Гоголи нашего времени
Днем – случилось так – пришлось угробить пару часиков, чтоб не идти домой – генеральная там, понимаешь, уборка, а для меня это сущий ад, а резервные полюбовницы кончились – пришлось идти в кино... Пять звезд на Павелецкой – «Ночь в музее-2», да еще двадцать минут ожидания... Фильм не по мне – я уж и спать пытался, но дотерпеть до конца не смог – ушел. (Последний раз, помнится, я так уходил с «9-й рвоты» из к/т «Хроника» на Невском, 88).



Но забрел вот в магазин издательства «Согласие» – мне нравятся эти книги: Г.Иванов, Газданов, Ходасевич, Чуковская ... Их есть у меня! И тут я выглядел томище объемом процентов так в семьдесят от телефонной книги. Астафьев! Полистал – глянул на цену – семьсот рублей. Вроде б и жаба душит, да что-то подсказало – больше этот фолиант мне не встретится. Тем более, что только что издано. В Иркутске – только что издано. А уже сюда привезли. Зря что ли? Я решился. И не пожалел, что взял...

Уже в метро удалось примоститься на диванчике и раскрыть том – эпистолярный дневник 1952-2001 годы.

Мне вспомнились мои встречи с Астафьевым (шутка) точнее одна встреча – двадцать лет назад в кремлевском дворце съездов перед открытием депутатского опять же съезда. Кто-то нас познакомил, я стал напрашиваться взять интервью – запомнилось, что Виктор Петрович доброжелательно пообещал, но попозже – сами, говорит, понимаете... И был он, правда, весь какой-то лучезарный, приветливый.

Но встретиться не довелось. Как-то позвонил уже – по красноярскому телефону.

Жена взяла трубку. «А вы бы сначала спросили, как он себя чувствует, здоров ли он?» – это даже не был укор, хотя чувствовались в ее голосе усталые интонации... Понятно, что ему все эти интервьюеры уже надоели. Когда я служил в одной цековской газете, красноярский собкор плакался на редакционном собрании, что вот не выдают ему диктофон, а он часто встречается с Виктором Петровичем – и как жалко, что все его речи пропадают... (Плохому танцору всегда жмут узкие ботинки, ну пошел бы сам да и купил себе этот несчастный диктофон...). Ну, да ладно.

И вот в метро открыл наугад. Читаю:

(с.265) Вологда. Из письма В.Я.Курбатову 27 февраля 1979 г.: «Но вот был я в те же дни, как и ты, в Москве в гостях у великого артиста Михаила Александровича Ульянова, в самом центре Москвы, в квартире, стараниями жены его и тяжкими трудами артиста добытой и прилично обставленной. Вроде всй есть, слава, внимание со всех сторон, сердце, не до конца разбитое и растраченное на публичный рёв во время всяких громких политмероприятий, и деньжонки, хоть и не вдосталь, а водятся, пить давно бросил, не курит, не гуляет. И вдруг среди доброй беседы, горестно изогнув подковой нижнюю губу, любимец публики и партии заявляет: «В Москве живёт восемь миллионов одиноких людей». Это его доподлинные слова! Я аж притих и ужался в себя».

(И кстати, сколько ж тут подводных течений в этом незатейливом абзаце. Казалось бы, генерал сцены – обсюсюканный и зацелованный – а нате вам! И вдруг мне вспомнилось, что вот совсем недавно читал тоже новое издание – воспоминания Шаламова – в тысячестраничном томе он несколько раз подчеркивает, что Пастернак – пленник в своем семействе! Стало быть – и дома одинок. Как сказал бы по сему поводу Исикава Такубоку: «В сердце каждого человека – если вправду он человек! – тайный узник стонет»).

И ведь Астафьев не был уж таким зажатым провинциалом уж он-то, видать, сумел выдавить изх себя раба. Мог бы – как многие наши постнорожие номенклатурцы – давно бы обустроиться не хуже любого народного артиста. А нет – из Вологды – в Красноярский край, минуя все столицы...

(«Толпами и в одиночку начали прибывать на отдых утомленные писательские дети. Мои чада, наряженные в Чусовом и на чусовской манер, тут же и померкли, ибо дети те, скорее, главные среди «тех», меняли костюмы по три раза на день. Никита Михалков, красивый кругломордый парнишка с лучисто мерцающим взглядом – так и по четыре. Да и костюмы-то все по новой моде шиты, все с заграничными нашивками и фасонным покроем. Девчонки вокруг того Никиты вились роем, и он их тоже отмечал. В ту пору мне и в голову не могло прийти, что из этого шумного баловня и шалопая вскорости получится такой серьезный режиссер и артист».
Виктор Астафьев. Зрячий посох. «Москва», 1988, №3, стр. 43).

И вот – тому же В.Я.Курбатову – 3 января 1982 года (с.306):

«Читаю «Осень патриарха». С трудом достал. Читаю и убеждаюсь, что вся наша литература, вместе взятая, дряхлая, менторская и сладкожопая по сравнению с книгой Маркеса. В «Патриархе» он добрался-таки до чудовищного нашего творения, способного погубить весь мир. И в его генерале узнаются все деспоты мира, и наши тоже, все подлецы и трусы, и шкурники, значит, и мы – тоже. Беззубо шамкаем мы голыми дёснами что-то про природу и человека, часто умненько, ласково, когда кругом такая «блядская жизнь», как сказал великий Маркес. Великий Гоголь нашего времени...».

Так что вот – в кинишко сходил.
Кстати, в прошлый приход в тот же магазинчик «Согласия» выудил я там столь же габаритный «кирпич» на семьсот c лишним страниц московского уже (изд-во «Научный мир») производства – Л.Н.Лунц. Литературное наследие.

Этого серапионова брательника я знал плоховато. И вот...

Вообще с серапионовыми братьями – у меня отношения косвенные: встречался несколько раз с вдовой Зощенко, а потом – и с его внуком. А еще по телефону разговаривал один раз с Михаилом Слонимским.

Не так давно была по ТВ передача про Зощенко. Я и не знал, что его женушка отдавалась в квартире любовнику, позабыв, что ММ... за стенкой.

И в этой передаче про Зощенко выступал Сергей Слонимский – сын классика, пересказывал – словно очевидец – чужие мемуары, А я невзначай припомнил свой штришок. Шестьдесят девятый год, экскурсия «По литературным местам Карельского перешейка» – туда входила новелла о Зощенко – с посещением дачи в Сестрорецке, встреча с ВВ, иногда – с заездом на кладбище. Короче: Инна Михайловна Рудницкая – методист Бюро путешествий и не только знаток культуры и литературы, сама блистательный экскурсовод, дала мне телефон Михаила Слонимского – серапионова братца, и велела позвонить ему и обратиться с просьбой помочь походатайствовать, взять ту дачу под особую охрану, чтоб там возможно был потом музей.

В прихожей на Литейном у нас стоял телефон – яркоголубой аппаратец. Набрал номер. Сердчишечко заколотилось – ведь надо же, в какую пучину времен углубляюсь.

Басище – тембра небывалого. Объясняю: так и так, Михаил Леонидович, вот мы водим экскурсии, а дачка-то в не шибко крепком состоянии, быть может, посодействуете – через Союз писателей, горком, обком...

Рокот – словно каменный грохот водопада, при этом ровный, некричащий, и оттого совсем какой-то безразличный.

– Конечно, это надо обязательно сделать. ведь он же – классик...

И – повесил трубку.

Вроде бы как я у него разрешения спросил, а он милостиво разрешить соизволил... Или я такой бестолковый – не сумел внятно объяснить? Ну а он – толковый? Не переспросил, не уточнил, отбарабанил свое – и баста. М-да-с... Зато вот и я сподобился - пообщался с классиком. Потом – уже в городе М. - обнаружил в библиотечке отчима труд Слонимского «Повесть о Левинэ» - тоненькая книжонка о... деятеле баварского трудового подвижничества... Издано в 1936-м, тираж 50000.

Одна из фраз на предпоследней странице:
«Адольф Гитлер шел к власти. Близился последний акт господства звереющих собственников».

М-да-с... А тоже ведь... классик.


Postfactum.
Вчера я подверг дружеской, но справедливой критике Е. А. Киселева за неполное знание истории г. Петербурга. В сегодняшнем нумере «Новой газеты» есть полосочка – выжимка стенограммы той передачи, и – вот уже чудо чудное! – там уже из нашей критики сделаны выводы и «прошибка» устранена. Прямо как в оруэлловском министерстве правды! Хотя на сайте «ЭМ» - в стенограмме – прежний, непокореженный текст.