| Павел Уваров об истоках университетской корпорации |
[Feb. 6th, 2010|01:50 pm] |
[...]
Если мы двинемся в глубь веков, то мы всегда будем встречать там университетских деятелей, недовольных настоящим положением дел и стремящихся вернуть университетам былую славу. Поэтому мы смело можем устремиться сразу в XIII век, когда университеты дали европейской культуре срезу несколько неоспоримых гениев, таких, как Фома Аквинский, Бонавентура, Роджер Бэкон, Альберт Великий, Дунс Скотт. Но и там мы услышим те же самые сетования. Вот что писал в 1217-м году канцлер Парижского университета Филипп Гревский: «Ранее, когда каждый магистр преподавал сам по себе, и само слово «университет» не было известным, ученые имели немалое рвение. Но сегодня, когда вы объединились, чтобы образовать университеты, обучение сведено к малому, время, отведенное на занятия, растрачивается на собрания и обсуждения. Пока на этих ассамблеях старшие магистры обсуждают статуты и выносят постановления, молодые думают лишь об организации всяческих безобразий и заговоров и о подготовке к ночным вылазкам».
Итак, даже для людей, стоявших у самых истоков университетского движения, идеалом был прошлый, XII-й век.
Ну что же, недаром Чарльз Гомер Хаскинс, человек, который привил США любовь к европейскому Средневековью, в свое время придумал термин «Возрождение XII в.». И вот что интересно – если мы попробуем двинуться еще дальше, мы уже не встретим привычных жалоб на упадок образованности. Наоборот, монах начала XII в. Гвиберт Ножанский писал, что в период его молодости (т.е. в середине XI в.) грамотных людей было очень мало, а сейчас любой бродячий клирик гораздо образованней, чем прославленный ученый того времени. Для средневекового человека, уверенного в том, что мир катится к своему закату и все хорошее осталось в прошлом, это исключительно редкое признание. Конечно, не стоит переоценивать оптимизм современников Гвиберта Ножанского, они также часто сетовали на упадок наук, но утраченный идеал видели в давно ушедших эпохах – в Древнем Риме, в Афинах, в Египте, а не в своем собственном недавнем прошлом. Значит, действительно что-то важное произошло на рубеже XI-XII в, и мы, путешествуя по шкале времени долгой университетской истории, доехали до конечной остановки..
К началу XVI -го века на Латинском Западе было свыше 80-ти университетов. В подавляющем большинстве случаев речь идет об университетах основанных, то есть имевших точно датированную хартию, выданную Римским Папой, императором или королем. Поэтому в нашем языке и утвердилось выражение: «Такой-то университет основан в таком-то году». Некоторые университеты возникали в результате «сецессии» – переселения магистров и студентов из одного города в другой в случае какого-нибудь конфликта на старом месте. Так, удалившиеся из Оксфорда магистры основали Кембриджский университет; студенты, не договорившиеся с муниципальными властями Болоньи, переселялись в Виченцу, Ареццо, Падую; после кровавой стычки с парижанами, местные студенты и магистры переселились в Анжер и Тулузу. Здесь, хотя и с некоторыми оговорками, также можно назвать начальную дату.
Но никто не основывал университеты Болоньи, Монпелье, Парижа и Оксфорда, они возникли сами по себе, спонтанно. Всего четыре университета, но именно от них произошли все остальные.
Сейчас мало кто верит, что обезьяна обязательно превратится в человека, если ее хорошо кормить или правильно воспитывать. Это чудо произошло, судя по всему, в каком-то одном месте, в силу удивительной комбинации разных факторов, а уж потом вид Homo erectus расселился по всему свету. Примерно также обстоит дело и с рождением капитализма – он возник в силу совпадения ряда исключительных обстоятельств в одном месте – на западной оконечности Евразии, а затем мало-помалу подчинил себе весь мир.
С университетами произошло то же самое – спонтанно возникнув в одном месте, они затем распространились по планете. Но в отношении четырех старейших университетов можно прочесть самые разные утверждения. В одних справочниках и Интернет-ресурсах вы можете прочитать, что Болонский университет основан Фридрихом Барбароссой в 1158 г., в других – что этот университет был основан в 1088 г. (Именно эта дата с большой помпой отмечалась в 1988 г.). Про Парижский университет говорят, что он был основан в 1200 г. королем Филиппом-Августом, но тут же сообщается, что Оксфордский университет был основан в 1167 г, вследствие изгнания английских студентов из Парижского университета. Датами основания университета в Монпелье считают и 1137, и 1188, и 1220, и даже 1299 годы.
Что же, университетский патриотизм неизбежно толкает к удревнению своей истории. Санкт-Петербургский университет предпочитает считать себя основанным вовсе не в 1828 г., а в 1725, претендуя на статус старейшего в России. Университетские средневековые магистры этому бы ничуть не удивились – ведь они любили говорить, что Парижский университет основал Карл Великий, а Оксфордский – Альфред Великий.
Но если говорить серьезно, то все эти забавные разночтения происходят из-за отсутствия критериев определения университета. Дело в том, что на месте этих спонтанно возникших университетов на протяжении десятков, а то и сотен лет существовали школы. Так, в Болонье со второй половины XI века в школах преподавали свободные искусства, в особенности – логику и риторику, понимаемую как искусство судебного красноречия. Вскоре некоторые школы начали специализироваться на преподавании права: школа полулегендарного магистра Пепо и его преемника Ирнерия (Гварнери). Последний был советником маркграфини Матильды Тосканской, подарившей болонским магистрам старую рукопись «Дигест» Юстиниана. Согласование между собой разных частей этого римского правового источника, а, главное – их комментирование (составление глосс), разрешение внутренних противоречий при помощи формальной логики Аристотеля и стало главным предметом деятельности болонских юристов – преподавателей права и советников правителей. Ученики Ирнерия, так называемые «четыре доктора» завершили складывание системы преподавания права к середине XII в. Болонья стала прославленным центром науки и образования – Studia, но говорить об университете еще было рано.
Болонские юристы оказали немало услуг императору Фридриху Барбароссе, в 1158 г опубликовавшему хартию, в которой говорилось, что он берет под свою защиту людей, покинувших свои родные места, и претерпевающих лишения, чтобы изучать право. Но ни об университете, ни даже о Болонье в этой грамоте не говорится ни слова – и только при очень большом желании можно посчитать этот документ «основанием университета».
Интереснее в этом документе указания на то, что этих полезных людей где-то могут притеснять. В ходу был так называемый обычай «репрессалий». Если, скажем, уроженец Кельна что-нибудь украл или уехал из Болоньи, не расплатившись, то болонцы могли наказать любого другого попавшего к ним в руки жителя Кельна или близлежащих земель. Чужестранцы, прибывавшие за знаниями в Болонью или иной город, оказывались в чужой среде, вне защиты местных правовых норм, и надеяться приходилось лишь на своих земляков. Земляки приносили друг другу взаимную клятву верности и образовывали то, что вскоре получит название «universitas», объединения равных людей на основе взаимной присяги (сonjuratio). К тому времени всякая городская коммуна, всякая гильдия, основанная не на вассальных связях, а на присяге, которую приносят по отношению друг к другу, обозначалась этим термином – «universitas». В XIII в. благодаря усилиям юристов это слово обретет еще и значение, близкое к современному понятию «юридического лица». Но с течение времени из языка ушли все иные значения, кроме указания на объединение, созданное с целью обучения. В Болонье к началу XIII в. было два «университета» – две федерации землячеств – Цитрамонтанская , состоявшая из 22 «наций», куда входили все итальянцы (жившие по эту сторону гор), и Ультрамонтанская, объединявшая 24 «нации» всех прочих европейцев, «выходцев из-за Альпийских гор». Примечательно, что преподаватели в «университеты» не входили. Профессора с середины XII в. приносили присягу городской коммуне, получали от нее жалование и считались муниципальными служащими. Поэтому одной из функций «университета» студентов было стремление контролировать преподавателей – обеспечить умеренную плату за обучение и качество лекций. Именно студенческие землячества в случае конфликта с городской общиной объявляли «сецессию» – переселялись в другой город, подбивая некоторых преподавателей последовать за ними. Такая «болонская» форма была весьма специфичной и объяснялась тем, что студенты-правоведы были людьми достаточно взрослыми и состоятельными. Только к середине XIII в. наряду с двумя правоведческими «университетами» здесь возникает третий – университет свободных искусств и медицины. Статус болонских школ как университета или «университетов» был официально признан в 1217 г Папой Гоннорием IV. В 1252 г был составлен устав, несколько унифицировавший порядок преподавания. В 1291 г Папа Николай IV даровал болонскому университету «право преподавать повсюду», т.е. признал общеевропейское значение присуждаемых в Болонье степеней. Таков был длинный путь превращения разрозненных школ болонских юристов в полновесный университет, и назвать точную дату «основания» университета просто невозможно. Но надо отметить, что болонский вариант «университета студентов» остался в основном итальянской спецификой. В большинстве стран Европы возобладала иная модель – «университета магистров и студентов», – впервые утвердившаяся в Париже. На ней мы остановимся подробнее.
Париж в начале XII века помещался на небольшом острове Ситэ. Но уже к этому времени он становится одним из важных центров образования. Многие знают историю Абеляра, который обучался логике в соборной школе Парижа, конфликтовал с учителями, уезжал из города, затем возвращался и открывал свои собственные школы. Его учитель, ставший его главным противником – Гильом из Шампо, – переехал на пустующий в ту пору Левый берег и основал там обитель уставных каноников Сен-Виктор, где попытались сочетать преподавание и занятие науками с монашеским образом жизни.
В ту пору чтобы открыть свою школу, надо было получить разрешение («лиценцию») от местной церковной власти, в данном случае – от епископа, точнее, от его должностного лица – канцлера. Но на Левом берегу Парижа, на холме, располагалось древнее аббатство Святой Женевьевы, считавшейся покровительницей Парижа. Слава аббатства была настолько велика, что Римский Папа, посетивший Париж в 1107 г., в знак уважения к святой Женевьеве и в благодарность за прекрасный прием даровал этой обители полную независимость от епископа Парижского. Это означало, что аббат считался своего рода «маленьким епископом» на территории, подвластной аббатству, и, следовательно, мог и выдавать право преподавания на своих землях. Этим и воспользовался Абеляр, конфликтовавший с парижскими церковными властями, и многие другие преподаватели. Впрочем, аббат Святой Женевьевы не только выдавал лиценции другим, но и сам организовал неплохую школу в стенах монастыря. Поэтому если еще в начале столетия Левый берег был в основном покрыт садами и виноградниками, то к середине века жизнь здесь все более напоминала городскую, во многом благодаря многочисленным школам, где преподавали «свободные искусства», важнейшим из которых считали логику. В Ситэ, близ епископского дворца, располагались школы теологов, а соединявший остров с Левым берегом Малый мост был застроен домами, где помещались медицинские школы.
Во второй половине XII в. на Левом берегу одновременно действовали десятки школ, собиравшие свыше тысячи учеников – цифра по тем временам огромная. Школы становятся здесь, говоря современным языком, «градообразующим предприятием» – масса людей живет за счет обслуживания этой категории потребителей, которые нуждаются в жилье и школьных помещениях, в еде и вине, в пергаменте, книгах, одежде, свечах и лампадном масле и т.д. К этому времени складываются основные черты, которые будут характерны для нарождавшейся университетской культуры.
Складывается устойчивая система иерархии искусств и наук: «семь свободных искусств»: тривиум (грамматика, логика, риторика) и квадривиум (арифметика, геометрия, астрономия, музыка), а также высшие науки – теология, право (гражданское и каноническое), медицина. Складывается основной метод познания и преподавания – схоластика, основанная на применении аристотелевской логики к любому рассматриваемому предмету: будь то категории сделок между частными лицами, догмат о непорочном зачатии или виды лихорадки. Предмет разделяется на отдельные части, вычленяются главное и второстепенное, роды и виды, выносятся определения, по каждому вопросу приводятся мнения авторитетных авторов, вскрываются существующие между ними противоречия, выносится итоговое заключение (сентенция). Формируются основные элементы учебного процесса – лекции, постановка вопросов, диспуты и, наконец, экзамены, в итоге которых ученик получает лиценцию, сам становясь магистром, обладающим правом преподавания. Более того, складывается основная система ценностей этого ученого люда, появляется особый технический жаргон, свой специфический юмор. У нас есть источники, на основании которых мы можем судить о жизни этих людей – помимо ученых трактатов, это еще обращенные к учащимся проповеди теологов, письма, а также особые стихи, получившие у позднейших исследователей название «поэзии вагантов». Иногда эти люди называли себя философами, но чаще – клириками, понимая под этим термином не столько принадлежность к Церкви, сколько образованность. Иными словами, к концу XIII в. сложились все основные элементы университетской культуры, Но не было главного – не было корпорации.
В Париже она стремительно возникает в начале XIII в. И историки привычно воспринимают это как данность, не задаваясь простым вопросом: почему в предыдущем столетии магистры и школяры прекрасно обходились без университетской корпорации – и вдруг придумывают ее. В Болонье, как мы поняли, «университеты» вырастают из клятвенных союзов студентов, отстаивающих свои права в конфликтах с горожанами. Но там иначе было нельзя – студенты-правоведы по большей части были мирянами, и, кроме хартии Фридриха Барбароссы, рассчитывать приходилось на самих себя. В Париже было иначе – все школяры и магистры были людьми церкви. Что это значило? Во второй половине XII века получает особое развитие церковное, каноническое право, стоящее на страже прав духовенства. Окрепшая папская власть настаивала на неприкосновенности клириков. Все помнили, что после того, как королевские люди убили архиепископа Кентреберийского Фому Беккета, английский король Генрих II вынужден был пройти через унизительную процедуру покаяния, чтобы получить папское прощение.
Итак, в Париже клирики к концу XII в. находились под надежной защитой церкви в лице парижского епископа. И десять раз должен был подумать тот, кто поднимал руку на клирика. Что, кстати, создавало немало проблем, поскольку школяры, среди которых было много зеленой молодежи, вырвавшись в большой город, чувствовали свою безнаказанность и порой вели себя очень буйно. В одной из своих речей французский король Филипп II Август стыдил своих рыцарей, ставя им в пример школяров: «Вы превосходно вооружены и защищены доспехами, однако же опасаетесь вступить в бой, а клирик, вооруженный одним лишь ножом, смело лезет в драку, хотя защищен одной лишь тонзурой». Но выбритая макушка гарантировала надежную защиту со стороны церкви.
Особо много беспокойства горожанам доставляли слуги студентов, люди сплошь и рядом подозрительные и злоупотреблявшие привилегированным статусом своих хозяев. В январе 1200-го года один из студенческих слуг был послан в таверну за вином для своего хозяина, архидьякона Льежского диоцеза, изучавшего теологию в Париже. Соотношение цены и качества вина не устроило слугу, и, поссорившись с кабатчиком, он пожаловался своему хозяину. Архидьякон расценил это как неуважение к своему статусу и вместе с друзьями учинил в таверне разгром. Возмущенные горожане решили отомстить и обратились к представителю короля в городе – парижскому прево. На следующий день горожане вместе с королевскими сержантами штурмом взяли дом, где жили студенты-«немцы», убив некоторых из них, в том числе и льежского архидьякона. Чтобы остановить дальнейшее кровопролитие, вмешался сам король – горожане, участвовавшие в штурме, были наказаны. Итогом разбирательства стал знаменитый ордонанс, составленный в июне 1200-го года. Король приказал, чтобы все парижские буржуа принесли клятву и обязались немедленно сообщать, если школяр стал жертвой несправедливости. Если же случится, что кто-нибудь ударит школяра камнем или палкой (кроме случаев необходимой самообороны), то все видевшие это должны немедленно схватить обидчика и передать его в руки королевского правосудия. Если преступление совершил клирик или его слуга, то прево должен задержать его, не применяя насилия, и быстро передать в руки церковного правосудия.
Я уже говорил, что считать этот документ хартией основания университета нет никаких оснований. Но почему королю в 1200-м году пришлось вновь возвращаться к, казалось бы, давно решенному вопросу о неподсудности клириков светским властям? И почему за парижан в этом конфликте не вступился их прямой защитник – парижский епископ? И, наконец, почему на штурм дома, где сидели студенты, идут не просто разгневанные горожане, но сам парижский прево, представитель королевской власти, прекрасно знавший, что покушение на жизнь клирика чревато серьезными последствиями? Историки почему-то редко задаются такими элементарными вопросами. Для ответа на них надо знать местный исторический контекст. Филипп-Август женился на Ингеборге Датской. Невзлюбив свою супругу, он попытался быстро отправить ее в монастырь, а сам женился на другой. Но Ингеборга успела пожаловаться в Рим. Новый энергичный Папа Иннокентий III, занявший святой престол в 1198 г., потребовал восстановить законный брак, а после того, как король отказался, наложил интердикт на французские земли, т.е. запретил там все богослужения. Многие французские епископы убоялись королевского гнева и не выполнили папского приказа, но епископ Парижский Эд де Сюлли поддержал решение Иннокентия III. За это ему пришлось бежать из Парижа, а его дворец король велел разграбить.
Таким образом, в январе 1200 г школяры и магистры остались без епископской защиты, а прекращение богослужения прекращало и действие церковных привилегий. Разграбив с королевского согласия дворец его врага-епископа, парижане и парижский прево считали, что они в полном праве отомстить смутьянам-клирикам.
Вскоре конфликт был улажен – власть Рима была сильна как никогда, и король вынужден был удалить свою новую супругу. Епископ получил щедрую компенсацию за свое имущество и осенью 1200 г вернулся в Париж. Таким образом, королевское постановление готовилось в условиях, когда король, хотя и искал пути примирения с Церковью, но вынужден был обеспечить разрешение конфликтов горожан со школярами без непосредственного участия епископа и его канцлера, которых просто не было в городе.
Конечно, определенную роль постановление 1200 г сыграло – магистры и студенты впервые были формально выделены из общей массы духовенства, они должны были выбирать представителей, которые принимали бы клятву от каждого нового парижского прево, но об университете речи еще не было.
Более интересная дата – 1209-й г., когда появился декрет все того же Папы Иннокентия III, явившийся ответом на запрос парижских магистров, датированный предыдущим годом. Оказывается, магистры теологии, канонического права и свободных искусств в 1208 г. избрали комиссию в составе восьми человек, чтобы составить регламенты, относящиеся к обучению, одежде магистров и организации похорон умерших коллег. Позже все магистры поклялись друг другу в том, что будут выполнять указанные требования, т.е. формально мы имеем дело с conjuratio – той самой взаимной присягой, которая лежала в основе всякого «университета»(universitas).
В тексте папского декрета об этом говорится походя, поскольку речь идет в основном о разрешении конфликта. Некий магистр Г. отказался принести присягу, хотя «Universitas Magistrorum» (вот оно – первое употреблеие термина!) трижды вызывал его с этой целью. Тогда его официально исключили из «университета». Позже магистр переменил свое решение, и коллеги уже готовы были его простить – но, учитывая нерушимость клятвы, они сомневались, что могут изменить свое прежнее решение. Иннокентий III принимает компромиссное решение. Магистр Г., уплатив штраф за свое упорство, может быть снова принят в союз их собственной властью. Итак, есть уже основные элементы университета: корпоративная структура, основанная на взаимной присяге, выборные представители (в данном случае – делегат, отправленный в Рим), есть регламентация учебного процесса, одежды, похоронного ритуала. Последние два обстоятельства представляются особо важными – одежда для средневекового человека была важнейшим свидетельством его статуса, а всякое объединение людей было, по выражению немецкого ученого О-Г.Эксле, «сообществом живых и мертвых», так как целью существования группы было обеспечение поминальных служб умерших ее членов.
Цели создания этого объединения магистров вполне понятны, это была «инициатива снизу», но что побудило магистров создать такое объединение именно в этот период – ведь его явно не существовало еще совсем недавно, в 1200 г., иначе оно как-то фигурировало бы в тексте королевского постановления?
И вновь обратимся к контексту парижской истории.
До правления Филиппа-Августа границы города Парижа совпадали с островом Ситэ. Отдельные поселения, существовавшие на Правом и на Левом берегу Сены, считались отдельными бургами. С 1189 г. начинается строительство так называемой «стены Филиппа-Августа», включившей в городскую черту несколько поселенией-бургов Правого берега, а с 1200 по 1211 г стена была возведена и на Левом брегу, включив в черту города аббатство св. Женевьевы. Таким образом, магистры, преподававшие в школах Ситэ и Левого берега, вдруг почувствовали себя жителями одного города. Более того, епископ Эд де Сюлли, проявивший, как мы помним, верность папе в трудную минуту, был вознагражден Иннокентием III. В 1205-1206 гг. папа отменяет старые привилегии аббатства Святой Женевьевы, которое на протяжении предшествующего столетия было полностью независимо от власти епископа. Теперь епископский канцлер претендовал на то, чтобы выдавать право на преподавание не только теологам и юристам, но и всем магистрам «искусств», отобрав это право у аббата святой Женевьевы.
Похоже, что первотолчком для создания союза магистров стало внезапное изменение городской и церковной географии. Но отметим, что римская курия, обычно с большим подозрением относившаяся к подобного рода союзам, на сей раз была настроена вполне благодушно.
Надо учесть, что Иннокентий III сам в прошлом учился и преподавал богословие в Париже, он прекрасно понимал необходимость наведения порядка в жизни школяров и магистров. Но у него были и иные причины поощрять создание «университета». Об этом свидетельствует текст хроники, составленный несколько позже, но описывающий события 1206 г. «Жил в Париже школяр-богослов, клирик по имени Амори. Взявшись изучать Писание, он придумал собственный метод изучения и преподавания и выдумал свое особое мнение, отличавшееся от мнения предков. В теологии он осмелился утверждать, что каждый христианин обязан верить, что он является частью Христовой, а если в это не верить, то невозможно быть спасенным. Будучи оспариваем всеми католиками, он вынужден был обратиться к Папе, который, выслушав его спор, вынес решение против него. Тот вернулся в Париж и был принужден университетом отказаться от своего мнения. Но он покаялся лишь устами, но не сердцем. Пережив разочарование и унижение, он заболел и вскоре умер. Он был похоронен при монастыре Сен-Мартен». Итак, как только появляется термин «университет», он сразу же начинает указывать на корпорацию, осуществлявшую надзорные функции. До этого периода парижских магистров нередко обвиняли во многих грехах, в том числе и в «заблуждении в вере». Но эти обвинения всегда шли извне. На сей раз новорожденная корпорация магистров сама выкорчевывает опасные ростки ереси. Дальше хроника рассказывает о том, что у Амори были ученики не только из школяров, но из простонародья, и о том, как в эту опасную секту был заслан агент, разоблачивший ее.
В период, когда Запад сотрясали ереси (самой опасной, но далеко не единственной была ересь катаров), соединение «ученой» ереси с ересью «народной» было кошмаром для церковных властей.
Но ничего более эффективного, чем внутрикорпоративный контроль, Средневековье не знало. Корпорация парижских преподавателей возникла как нельзя кстати.
Но эта корпорация достаточно быстро вступила в конфликт с парижским епископом, и в особенности – с его канцлером. Как мы поняли, канцлер стал монополистом в выдачи лиценций, но и забот у него прибавилось – число прибывавших в Париж школяров увеличивалось год от года. Власть Эдда Сюлли и его канцлера была давней, привычной и не вызывала особых протестов. Но этот епископ умер в 1209 г., его преемник Петр Немурский и новый канцлер Жан де Шанделер не обладали необходимым авторитетом, но рьяно принялись наводить свои порядки в управлении сложным миром парижских школ. В 1211 г парижские магистры обратились в Рим, жалуясь, что канцлер злоупотребляет своей властью – заключает студентов и магистров в свою собственную тюрьму, взимает немалую мзду за выдачу лиценций (получалось, что ее можно просто купить за деньги), требует от магистров вассальной присяги. Иннокентий III был возмущен, написав, что в ту пору, когда он сам преподавал в Париже, такого безобразия не водилось. Это не совсем верно – деньги за получение лиценции взимались уже достаточно давно, весь вопрос был в размере уплачиваемой суммы. Но присяги от магистров раньше действительно не требовали.
Нетрудно догадаться, что ситуация была нарушена не столько алчностью канцлера или его секретарей, сколько общим усложнением школьной жизни и, главное, – созданием университетской корпорации. Если магистры приносят присягу друг другу и судят сами себя в случае нарушений, то канцлер теряет над ними власть, теряет рычаги влияния. Поэтому канцлер и начинает требовать от соискателей лиценции присягу на верность, пытаясь укрепить институциональную основу своей власти над магистрами и студентами, власти, которая принадлежала ему по традиции. Канцлер долго еще будет с подозрением относиться к университету, вспомним процитированные в самом начале слова канцлера Филиппа Гревского, произнесенные в 1217 г.
Но канцлер потерпел поражение: по результатам третейского суда, к которому стороны прибегли по требованию папского легата, в 1213 г. канцлеру было запрещено требовать присяги, взимать плату и прибегать к аресту школяров без должных оснований. Главное же заключалось в том, что канцлер должен был выдавать лиценции при участии всех преподавателей – теологов и юристов, либо комиссии из представителей свободных искусств. Таким образом, корпорация преподавателей фактически получила право присвоения ученой степени. В этом заключается сама суть университетской системы. И когда Ломоносова попросили высказаться по поводу существования университета в России, он сказал, что университет будет тогда, когда он сможет присваивать «ученые градусы», а когда Советская власть в числе первых декретов отменяет всякие знаки различия, в том числе и ученые степени, профессора Москвы и Петрограда организовали неофициальные защиты диссертаций (так была защищена, кстати, работа по социологии Питирима Сорокина), чтобы не прерывалась университетская традиция. Способность присваивать степени – вот то, что отличает университет от всякой другой формы образования.
Все эти изменения были зафиксированы в 1215-м году. Известный парижский теолог Роббер де Курсон, ставший папским легатом, в 1215 году утвердил первый устав парижского университета. Там оговаривались и порядок преподавания, и формы контроля над образовательным процессом, и форма одежды, и организация похорон. Примечательно, что речь уже явно шла о корпорации магистров и студентов: студенты также были участниками университетской жизни – и в случае смерти студента магистры обязаны были участвовать в его похоронах, а в случае конфликта с горожанами – выступить в его защиту.
А столкновений с горожанами в дальнейшем еще предостаточно. И далеко не всегда король и даже папа выступали на стороне студентов.
В конце концов, после кровопролитной стычки 1229 г., когда магистры и студенты не получили обещанной защиты ни от королевской власти, ни от папы, ни от епископа с его канцлером, «университет» покинул Париж. Магистры и студенты разъехались в другие города, в том числе – и в Оксфорд, куда их гостеприимно приглашал английский король Генрих III, враг короля французского, не преминувший подчеркнуть, что в Англии магистры будут свободны от нестерпимой тирании, которой они подвергались в Париже под неправедной властью. Стало ясно, что пострадал и престиж королевства Франции, и экономические интересы многих парижан, тесно связанных с обслуживанием университета.
При посредничестве Рима конфликт был улажен, и в 1231 г. университет возвращается в Париж, получив буллу Parens scienciarum , которую историки называют «Великой хартией вольностей университета». Во многом повторяя устав 1215 года, булла признавала свободу университета от местной королевской и местной церковной власти и гарантировала «университету магистров и студентов Парижа» право прекратить занятия и свободно покинуть город, в том случае, если их права будут нарушены. Это не значит, что конфликты прекратились, и университетская структура обрела раз и навсегда завершенную форму. Но сама корпорация, обладавшая и юридическим лицом, что подтверждалось наличием университетской печати, уже существовала, в этом сомневаться не приходится.
Зачем мы столь подробно рассматривали процесс зарождения университетской корпорации? Означает ли все сказанное, что университет возник в силу случайного стечения обстоятельств?
Нет, конечно. Это стечение обстоятельств отнюдь не было случайным. Университет не возник бы:
- без предшествующей Григорианской реформы или «папской революции» XI-XII вв., в результате которой возникает единая Церковь под эгидой Папы, столь непохожая ни на церковь предшествующего периода, ни на христианскую церковь в соседней Византии;
- без удивительного взлета и развития городов, гарантировавших оптимальные условия для существования особой среды городских интеллектуалов. Только в крупном городе можно было прокормить и разместить эту толпу школяров и магистров, и все понимали, что именно с городским образом жизни связан этот новый, невиданный ранее тип мудреца, живущего не в монастырском уединении, а среди шумных городских улиц;
- без массового распространения в XII в. «conjurationes», или «университетов», основанных на взаимной присяге, – в виде городских коммун, религиозных братств, ремесленных и купеческих гильдий, что создало форму, которую использовали магистры.
Можно назвать еще массу важных обстоятельств и причин. Но ни одна из них не действовала сама по себе, автоматически. Очень важен был «человеческий фактор», то, что сформировалось поколение талантливых единомышленников, уверенных в необходимости преобразований и способных эти преобразования осуществить.
Разумеется, канцлер Филипп Гревский был прав в своих жалобах. Университет – это не только приобретения, но и потери. Университетская корпорация сделала возможной более жесткую цензуру того, что говорилось и изучалось в Париже. Формализация преподавания привела к тому, что целые разделы наук и искусств сокращались до минимума, многое сочтено было излишним (в частности – забота о красоте литературного стиля, необходимость подражания языку и стилю древних авторов, столь характерные для ученых XII в. и надолго забытые схоластами).
И на протяжении всей долгой университетской истории всегда рядом будут находиться альтернативные структуры, дающие иное образование, иногда даже лучшее, чем образование университетское. Таковы будут «Студии» доминиканцев и францисканцев XIII в., гуманистические школы и протестантские академии XVI в., иезуитские колледжи XVII в., различного рода Высшие училища и технические институты XIX в.
Но странное дело – критики университетов всегда старались либо подчинить себе старый университет, либо, если это не удавалось, основать свой собственный новый университет. Потому что все понимали привлекательность университета.
В XIV веке анонимный автор трактата о школьной жизни задавался вопросом: чем отличается университет, высшая школа, от простой школы. «В Studia generalia – всеобщих школах – воины и господа наук увенчиваются лаврами, чтобы радоваться как одеждам, так и особым свободам. Они пользуются также особым уважением как светских, так и духовных глав не менее, чем уважением народа. И такие магистры и господа наук титулуются похвальным образом. В studia particularia (т.е. не имевших университетского статуса) сколько бы магистры ни гордились своим ремеслом, оно не связано с привилегированной деятельностью, из чего следует, что само слово «магистр» здесь двусмысленно». Иначе говоря, одни школы присваивают ученые степени, признаваемые во всем христианском мире (litantia ubique docendi), другие школы этого права лишены.[...]
http://www.polit.ru/lectures/2010/02/04/university.html |
|
|
![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small}