А у меня, в свою очередь, никогда не вызывал эмоций Давид Самойлов -- ни положительных, ни отрицательных. В чисто художественном смысле. Что-то такое я почитал (пара книжек где-то валяется), впечатления это не произвело и не запомнилось.

Если с нехудожественной точки зрения -- не ему ли случайно принадлежат несколько ламентаций ("абрам в окопе торгует" и т.п.), столь охотно цитируемых антиантисемитской публицистикой? Или я путаю его фамилию с другой?

Левитанского я вовсе не читал и даже не слышал (а если читал и слышал, то не запомнил), поэтому тут тоже ничего сказать не могу.

Однако речь шла не о Самойлове, а о Вашей критике тезисов Калугина -- а именно о состоятельности этой критики.
К чему и обратимся.

* * *

Про Пушкина (как такового) я пропущу; без меня написано достаточно.

Однако образ неких поэтов "возводящих себя непосредственно к Пушкину", а всяких прочих чурающихся -- как-то сумнителен. Так и хочется разузнать причину: чего это они их чураются? Немытых рыл, что ли, которые слишком близки и на которых слишком явно написано, что они русские? В противоположность особым образом препарированному Пушкину (с отрезанными стихотворениями начала 30-х, отрезанными государственными размышлениями, наконец засунутым под ковер обстоятельством, что он был одним из наиболее влиятельных представителей тогдашней "русской партии" составлявшей аффронт инородческой мафии в правительстве и ее антирусской политике, за что и был убит, и т.д.), а именно в противоположность "Пушкину как Европейцу и Члену Национальных Меньшинств".

Про Польщу Вы тут к месту вспомнили; ибо такой Пушкин -- почти поляк и попадает под оба члена определения.

Нетрудно кажется догадаться, alter ego кого в современной (20-21 вв.) России изображает такой Пушкин.
Кто у нас "главные Эвропейцы" и одновременно "Заслуженные Члены Национальных Меньшинств"?
Ну-ка с трех раз угадайте?

Все эти регулярные камлания про то как "эфиоп стал великим русским" [*] -- в них так и слышится "места в русской элите по праву должны принадлежать эфиопам (т.е., простите, евреям)".
[*] Без уточнений, непременно, насчет доли эфиопства, не вспоминая напр. что она гораздо меньше доли в том же Пушкине немчуры, не говоря уже -- нельзя говорить! -- о доле русского наследия; про воспитание ("Арину Родионовну") и национальную лояльность вообще язык должен отсохнуть и т.д. (Впрочем, иногда и Арина Родионовна сгодится на то, чтоб заговорить на идише.)
И вот этого картонного Пушкина стерильность -- от русских национальных чувств, безусловной преданности русскому народу, от русского национализма и национал-империализма -- разве не сообщает нам самовыражение художников сей картон нарисовавших и ему поклоняющихся об их богатом внутреннем мире?

* * *

Я, опять-таки, пишу не о конкретных литераторах, как напр. каком-либо действительном Левитанским, с творчеством которого не имею чести быть знаком и судить о нём не в состоянии, а о том концепте, который Вы отстраиваете, и о тех "от Самойлова до Владимира Луцкера и лжеюзерицы gegene", как они предстают в Вашем изображении.

Пожалуйста, если кому интересен "трехстопный ямб в поэзии Пушкина", пусть интересуются, но это не вводит их в круг русской национальной поэзии. Ибо она вокруг других сущностей образуется -- не стихотворной техники и не стихотворной игры, а эпической причастности к жизни нации. Таков ствол. А листья, да, разные бывают, но листья ясеня неестественно смотятся на дубе когда они начинают выгибаться уж слишком не по-дубовому.

(окончание ниже)