Palazzo Grimani / Палаццо Гримани
Сегодняшние Палаццо Гримани и Музей Каррер, несмотря на разницу объёмов, вышли про одно и то же.

Во-первых, про упадок, во-вторых, про то как снижение политического давления и всяческая эмансипация личности начинает расцветать в эпохи медленного гниения общественной системы.
В-третьих, как все эти процессы сопровождает изобразительное искусство, обслуживая интересы сначала «верхушки», а, чуть позже, уже отдельно взятого человека.

Мои музейные экскурсии складываются в методологически крайне правильный сюжет: перед двумя картинным галереями важно было сходить в апофеозный Дворец Дожей и не менее пафосную базилику Сан-Марко, символизирующие окаменевшую венецианскую коллективную <надличностную> телесность.

Даже Академия, состоящая, в основном, из общественных картин, огромных, монументальных икон, росписей и фресок, не про то, как «частная лавочка» всё больше и больше требует украшательства, но, несмотря на экспозиционные нарушения хронологии, об истории как некоторой последовательности событий и следствий…

…вот почему такой акцент здесь делается на «Грозе» Джорджоне; вот почему она важна именно тут.




«"Красавица" Тициана в палаццо Гримани» на Яндекс.Фотках

Cейчас в Палаццо Гримани не больше десяти картин.

Это даже не музей, но остатки былой роскоши, превращённые в выставочный зал – скорее всего, экспонатами для заполнения совершенно пустых комнат с окостеневшими стенами и фрагментами росписей, делятся другие государственные музеи города: так триптих Босха ещё совсем недавно (если судить по путеводителям) висел в Палаццо Дукале, а остатки фасадных фресок Джорджоне – в Ка-Реццонико.

Сейчас в «Трибуне», самом парадном зале второго этажа (на другие просто не пускают) показывают тициановскую «La belle» (фотографируй сколько угодно, только без вспышки), афишами с изображением которой увешены все улицы города.

Рядом – большой фоторепортаж о спасении картины, восстановленной из лохмотьев; напротив, кстати, помещены остатки фасадной фрески Джорджоне, на которой расплывается неотчётливый человеческий контур.

Гораздо лучше видны уже даже не кракелюры, но внушительные трещины, похожие на проступившие поверх стены вены.

В соседнем простенке на мольберт поставлен почему-то Пуссен, дальше, в одном из залов,ещё менее очевидный, но ещё более яркий Вазари.

Зал Босха пусть, картину отправили на выставочную гастроль в Париж, оставив лишь футляр рамы.

Почему Пуссен? Зачем манерный Вазари?

При том, что это, собственно, говоря, вся экспозиция, если не считать трёх поясных мужских портретов, встречающих посетителей в самом первом и самом большом зале.

Но это – Тинторетто, написавший трёх представителей рода Гримани, коллекционировавших, между прочим, древности, составившие основу археологического музея на площади Сан-Марко (входит в состав Музея Каррер).

Венеция, как известно, не знала античности и именно Гримани «ответственны» за то, что местные художники (начиная, кажется, с Якопо Беллини) могли изучать древние скульптуры, монеты и вещи, изобретая при этом собственную оригинальную иконографию…

…в память об этом Палаццо Гримани содержит несколько римских копий древнегреческих скульптур. Большой бюст Афины и порядком искорёженного Лаокоона.

Всё прочее – эффектная пустота, льющаяся в огромные окна, виды на каналы, остатки украшений, фресок, живописных оформлений проёмов, простенков и проходных помещений.

Но именно эта опустошённость позволяет сосредоточиться на картинах, точнее, на их персональном характере и индивидуальной судьбе – здесь, в Гримани, они существуют отдельно от всего остального запустения, правда, приведённого к аккуратному порядку.

Это тишина археологической площадки после того, как с неё ушли учёные и раскоп остался зиять напоминанием о малочитаемых ныне следах былых цивилизаций.

Палаццо Гримани не музей и даже не выставочный зал, это ещё один символ Венеции, которую не мы потеряли, утратили, несмотря на постоянную заботу о сохранности того, что может привлекать внимание туристов или обслуживать наши насущные надобы.

Очередной промежуток, щель во времени, отполированная дождями и отшлифованная толпами паломников, по стечению обстоятельств находящаяся рядом с тем местом, где я сейчас, плотно поужинав, сижу спиной к итальянскому телевиденью.

Просто сегодня дождь и далеко от дома уходить не хотелось.

Если бы я был сегодня настроен романтично, то написал о красавице Тициана как о жительнице большого Палаццо, внезапно встретившейся со мной глазами.

То как она думает и то, как она молчит, внезапно возникая а анфиладном проёме…

Но на самом деле, в музейном мире одним вощёным Тицианом стало больше.

Повисев в пустом дворце, он переедет в какую-нибудь известную коллекцию, станет её украшением, мимо которого задумчиво проходят сотни туристов в день, никого особенно не удостаивая своим вниманием.

То ли из-за перегруза по всем фронтам, или из-за того, что большие, подробные собрания невозможно охватить за один раз, а возвращаться в Венецию (или Флоренцию - Тициана привезли из Питти) через небольшой промежуток времени сложно: очень уж велика конкуренция.

Впрочем, скорей всего, это только я так устроен, а другие люди исповедуют иные подходы.

Хотя когда-нибудь это залакированные мощи обязательно привезут в ГМИИ и к ним выстроится очередь.

Или, на худой конец, в Музеи Кремля.