Штырь и Шнырь
Их звали Штырь и Шнырь. Вернее, как их звали по настоящему, я не знал. Потому что никогда к ним не обращался. Прозвища они не любили. Мой одноклассник, бросив вскольз фразу: «Штырь пошел», сумел оторваться от него только на улице, пробежав два этажа длинных школьных коридоров.
Они были легендой нашей школы. Разбойничьей легендой.
Эти семиклассники уже тогда поняли, или, наверное, просто почувствовали, что образ всегда начинается с одежды, и школьной форме натянутой на их пока хилые плечи мог позавидовать любой дембель стройбата. Лишние пуговицы, рваные и зашитые грубыми стежками пиджаки, эмблемы на обоих рукавах, ушитые до предела брюки… Причесок не было как таковых, лишь торчали в разные стороны вечно непокорные волосы… Шнырь, к тому же, был огненно рыжим. Их подозревали во всех проделках, которые только могли случится в радиусе пяти километров от школы. А уж мелкое хулиганство записывалось на их счет просто автоматически.
Если вдруг посредине урока раздавался звонок, то учитель досадливо морщился. А мы радостно орали:
- Штырь и Шнырь! Штырь и Шнырь!
Учителя, думаю, были так же в этом абсолютно уверены.
Когда прилетевший утром по звонку уборщицы директор обнаружил, что памятник Ленину в школьном холле обнимает скелет из кабинета биологии, Штырь и Шнырь прошествовали в его кабинет, но смогли предъявить хитро подготовленное алиби. И педагогам пришлось терпеть их дальше. Но не долго.
В восьмом классе, уже весной, Штырь и Шнырь избили физрука. Доведенный до отчаяния преподаватель, после бессчетного замечания, дал Шнырю подзатыльник. Тот, не привыкший спускать, ответил. Физкультурник, дядя не слабый, ударил уже серьезно. Штырь, поняв, что приятель в опасности, разбежался, и подпрыгнув, приземлился на спину учителя. Тот упал, и его немного обработали ногами. После чего хулиганы не торопливо переоделись и покинули школу. Скандал был грандиозный, но поскольку физрук «сам начал», дело замяли и позволили раздолбаям доучиться до конца года. Повлияла еще и мама Шныря, которая оказалась директором одного из рынков, и поклялась, что если ее сына (и второго оболтуса за компанию) выгонят из школы, то она костьми ляжет, но физрук сядет.
ПТУ друзьям на пользу не пошло. Возвращаясь с тренировки по карате, я встретил их в ночном, почти пустом автобусе.
Они сидели, положив ноги на сиденья напротив, пили из горла портвейн, а на коленях у них восседало по барышне, которых я, девственник, иным словом как «бляди» охарактеризовать не мог. Автобус долго тащился по рабочим кварталам, мимо бесконечных стен заводов, и разговоры Штыря и Шныря становились все громче, а гогот их барышень все противнее.
Какой-то работяга попытался их приструнить, и Штырь, пошатываясь, встал и подошел к нему. И навис, всей своей, сильно увеличившейся за последние годы, массой:
- Проблема?
Я ожидал драки, но работяга, поняв, что погорячился, умолк и отвернулся к окну.
- Слышь, дядя, проблемы есть? - Штырь наклонился к нему, сидящему, совсем низко.
- Слышь, спроси у него, может он мой хуй хотел пососать, - выкрикнул со своего места Шнырь.
- Ну уж этого-то я никому не позволю, - заржала одна из девок.
Штырь сдернул с мужика шапку и бросил ее в глубь длинного Икаруса. Мужик сидел, не шевелясь, уставившись в окно, и мечтая, видимо, оказаться с обратной стороны стекла. Спас его водитель, объявив по трансляции:
- Ну-ка прекратить! А то милицию вызову!
Штырь повернулся к кабине и развел руками:
- Все в порядке, командир! Земляк просто не понял!
Через полгода я узнал, что приятели получили по сроку. Как ни странно, за сущие пустяки. Приезжала какая-то идиотская чехословацкая делегация, и в ее честь Московский проспект, вернее, каждый его столб, был украшен сдвоенными флажками: СССР и ЧССР. Настоящий чехословацкий флажок, как выяснилось, был мечтой не только любого школьника, но и даже отвязного пэтэушника. Штыря и Шныря взял проезжавший милицейский бобик, когда они, подсаживая друг друга, обирали уже пятый столб.
Ущерба было на копейки, но памятую о моральном облике подсудимых, а так же принимая, по всей видимости, во внимание политический аспект дела, им дали по два года.
Приговор потряс даже учителей нашей школы, извечно характеризовавших Штыря и Шныря емким словом «подонки».
- Вот, видите, до чего доводит…, - говорила нам Наталья Ивановна, преподаватель истории и завуч.
- Да им же по семнадцать лет, - орали мы, - И по два года, по нескольку месяцев тюрьмы за каждые пятьдесят сантиметров ткани!
Наталья Ивановна качала головой, пытаясь сказать что-то о кощунстве поступка, но видно, и сама не верила в справедливость воздаяния.
…
Столкнулся я со Штырем только через шесть лет. Я продавал с лотка книги в местном универсаме. Бандиты очень хотели поставить надо мной крышу. Подробности, может, как-нибудь поведаю, сейчас лишь скажу, что им это сделать не удалось. Зато, случайно сталкиваясь в расплодившихся ресторанчиках, мы стали вместе выпивать.
Как-то с приятелем, хорошо посидев, мы отправились проветрится. Чем-то связано наличие алкоголя в крови и охота к перемене мест. Быть может, водка разогревает недостаточно горячую русскую кровь, и если пить постоянно, то, наверное, можно оказаться где-нибудь, подобно обладателям крови явно погорячей русской, в Америке или Израиле. Но поскольку деньги обычно быстро заканчиваются, то путешествие ограничивается соседним рестораном да бабой, живущей на другом берегу реки. Хотя знаю пару длительных запоев, которые, и в самом деле, приводили их авторов к эмиграции.
Чтобы при такой прогулке сохранять движение и ощущение, необходимо постоянно поддерживать в себе жар. Нашей с приятелем способности к стабильной повышенной температуре позавидовал бы любой кочегар. Мы зашли в небольшую кооперативную кафешку. Не успели добраться до стойки, как меня, в этом сигаретном чаду и аду дрыгающихся теней светомузыки кто-то схватил за локоть. Я увидел неудачных поставщиков крыши.
- Садись, - главный показал мне пустой стул. На столе стояли несколько ополовиненных и нераспечатанных бутылок водки, лежали на тарелках соленые огурцы и посередине, на большом блюде, возлегала целая связка шампуров с лениво остывающим мясом.
- С приятелем зашел, - наклонился я к уху главы ОПГ, - так, по-быстрому накатить и все.
- Да угощаем! Садитесь!
Мы сели за стол, человек по прозвищу «Лампа» налил нам водки, мы отломили по куску мяса и выпили за присутствующих.
Кто-то из них уже спал, положив голову на скрещенные на столе руки, кто-то тихо вел какие-то свои разговоры. Одно лицо мне показалось знакомым, и, через некоторое время я понял, что это Штырь. Он сильно располнел, и казалось, даже подрос. Широкое красное лицо, пронзительно рыжая кожаная куртка, голубая глубина пустых глаз. Вот только волосы как-то потеряли свой огонь, отправясь из рыжины куда-то в серость.
- Здорово, - кивнул я через стол. – Мы с тобой в одной школе учились.
Он посмотрел на меня:
- Не помню.
- Ну я младше сильно был…
- Нет, я из ТОЙ жизни вообще ни хуя не помню. Не тебя. Хотя и тебя тоже не помню, - он захохотал и протянул мне руку: - Леха!
Так я узнал его имя.
С тех пор мы регулярно пересекались с ним, так уж получалось, в окрестных кафешках да и просто на улице. Штырь пил все больше, и в глазах его расцветало все то, чего и требовала от него работа: тупой агрессивной бессмысленности. Он исполнял в банде роль «бульдозера»: совершал наезды на неохваченных коммерсантов. Потом появлялись его коллеги, которые после Штыря бедному барыге казались профессорами консерватории, и в общак начинала течь доля малая.
Пару раз мы, случайно встретившись, выпивали со Штырем в кафе, еще пару раз где-то во двориках пили пиво. Однажды, когда я шел через местный минирынок, Штырь, всей своей массой, загораживая узенький проход между прилавками, развел руки в стороны.
- Какие люди! Стоять! Щя бухать будем!
Крышу у него несло уже стремительно, и потому я начал отказываться:
- Привет! Извини, спешу, дела.
- Да пять минут!
- Да денег нет!
- Щя будут!
За его спиной я разглядел, что за прилавками дюжие ребята молотили ногами двух лежащих на земле айзеров. Как в кино, я увидел, отлетели на лицо одного из бандитов капельки крови. Он вытерся кожаным рукавом и прицелился тщательней.
- Ах ты сука! - долетело даже до меня…
Несмотря на заманчивое предложение взять еще и фруктов, я все-таки ушел. Не столько из-за явного криминала, а потому что алкоголь, да и весь образ жизни, превратили этого, и так не слишком хорошего человека в обыкновенного монстра.
С тех пор я Штыря не видел. Как появился он снова стремительно в моей жизни, так и исчез.
…
Я давно уже бросил торговлю книгами, и переключился на мелкий опт синтепоновых одеял. Выйдя из очередной торговой точки, я хотел было перейти дорогу, но увидел несущийся на красный и отчаянно сигналивший разбегающися с зебры пешеходам, джип. Я замер, только успев сджелать шаг с поребрика. Но джип вильнул и, дымя покрышками, остановился прямо у моих ног. Из кабины вывалился Штырь. Кожаная куртка исчезла, ее место занял зеленый пиджак с золотым гербом на кармане. Лицо Штыря не уменьшилось, но стало каким-то более мягким, черты размазались.
- Садись!
Я взгромоздился в кожаный салон. Мы пожали друг другу руки.
- Пиздец, - сказал Штырь.- Менты, падлы, Ромку убили. Пиздец. Вот, еду из морга.
Я кивнул.
- Тебе куда?
- Ну так, домой…
- Поехали, помянем, что ли… Высажу тебя где-нибудь около… Ты же его знал, вроде…
Я постарался вспомнить всех тех, с кем выпивал в веселых кооперативных кафе, но никакого Ромки не появлялось.
- Да кореш мой по школе, Шнырь! – Леха газанул, резко крутанул руль и какой-то жигуленок отчаяно заверещал тормозами. Стоящий на разделительной милиционер сделал вид, что ничего не увидел и даже стыдливо отвернулся.
- Убили? Как? Я давно ничего о нем не слышал.
Штырь вздохнул, и замолчал. Вскоре мы причалили к небольшому ресторанчику. Когда вошли, то официантки забегали, а из кухни появился повар.
- Здраствуйте, Алексей Николаевич! Что желаете?
Штырь плюхнулся за стол. Махнул рукой мне:
- Садись!
Посмотрел на повара и обернулся ко мне:
- Есть будешь?
Я покачал головой:
- Нет.
- Ну тогда сделай нам закусочки, а девки пускай бегом притащат водки.
Повар ринулся на кухню, и уже вслед ему Штурь крикнул:
- Да, и черного хлеба с водкой подай!
- Ты, Алексей Николаевич, здесь кто? – спросил я, подивившись мизансцене.
- Хозяин.
- Достойно…
- Да ладно, - махнул он рукой, - есть вещи и поинтереснее у меня. Это так, баловство. Случайно досталось.
Официантка в супер-миниюбке поставила на стол два стаканчика и запотевший графин.
- Сейчас, Алексей Николаевич, закуска будет…
- Э, третий тащи…
В третий стакан он налил до краев водки, накрыл хлебом и отставил.
Потом разлил и нам. Мы выпили. Штырь, немного помолчав, заговорил:
- Мы одновременно откинулись. Ну, там, погуляли, того-сего. Самая же веселуха тогда начиналась. Ох, лютое веселье было. Ну, Ромыч всегда смел был. Ты знаешь. Нас серьезные люди позвали. Реально все было. Да он быстро слился: жена появилась, сука, дети… Один, вернее. Ну она в него и вцепилась похуже кума. Он сначала в киоске каком-то сидел, а потом в институт поступил, в банке работал… Даже преподавал чего-то… Ты видел его?
- Со школы нет.
- Да видел, только не узнал. Сильно он изменился. Костюмы, галстучки, хуё-моё… Ни слова без «извините». Со мной уж не особо-то встречался. Жена орала. Ну так, пересекались конечно, да не слишком часто. Сам знаешь – дела у всех. Взрослые все.
Я кивнул. Штырь разлил, и мы снова выпили не чокаясь. Повар принес закуску. Корнишоны, холодное мясо, какие-то соусы, икра, красная рыба…
Штырь кинул в рот кусок семги, и, вращая челюстями, продолжил:
- Короче, шли они из института. Выпивали там чего-то. Девка поссать отошла, а к ней патруль прицепился. Ну там разборки, драка… Мент, сука, стрельнул. В ногу, блядь. Пока скорая доехала, ну он и помер. Слишком много крови потерял… Ромыч…
Штырь налил водки и сразу же выпил:
- Жена его мне, сука, позвонила. Хотел ей сказать что-нибудь, да уж куда… Боялась она за него… Никогда не угадаешь. Никогда, блядь, не угадаешь…