Продолжение о Савинкове
начало

Рассказ о Савинкове - литераторе стоит, наверное, начать со следующего аспекта. ХХ век дал литературе и миру особый тип писателя, который САМ «проживает» свои произведения. В таком случае очень часто (хотя и необязательно) главным героем книг становится тоже сам автор. При этом «самым лучшим произведением» для писателя является сама его жизнь. К числу таких литераторов можно отнести Юкио Мисиму, Амброза Бирса, Габриэля д’Аннунцио и нашего Эдуарда Лимонова.

Если раньше автору, чтобы описывать какие-то события и переживания было вовсе не обязательно в них участвовать самому, то сейчас такой подход зачастую не проходит и выглядит слишком «бледно».

Такая эволюция текста лежит вполне в рамках традиционалистской логики, согласно которой в начале истории человечества в период мифического Золотого века все тексты были анонимны. Собственно, тогда вообще не было и литературы в современном понимании, существовали только священные книги вроде Авесты и т.п. Автор и литература появляется уже позднее, причем отождествление автора с его героями долгое время считалось плохим тоном, они существовали отдельно, сами по себе.
Современный «железный век» дал совершенно новый тип литератора, который уже не хочет быть только «каким-то задрипанным писателем» (Э.Лимонов недавно сказал в каком-то интервью – «Я вам не какой-то задрипанный писатель!»), а хочет быть чем-то бОльшим, совместить жизнь и литературу. Так, например, Мисима будучи в начале своей карьеры типичным молодым декадентствующим интеллектуалом стал вдруг качать мускулы и возглавил японское правое военизированное общество параллельно написав такие гимны самурайскому духу, как «Несущие кони», «Патриотизм», «Комментарии к Хагакурэ» и т.д.

Савинков шел от обратного. Он сначала - боевик и террорист, глава легендарной Боевой организации партии социалистов-революционеров, а уже потом – литератор, поэт, приятель «декадентской мадонны» Гипсиус и рафинированного Мережковского.



После неудачи первой русской революции 1905-07 гг. Савинков живет во Франции, в Ницце, в Париже. Дефицита средств к существованию, я думаю, Борис Викторович, тогда не испытывал. БО была организацией почти абсолютно закрытой для какого-то контроля и полностью самостоятельной. Деньги на террор шли в 1905 г. и позднее широким потоком, проверять финансовую отчетность тогда было особо некому. Анна Гейфман в своей книге об Азефе «В сетях террора…» пишет, что в 1905 г. БО тратила на террор примерно 1000 рублей в день. Суммы по тем временам огромные. Нередко даже полицейские агенты были вынуждены останавливаться у дверей дорогих гостиниц, ресторанов и проч., куда спокойно следовали такие «генералы от террора» как Савинков или Азеф. Впоследствии (в 1908 –09 г.) такое привилегированное положение БО обернулось крупным скандалом. Выяснилось, что Азеф - агент «охранки» и он уже много лет вполне благополучно работал на полицию, черпая из обоих «котлов» - полицейского и революционного.

К слову, интересный эпизод. В 1907 г. Савинков носился с идеей теракта – предтечи 11 сентября 2001 г. В Мюнхене в 1907 году появился некий русский инженер, анархист по убеждениям, Сергей Бухало, который обещал по заказу БО построить самолет, способный развивать неслыханную по тем временам скорость, стартовать из Англии и набирать огромную высоту. Управляемый террористом-самоубийцей он должен был спикировать на какой-нибудь из царских дворцов в Петербурге, уничтожив таким образом царя. На этот проект БО планировала потратить несколько десятков тысяч тогдашних рублей.

Раскрытие предательства Азефа, постепенный сход на нет революции в России, потеря веры в действенность индивидуальных актов надломили террор. Группы распадались из-за атмосферы всеобщей подозрительности, многие люди уходили из террора, видимо, ослаб и финансовый поток. Для Савинкова пришло время осмысления.

Во Франции он знакомится с Зинаидой Гиппиус и Дмитрием Мережковским. Именно Гиппиус и стала литературным наставником Савинкова. Они и подсказала Савинкову название его первой книги «Конь Бледный», отсылающее к Откровению Иоанна Богослова и к всадникам Апокалипсиса -
( … И когда Он снял четвертую печать, я слышал голос четвертого
животного, говорящий: иди и смотри. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя "смерть"; и ад следовал за ним; и дана ему власть
над четвертою частью земли - умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными)
и псевдоним – В.Ропшин.

Зинаида Гиппиус


Книга эта почти биографическая и рассказывает о покушении на московского градоначальник вел.кн. Сергея Александровича, хотя имя его, равно как и самого Савинкова прямо, естественно, нигде не называются .
Она написана в подчеркнуто минималистской манере, со множеством коротких диалогов. Сложно однозначно сказать, что больше привлекает в этой повести - ее художественные достоинства или личность самого Савинкова и его реальных сподвижников – Каляева и других, словно сошедших с самых суровых и проникновенных страниц книг Достоевского.

Герой Савинкова-Ропшина, Жорж, занимается политическим терроризмом исходя из идеи свободной личности, из своеобразно понятного ницшеанства. Он презирает и правящее самодержавие, считая лояльность к нему проявлением рабской морали,
и интеллигентские мечты о социализме:
«…Я верю, что сила ломит солому, не верю в слова. Если бы я мог, я бы убил всех начальников и правителей. Я не хочу быть рабом. Я не хочу, чтобы были рабы … …Счастлив, кто верит в воскресение Христа, в воскрешение Лазаря.
Счастлив также, кто верит в социализм, в грядущий рай на земле. Но мне
смешны эти старые сказки, и 15 десятин разделенной земли меня не
прельщают. Я сказал: я не хочу быть рабом».
Для него единственное подлинное «добро» – это абсолютная свобода, или, говоря иными словами, ничем не сдерживаемое проявление собственной воли.

Интересно, что реальный Савинков никогда лично не принимал участия в боевых операциях и никого, скорее всего, сам никогда не убивал. Его роль заключалась в поиске людей, пригодных на роль боевиков и общей организации дела. Роль небезопасная, но далекая от жертвенности и соответствующей ей психологии, который был пропитан, например, тот же Каляев.
Представить себе примерно деятельность Савинкова во главе БО можно из описания другого лидера БО Гершуни (из книги А.Гейфман) -
«Гершуни … никогда не принимал участия в боевых операциях. Он искал людей, пригодных на роль боевиков…когда цель была выбрана, Гершуни лично сопровождал террористов на место предполагаемого покушения, с тем чтобы подбодрить их или отвести последние сомнения… Новоиспеченные террористы перед самым покушением испытывали страх, угрызения совести и подтолкнуть их к действию мог только Гершуни, гипнотически влиявший на людей, которые полностью покорялись его железной воле».

«Покорялись его железной воле»… Возможно, Савинков представлял себя кем-то вроде «избранного», «падшего ангела», руками которого Провидение наносит удары по «ветхому царству», в праве которого миловать людей или карать их...

Многое здесь поясняют стихи Савинкова,
которые написаны вполне в стилистике других стихов того времени,
но автор... зная, кто их автор
воспринимаешь их уже совсем по-другому:

***
Не князь ли тьмы меня лобзанием смутил?
Не сам ли Аваддон, владыка звездных сил,
Крылами к моему склонился изголовью
И книгу мне раскрыл, написанную кровью:
"О, горе, горе… Вавилон еще не пал…
Час гнева Божьего ужели не настал?
Кто в броне огненной, в пурпурной багрянице,
Отважный вступит в бой с Великою Блудницей?
Иссяк источник вод, горька звезда-Полынь,
Ты - ветвь иссохшая, прах выжженных пустынь".
Я меду внял речей лукавых и надменных,
Я книгу прочитал деяний сокровенных,
Я, всадник, острый меч в безумье обнажил,
И Ангел Аваддон опять меня смутил.
Губитель прилетел, склонился к изголовью
И на ухо шепнул: "Душа убита кровью…"


Судить о чисто поэтической ценности стихов Савинкова я не берусь, их ценность, скорее, в другом – в личности автора, что подразумевает подлинность пережитого.

Пожалуй, чуть ли не точнее всех написал о Савинкове философ Федор Степун:
«Вся террористическая деятельность Савинкова и вся его кипучая комиссарская работа на фронте [в 1917 г.] была в своей последней метафизической сущности лишь постановками каких-то лично ему, Савинкову, необходимых опытов смерти».

Итак, террорист Савинков убивает, писатель Ропшин – талантливо кается в содеянном. Личность и Текст сливаются воедино, образуя некий «объемный» образ.

Следующая книга Савинкова «То чего не было» (1912 г.) написана совсем по другому, в более классической, можно даже сказать «толстовской» манере русского романа. Савинков пытается дать в нем художественную историю первой русской революции, через которую красной нитью проходит история дворянской семьи Болотовых. Три брата Болотовы – Андрей, Александр и Михаил участвуют в революции и в итоге все погибают. Андрея казнят за совершенный им террористический акт, Александр убивает себя, не желая живым попасть в руки полиции. Михаил, самый младший, гибнет на баррикадах.

Нетрудно уловить здесь какие-то ассоциации с семьей Савинковых. Старший брат Савинкова – Александр, тоже революционер, был отправлен в ссылку в Якутию, где покончил с собой. Отец Савинковых, Виктор Михайлович, ожидая, напротив, после манифеста 17 октября 1905 г. освобождения сына, узнав о его смерти, сошел с ума…

Роман «То чего не было» был принят критикой не столь хорошо как первая книга. Некоторые даже писали, что удачный «Конь…» утонул в «том чего не было».

В этой книге Савинкова уже меньше нигилизма. Роман заканчивается следующим эпизодом. Простолюдин-революционер Ваня приходит к старику Болотову сообщить тому о смерти его последнего сына. После чего он удрученный увиденным горем отца возвращается на станцию, где встречает артель пильщиков леса, в которых он видит как бы весь русский народ:
«…Он увидел Русь необозримых полей, распаханных, орошенных потом полей, заводов, фабрик и мастерских, Русь не студентов, не офицеров, не программ, не комитетов, и не праздную, легкоязычную и празднословную Русь, а Русь пахарей и жнецов, трудовую, непобедимую Русь».
Ваня (по мысли Савинкова) понимает, что баррикады и революция, героизм и провокация, предательство и преданность – всего лишь пена народного моря, только всплески мятущихся волн. И ни министры, ни чиновники, ни революционные комитеты не властны изменить ход событий, как не властны матросы успокоить бушующий океан. Заканчивается роман словами о вере в народ, в его вечную Правду.

К слову, о России «стране честного труда» и «политых потом полей» Савинков опять вспомнит спустя много лет, когда будет писать свою ставшую известной и скандальной в эмигрантских кругах статью «Почему я признал Советскую власть». В ней Савинков утверждает, что увидел, наконец, в реальности эту страну в Советской России…

Но это 15 лет спустя. А после выхода первых книг Савинкова его бывшие товарищи тоже негодовали. Он разрушил легенду об идейных революционерах идущих на смерть с думой о судьбах народа. Один из лидеров партии и ведущий идеолог эсеров Виктор Чернов писал (цитирую не дословно, по памяти), что «все действия Савинкова имели своей целью исключительно собственное самоутверждение». Другой эсер и член БО Николай Тютчев, считал, что образы революционеров в книгах Савинкова «ходульны и не имеют ничего общего с реальностью». А социал-демократа Плеханова возмутил «мистицизм» Савинкова, неподобающий по его мнению революционеру. Из коллег по «террорной работе» только лишь один Созонов (убивший министра внутр.дел Плеве) одобрил Савинкова и утверждал, что Савинков верно передал чувства и духовный мир революционера.



Очень много вопросов вызвали и «Воспоминания террориста» Савинкова, которые уже в отличие от его художественных книг претендуют на документальность и точность при отображении событий. Кто-то из эсеров (сейчас не помню, кто именно) написал даже своего рода ответ Савинкову, где досконально выявляет и исследует все неточности Савинова, которых будто бы обнаруживается множество.

После начала Первой мировой войны Савинков работает военным корреспондентом. Его короткие очерки о войне на Западном фронте - «На Марне», «Париж», «Русские солдаты в Париже» и т.п. печатаются в России. В них восхищение перед мужеством французского солдата и призыв к России достойно поддержать борьбу Франции против кайзера.

После февральской революции 1917 г. Савинков возвращается в Россию. Этот очерк не претендует на полноту жизнеописания Савинкова, и поэтому мы не будем останавливаться на подробностях богатых событиями 1917-1921 гг. и перейдем сразу к году 1923, когда вышла еще одна повесть Савинкова - «Конь вороной».

Герой книги – белый полковник, командир отряда, продолжающего бороться против большевиков где-то на сходе Гражданской войны. Повесть основана на реальных событиях 1921 г., когда остатки белогвардейцев, бежавших в Польшу, совершали с ее территории набеги на советскую территорию в Витебскую, Минскую и Псковскую губернии. Эти отряды подчинялись так называемому «Народному союзу защиты Родины и свободы», которым руководило информационное бюро в Варшаве, возглавляемое Савинковым. Эта книга является своего рода продолжением темы «Коня бледного» - «...и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей». // Откр. Иоанна Богослова.
В ней главный герой предстает уже совершеннейшим карателем, творящим направо и налево казни и убийства. Подспудно в ней проводится мысль о напрасности дальнейшей борьбы против советской власти, которая приводит только к бессмысленным жертвам и ожесточению людей.

«Конь вороной» был встречен бывшими друзьями Савинкова в штыки - Гиппиус обвиняла автора а мазохизме, а сам роман в «антихудожественности».



"Иконописный" современный Савинков - "борец с большевизмом"


На мой взгляд, повесть ценна в том же плане, в которым интересны «1920» Василия Шульгина, книги Романа Гуля и других очевидцев Гражданской войны, они имеют документальную ценность. Возможно, они и не следуют событиям точно, но атмосферу тех дней передают очень верно.

К слову, почти все книги Савинкова были опубликованы в Советской России в 1920-х гг.
Получается, что тогда большевики не скрывали, что думают и пишут их политические враги.