Музыка:

Sand

В палисадниках слонялись
Оказывается, сказка «Маленький принц» могла бы быть вовсе не такой, как мы ее помним. Из-за простой детали русского перевода – Лиса сделали бы женщиной. Ужас.

Поначалу шли жаркие споры: Лис в сказке или Лиса? Кое-кто рассуждал наивно-формалистически, ссылался на биографию самого Сент-Экзюпери: мол, в его жизни была «другая женщина», а потому Лисица в сказке – соперница Розы.
…
Пойти на поводу у приземленной, упрощенной трактовки очень легко. И вот что получилось бы.

…если сделать Лисицу (в женском роде), пойдут, пожалуй, сварливые взаимные попреки, некая семейная сцена:

– Ты сама виновата. Я не желал тебе зла (или, чуть менее буквально: я желал тебе только добра), но ты захотела, чтобы я тебя приручил... – Конечно. – Но теперь ты будешь плакать. – Конечно. – Вот ты ничего и не выиграла! – Нет, выиграла...

И вообще я нахожусь под большим впечатлением от книги Норы Галь «Слово живое и мертвое».

Впечатление, в частности, такое:

Счастливая смерть в палисаднике

Альфред был высокий, элегантный, диспептический. Он стоял у камина в желтом галстуке. Висела странная тишина. Я весь белый, как будто обескровленный, стоял у комода, когда вошла Анна, сестра Альфреда. Альфред обернулся к ней: «Ты только посмотри на себя, Анна, ты вся прямо прозрачная и все кости наружу!» Анна замешкалась, сделав шаг, – будто бы приняла слова Альфреда за насмешку. Я попытался разрядить обстановку как можно мягче: “Смотри, как ты похудела, кожа да кости!” Что правда, то правда – сестра Альфреда была тощей, как ее брат, диспептичной и крайне элегантной. Сегодня будет объявлено о ее помолвке с маленьким профессором. Как же я любил Анну! Вот, я увидел ее опять, царящую в ореоле начала нового пути, и сердце мое упало в прах. Изящной манерой она села на козетку, растопыренными пальцами попробовала оживить тучную копну волос, крашенных под каштан. «Не желаете ли прогуляться в палисадник, Эдуард?» - спросила она меня. Не отводя от меня глаз, она покосилась на раскрытое настежь окно, будто бы ожидая приезда профессора. Мое бледное лицо покрылось малиновыми пятнами. Я улыбнулся с водянистой горечью. Смеется ли она надо мной? Но тут же простил ее. Она слишком молода и еще плохо понимает, как надо действовать, когда чего-то хочешь от жизни!

В палисадниках слонялись озабоченные собаки. Узловатое лицо Анны сопровождала бесформенная улыбка. «Что-то она задумала,» - показалось мне. - «Не может же она вот так расстаться.» На раскидистой ветке сидела хищная птица. В клумбе работали садовники. Анна рассказывала о маленьком профессоре. Он представлялся ей шишковатой, колоритной личностью, но я знал его желчной стенающей тварью, лишенной какого бы то ни было личного обаяния. Ни в его нраве, ни в его повадках я не нашел ничего такого, что импонировало бы мне до глубины души. «Если бы вы только знали, Эдуард, как мне сложно…» - произнесла Анна. Прекрасная, узкая улыбка отблеском мелькнула на ее губах. Птица встопорщилась и расправила крылья с умственно-отсталым и негодующим видом. Она медленно взлетела, опустилась на плечо Анне и клюнула ее в висок, в голубую, нервно-мерцающую жилку. Лицо Анны, осененное глазами счастливицы, враз стало одухотворенным. С подкосившимися коленями она упала наземь, и платье ее цвета соли рассыпалось по яркой траве. Ее каштановые, как шерсть чау-чау, волосы мерцали и пенились в зеленом полумраке листвы. Однако вид у нее был отсутствующий, будто дух из нее вон. Я заметил, что она умерла. Садовники и пальцем не пошевелили в нашу сторону.