Настроение:	excited
Музыка:	Аукцыон -- Конь унёс любимого

Новый пост о числовиках
Когда я летел в Триест из Мюнхена, самолёт, едва взлетевший до максимальной своей высоты, стал сразу снижаться и идти на посадку в триестинском аэропорту, который на самом деле располагается где-то в Монфальконе (что занятно, потому что в Саратове аэропорт находится на Соколовой горе). Это не столько потому, что от Мюнхена до Триеста расстояние незначительно, сколько потому, что между ними Альпы. Самих гор видеть было невозможно: они были плотно закрыты от постороннего взгляда абсолютно белой, плотной материей облаков.

А Триест находится в середине холмов, около воды (как и Саратов), но только около моря. Очень приятный город, в том смысле, что жалко и приятно становится, когда смотришь на его местами почернелый мрамор, приморскую пыль и грязь и вообще всё это южное буйство жизни. Как-то совершенно волшебным образом это обстоятельство меняется, как едешь оттуда на автобусе в Любляну: домики из почернелых и покосившихся становятся идеально белыми параллелепипедами, крытыми германской черепицей, и даже грязь становится регулярной и начинает знать своё место, словно бы по мановению крыла люблянского дракона. Самые горы, в котловине которых находится Любляна, становятся куда более серьёзными, весомыми, нежели в Триесте, а горы ещё более суровые, углублённые в синеве, начинают толпиться за их спинами. На самом же деле, в таком различии между неопрятной приятностью Триеста и крепкой, опрятной приятностью Любляны виновато море.

Морская вода непригодна для питья, она разъедает благородные минералы, превращая их в гнилую пемзу, которой старухи трут мозоли на своих обнажённых пятках. Под мнимой плоскостью воды происходят ужасы: рыбы, светя впереди себя фонариками, как серпы, возносят зубы, разгерметизации и жидкий азот разрывают на куски моряков терпящих бедствие подводных лодок. Спокойствие и многократно изреченную красоту моря можно сравнить со спокойной улыбкой миловидной девочки, страдающей от биполярного расстройства: с такими девочками очень приятно разговаривать, выпутываясь из неловких ситуаций, в которые сажаешь себя при разговорах с ними на каждом шагу, равно как приятно плескаться на острых камнях впереди кислотно-бирюзовой границы моря, наступая на морских ежей и выковыривая их иголочки из гноящихся ран. Но куда как приятнее двинуться от моря в недра матёрой земли, туда, где необратимые катастрофы выдавливают из её чрева плотные горы, по верхам которых дуют всюду разрывные ветра, где умеренно текут реки цвета зелёнки под мраморными мостами, не тронутыми копотью морской коррупции, где фуникулёры подымают многих людей с городского подола под пол двора замка. Так же приятно всегда возвращаться в объятья людей спокойных и рассудительных.

А в море пусть плещутся чудовищно странные организмы без нервной системы, изощрённая Атлантида в попонах своих орихалков, какие-то большие и унылые существа, что не вынырнут на поверхность до самого Судного дня. Я буду снова приходить к ним, хотя бы мысленно, когда возжелаю каких-нибудь извращений. А покамест Триглав, как большая собака, вечно станет баюкать меня между ямок в основаниях трёх своих собачьих шей, и дракон будет шелестеть зеленью своих крыл, и Альпы будут девственно воздымать грудь под белой непроницаемостью полей своих облаков.