. Иначе могу вообразить, что он будет развивать свою карьеру, заниматься живописью и никогда не пересечет эту невидимую границу. Он будет и дальше занят активизмом, который не имеет никакого результата.

Вот, например, каково будущее Давида Тер-Оганьяна? Серия анекдотов. Он сделал работу о границах в Африке. А следующая будет про Латинскую Америку? В то время как геометрия этих границ показывает, что речь идет о насилии.

Е. Д.: То есть ты считаешь, что привлечь внимание к этому — недостаточно?

А. Ж.: Это хорошо, но недостаточно. Нужно сделать что-то еще, нужно иметь больше амбиций.

( полная версия разговора вью с Жмиевски )