Настроение:	calm
Музыка:	Леонид Фёдоров, Владимир Волков -- Немцы

Вы ввысь возносите короны изо льда
Стыдно признаваться в этом, но в квартире, в которой живу я, совсем грязно. В нашей-то комнате, положим, просто свалка хлама (потому как мой дорогой сосед всё же заботится о чистоте), а вот за пределами её нечто совершенно невообразимое -- особенно на кухне, там никто не считает долгом убирать за собой, а ещё оттуда постоянно пропадают вещи (в связи с чем всю посуду и продукты мне приходится держать в комнате). Сегодня я заметил, что дошло до того, что лежащая на раковине тряпка для вытирания пыли так долго оставалась недвижимой, что лежащая под ней яблочная семечка успела пустить корни и значительно прорасти; теперь у нас в квартире маленькая яблонька о шести или восьми листьях. Хотелось бы её, конечно, пересадить во что-нибудь приличное, но у меня руки не дойдут купить горшок с землёй, очевидно.

Между прочим, во вторник вышел из НМУ в каком-то подавленно-рассеянном состоянии духа, не зная, что и делать, и пошёл не налево и не направо, а в арку, где магазин «Продукты» и, туннелируя так сквозь дворы, сам того не чая, вышел в Чистый переулок, к какому-то заведению патриархии. Воодушевлённый своей находкой, я пошёл дальше по Чистому, в Сеченовский, где остановился и задумался: не слишком ли я, опьянён своим унынием, пренебрегаю тем, что мне открывается само собою, без моей на то воли? Я подкинул монетку, сидящую в моём нагрудном кармане, и она подтвердила мои опасения, сказав, что не видит за мною той свободы, которую я на себя воздеваю, и пыхнув мне в лицо здоровым жаром своей розовой щеки. Я спросил у неё, нужно ли мне проверить, не короче ли этот путь из корня Чистого переулка к Независимому, чем тот, которым я хожу обычно -- и она, промолчав, утвердительно качнула головой и мягко, но остро улыбнулась, намекая, что это знание -- не единственное, что я получу, предавши свою волю в её руки. Часы показывали 17:59, как я вернулся в начало Чистого; как только я перешёл его, часы показали 18:00, и я понял, что время пошло. Я с обычной своей скоростью шёл по дороге, мною открытой, и поднялся на третий этаж Независимого в 18:07. Там всё было как обычно, точно так же, как было, когда я уходил оттуда, и света не сияло ниоткуда, и я подумал, что копейка мне наплела; но, решив, что идти вовне снова было бы глупо, я сел, задумавшись над задачей, которую я обсасывал уже долго без каких бы то ни было шансов на решение, и она вдруг свелась к глупой школьной стереометрии, какой кормили в одиннадцатом классе на параллель младше моей в СУНЦе. После я, впрочем, усомнился в корректности этого аргумента; лажа он или нет, я до сих пор не знаю, но в тот момент я был очень радостен.

Выходит, что даже не за дверью квартиры, а за дверью комнаты моей начинается какое-то абсолютно чужеродное и извергающее из себя пространство, которое каждый раз, как едешь в НМУ или на матфак, приходится преодолевать. В последнее время всё чаще и отчётливее я чувствую, что вокруг меня нет почти ничего моего, хотя раньше казалось, что всё вокруг имеет статус примерно одинаковый; будто бы я шёл по серой сухобезводной степи, прохладной и изотропной, и вдруг страшный треск отвсюду раздаётся, а под ногами колышутся грязные серо-синие льдины, и под ними чёрная бездна. Кажется, что вот так и придётся перебираться со льдины на льдину, а берега не видно. Наверное, это пространство так сурово и непривлекательно стало, до такой степени, что возьмёшься рукой за ручку, а между ними иней выкристаллизовывается, только от того, что похолодало вдруг. «Россию ждёт 35 лет холодов», -- говорят учёные метеорологи, с бородами и в свитерах и, наверное, в тонких малиновых шарфиках. А что, так было всегда.

Cités d’Europe et vous là-bas, villes d’Asie,
Et vous, Moscou, et vous, Irkoutsk et Archangel,
Vous portez tour à tour les couronnes de gel
Dont se pare la blanche et mystique Russie.

On ne sait quelle flamme immense anime en vous
Ce brasier de ferveur qu’est votre âme dardée ;
Tout sacrifice vous l’acceptez à deux genoux
Et vous mourrez, en silence, pour une idée.