Настроение:	cold
Музыка:	FACE -- Салам

На смерть кн. Мещерского
Люди, которые любят резонёрски заламывать руки по поводу 'Бесов' (и в особенности их исторической основы), по непонятным причинам игнорируют абсолютно идентичных, только ещё более гадких в силу подментованности, деятелей противоположного толка, типа Манасевича-Мануйлова. Гипотеза 'потому что Говорухин про них ничего не писал', кажется, несостоятельна -- Просвирнин, осведомлённый о существовании кн. Мещерского, ставит в своих письмах Холмогорову его выше Достоевского, то есть омерзения не испытывает и отрекаться не намерен (впрочем, возможно это квантовый эффект, проявляющийся только на масштабах интеллекта этих корреспондентов).

Между тем, в русской классической литературе эти деятели были убийственно, без излишнего многословия припечатаны -- Лесковым, в главах 'Соборян' про Термосесова и Борноволокова, причём ещё в конце 1860-х. В принципе, Лесков до конца дней не жалел красок для всего охранительного спектра -- и, в отличие от 'Бесов', которые вызывают оторопь только у людей безнадёжно застрявших в XIX веке (и видящих главную угрозу своему путиноидному благополучию в таких же замшелых реконструкторах типа жертв Пензенского дела), его 'Отборное зерно' во многом актуально и нынче.

'Мы ленивы и нелюбопытны' -- это формула, значение которой в буквальном смысле невозможно переоценить; это некая константа русского пространства-времени, рождающая его во всей полноте из себя, как матка рожает попарно перпендикулярные вектора в гильбертовом пространстве -- себя собою составляя, собою из себя сияя и проч. Кто уличает другого в лености и нелюбопытстве, сам ленив и нелюбопытен; описать это нельзя, можно только забыть -- но само забвение будет при этом актом того же самого. Овраг нельзя перепрыгнуть, поэтому приходится перебираться через него маленькими шажками; мост, который построил Аяцков, ведёт к нему на дачу -- в то время как ров, идущий вкруг Инженерного замка, полон ледяной кладбищенской воды, и мост через него, стыдящийся своего молчаливого предательства, в тупом отчаянии поднят, уповая, что вечность может искупить один миг, ей предшествовавший. Ахилла содрогается в ознобе, а комиссар Данилка вместе с Михаилом Комиссаровым диктуют в Дирборне какую-то лапшу в разверстые уши Генри Форда, уже давно впав в безразличие к тому, на чью именно разведку они работают.

Особенно конечно поражает воображение, что кн. Мещерский был внуком Карамзина.