Памяти императора
...Горести наваждения преследовали будущую императрицу российскую Марью Феодоровну. Упал с лошади и приобрел неисцелимую травму жених ее – цесаревич Николай – старший сын Александра Второго. Пришлось идти за следующего сына... А так и не было б у нас Николая Второго – по крайней мере выкристаллизовывался б он совсем из другого сперматозоида – и – как знать? – каким б путем пошла тогда история России?

И кстати – не везло венценосцам на усидчивость на движущихся средствах. В свою очередь уже сын Марьи Феодоровны – Георгий – опочил в бозе после падения с мотоцикла.

Вспоминаю, как перезахоранивали останки. Не было на наших придурков Щедрина. Рядили и судили об останках царя. В телевизоре через каждую минуту какое-либо кувшинное рыло судачило с непременным «Я убежден!!!» (Да кто ты такой!) о том, что и как. Сменялись мордоторговцы, неизменна была суть перемалывания одних и тех же истин. Губернатор Вяковлев (браво! браво! он запомнился тем, что в дубленке, однако без шапки, но в перчатках (!) орудовал ножницами при перерезании кумачового бинтика на открытии залатанной панели моста Петра Великого) провякал что-то глубокомысленное (стоя, естественно, в соборе в той же дубленке, только не видно было, имеются ли на его руках перчатки и ножницы в них, ведь он всегда готов хоть что перерезать, лишь бы было торжественно). И только один репортер, выполняя дурацкое задание начальства, тоже рассуждал на эту тему. Тут, видите ли, смешалось все в доме Романовых: и в августейшие мощи втесались плебейские кости – лакея Труппа и доктора Боткина – так вот как же там быть с ритуалом? Вспомнили, как погребали Диану, вот уж вроде бы и прецедент. Да только там пел Элтон Джон. А ну как у нас, предположил находчивый комментатор, завоет… Газманов.

Николай II. Как можно столь обожествлять человека, который каждый день в дневнике писал:
«Утро было солнечное, и потому теплое».
«Встали поздно, вследствие чего моя утренняя прогулка была слишком короткой...».
И так – каждый день.
Конечно, смерть мученическая. Но... Я вот и о. Бориса недопонимаю: он хочет в храме своем на стене отвести место (там много места из-за того, что все разграблено и разрушено) –почетное – сонму новомучеников и прежде всего – царю...
Ему было в высшей степени наплевать на страну.
«Такой же летний день, 15 градусов в тени...».
И вспоминается собчаковская эпопея с перезахоронением. По дебильнику показывали перевозимые ящики. Они напоминали тару из-под сухофруктов. На одном было написано: «Николай II».
И они еще возмущались, что гроб Чехова привезли в вагоне для перевозки устриц.
А мы как-то раз с покойным ВК Никифоровым гуляли по Питеру. Выпивали, конечно. Возле театра Комиссаржевской стояли ящики с декорациями. Один был по размерам – как гроб, но – прямоугольный. Просто ящик. На нем болтался трогательный «контрольный» замочек – из тех, что ни от чего не оберегают. И самое потешное: на ящике была наклеена полоса с типографской надписью: «Царь Федор Иоаннович». Константинович захохотал. Я сделал фотку. Кстати. получилось хорошо. Послал в «Литературную газету» - тогда был фурор «Клуба 12 стульев».
Конечно, никакого ответа я не получил .