Дело о писательстве
Дело в том, что писателем может называться не тот человек, который пишет (мало ли кто и чего пишет), но тот, кто имеет план. И у кого есть воля к осуществлению этого плана. Тот, кто планирует и тратит время на осуществление своего плана. Когда писанина оказывается ценной не сама по себе, но как момент осуществления задуманного. План самодочтаточен, он никому и ничего не должен, существует сам по себе, вещь-в-себе, сам себе смысл и сам себе машина, осуществляющая этот смысл, везущая саму себя. Плана нет без системы, только система и порождает писательство как некий дискурс. Написав трехстишье ты не становишься писателем, точно так же как ты и не становишься писателем написав три десятка пухлых неопубликованных творений (а то и опубликованных), то есть, видимо, помимо инстинкта письма есть что-то третье (кроме плана и систеиы), что позволяет человеку называться или называть себя писателем.

Однако всё это вторично и совершенно необязательно по отношению к плану и воле к осуществлению.Сам способ производства предполагает планирование - сегодня я делаю то-то и то-то, завтра это и это, после окончания этого текста, как на перекладных, пишу следующий. Рассчитываешь время и подпитываешься во время работы над текстом планами о следующем. Но что даёт-задаёт волю к осуществлению? Моя подруга сказала мне, что пишет ибо таково её призвание, спущенное сверху, но я никак не могу разобраться, где верх, а где низ. И, главное, зачем....

Хотя во всем этом слишком много искусственного и нарочного - начинать получаться должно именно тогда, когда ты избавляешься от плана, избавляешься от цели, а тексты окружают твою жизнь как сугубо факультативные, служебные сущности. Ибо нельзя позволить навязать себе логику текстов, логику бытования текстов, всех этих ороговевших чешуек, против которых, как я узнал сегодня в магазине, существует пилинг.

Тексты должны получаться когда ты не-писатель, а когда ты писатель - то может получиться сплошной соцреализм, так мне кажется.