«Поиск» и передовицы в «Савраске»
Оклад 230 да плюс гонорары, да минус алименты.

Нашелся добренький человечек, приславший анонимку: что вот дяденька попивает, сыночка с женой покинул, да еще всякое там дрянцо, вот, мол, перепархивает с газетки в газетку, этакий не нужный для советской власти мотылек.
Сперва пришла секретарша – сдобненькая блондиночка, напоминающая крендель в филипповской булочной у нас на Невском. Такой – припудренный мукой пышненький кренделечек.

Напротив сидел хорек, попыхивая папироской. Булочка накренилась надо мной и стала спрашивать, когда, откуда, из какой семьи ушел…
Потом пришел Мылов (назовём его так – редактор отдела), оглядел сверливым взором всех в каморке.
Ему нравилось тайное знание всех и всяческих секретов.

Он сказал: он знает, что я и впрямь выпивоха, ведь был же случай в Ленинграде, когда при встрече на Московском вокзале я обдал его удушливым перегаром. Но он добавил: он заступился за меня, сказав, что вовсе я и не выпивоха. А про тот случай на Московском вокзале он вообще умолчал.
Мне было как-то уже и все равно.

Забегая вперед, скажу, что потом булочка возвратила мне ту анонимку. На корявой машинке напечатано, Подпись – явно вымышленная фамилия, забыл какая точно, но анонимка та у меня в архивчике покоится.

Но конвертик с той анонимкой был упакован во вполне «взрослый» пакет со штемпелем Ленинградского райкома КПСС. «Направляем вам и проч…» И подпись – заведующий орготделом Баскаков. Сразу подумалось: ну и сволочь же ты, Баскаков. Видишь ведь, что анонимка, знаешь ведь, что твоя же партия велела не рассматривать анонимки, так нет – он подстраховывается, ему лениво что-то там перепроверить… Ну да фиг с ним. Потом, кстати, я прислуживал как-то в центральном государственном кремле – нас посылали редактировать съездовские выступления. Я служил в ту пору в депутатском журнале, и капризный зам по фамилии Петухов (назовем его так – ему было положено там отсиживать по должности), послал меня вместо себя – кстати, может быть еще и потому, что сам он не умел ничего в журналистике – даже править заметки, хотя и отслужил в отделе пропаганды ЦК, откуда его в журнальчик и сплавили. И вот мы сидим, правим-с… И приходит человечек – невзрачный и стандартный, как и все из их породы – среднестатистический цековец. И тихим неспешным голосишком рассказывает, что там деется за зубчатой стеной – на Манежной площади. А там тогда что ни день – новые митинги. И человечек рассказывает, что только что выступила Старовойтова… «И вы знаете, - сказал человечек, - за ее словами такой черный шлейф…».
А я тогда еще и не знал толком, что такое представляет из себя Старовойтова, а ведь можно сказать за нашею спиной, за той стеною зубчатой творилась новая история. И я узнал потом случайно, что человечка того фамилия Баскаков – и меня потом сопоставление всех деталей заставило поверить: он! А что? В порядке вещей – карьерка их так и продвигалась, и если он в столичном райкоме, то ничего удивительного, что его могли забрать клерком в ЦК. И когда мне попадается на глаза та анонимка, я сразу ж вспоминаю его понурую фигурку, как он почти что жаловался на Старовойтову, будто б предчувствовал, что те речи за стеною неспроста, что близится крах их благополучию… И мне казалось каждый раз, что это я все правильно вычислил – это один и тот же Баскаков.

А анонимка, мне подумалось, небось из Питера. Потому что направлена в Ленинградский райком, а наша редакция числилась по ведомству райкома Фрунзенского. Но сопоставить это было трудно – Фрунзенский ведь далековато – на улице Готвальда, а редакция – на улице «Правды» - прямо возле Ленинградского проспекта. Вот и решили доброжелатели, что и надо искать им правды поближе к одноименной улице… Так и попали они прямо в руки Баскакову. И когда я потом рассказал о том Цыдзику, он сказал, что скорей всего это Лиля с Мураховским (назовём его так) сочинили то письмецо подметное – выпивали, мыли косточки, вот и наваяли. Мураховский вообще был завистливый, нечистоплотный…

Но не в этом суть.

А суть скорее всего в том, что передовицы в «савраске» позволяли чуточек выкарабкаться из нищеты. Шестьдесят карбованцев за четыре странички на машинке. Зато – гарантировано. На передовицы был голод, мэтры ваяли их неохотно. Передовицы шли без подписи, а им была нужна слава.
Виртуозом в этом жанре был Мылов. Обложится справками, прочими газетенками, там стибрит мысль, тут пару строчечек, оттуда выудит какие-либо цыфиренки, надо- то всего наскрести абзацев так двенадцать.
Ну, он и меня приобщил.

Я был назначен специалистом по помойкам. Тогда поветрие было – экономить во всем, в том числе и на вторсырье и прочих отходах. И вот создаю очередную главную статью номера – по экономии, конечно. Мылов подбросил цековских справочек. И там сообщалось, кстати, и о том, что в каком-то городишке Ставрополья в аэропорту худо экономят керосин, которым заправляют аэропланы. А мне надо было – через запятую – упомянуть ведомства, которые не радеют об экономии. Ну и пошло в ход авиационное министерство. А бумажка-то цековская на всякий случай в ящичке, если оттуда отпор будет, тут-то мы ее и предоставим.

Короче. Выходит статеэчка. Через день звонок из того самого министерства.

– Скажите, что вы имели в виду? Откуда у вас такие порочащие нашу репутацию сведения?

– Мы свои источники просто так не разглашаем.

А сам на всякий случай посоветовался с Мыловым.

– Правильно! – одобрил он. – Пусть помучаются.

Они звонили еще несколько раз – обворожительными секретаршичьими голосочками, заискивающими, когда им что-то надо самим или начальство приказало. Но ничего не добились.

А тогда было суровое правило – непременно реагировать на критику.

Я и теперь восхищаюсь виртуозности тех канцеляристов авиационного министерства. Они прислали-таки бумагу в газету. Не зная, в чем их вина, они не просто приняли анонимный по сути своей укор, но и мазохистски упорствовали в страдальческом своем энтузиазме, уверяя всех в том, что впредь в ущерб работе не допустят никогда и что…

Словом, так всё и шло. А еще надо было выполнять норму – шестьдесят на сорок – т.е., чтоб шестьдесят процентов гонорара шло тебе, а сорок – будь любезен раздай авторам. В журналистских кругах, где надували щеки активисты и издавали специфические профессиональные журналы, такая практика называлась «заавторство».

Такое вот было тогда крепостное право.

И как-то повелели мне создать полотно за подписью вице-президента АН СССР академика Овчинникова.

Ох! Я сразу представил, сколько ж мне придется обивать пороги той академии.

На удивление легко дозвонился. И поехал в президиум академии на Ленинском проспекте.

И вот... Заполненная седовласой профессурой приемная – ну прямо как у зубного врача. Но, к счастью, там меня недолго мариновали – позвали в кабинет. Я и не представлял, что есть такие академики. Двухметровый молодой красавец легко поднялся из-за стола. Потом я узнал про него, что он еще и актер, скалолаз, словом, баловень судьбы, хотя и с печальной предысторией – сын врага народа - репрессированного главного инженера авиационного завода.

(И как рано он умер в 1988-м – как Ленин или Петр Первый – в пятьдесят три года).

Но в тот день ничего не предвещало

Я проверещал свою просьбу насчет интервью. Овчинников, кроме академического генеральства, еще был директором института - биоорганичекой химии имени Шемякина

Он кивал головой и со всем вроде бы соглашался. Но конкретно от него ничего добиться не удалось.

Неделя прошла – с меня требуют текст.

Что делать и куда деваться?

Безмолвствуют телефоны как в президиуме АН СССР, так и в Институте имени Шемякина.

Спасаясь от репрессий, мчусь в научно-техническую библиотеку на Кузнецком мосту.

Пару часов полистал академические журналы, сделал выписки из речей всевозможных академиков. Излишне говорить, что в тот год – 1985 – компьютеров у нас никаких не было.

Вечером дома все написал, утром сдал – восемь машинописных страничек. Обычная, рядовая передовица требовалась на шести страничках и оценивалась в шестьдесят р., ну а эта - как особо выдающаяся - занимала две широкие колонки аж до самого подола полосы. Ну и цена ей была уже восемьдесят рэ.

Вышла из типографии, аки с перстами пурпурными Эос, грязная гранка передовицы «Практический эффект науки». Мнение ученого. Переслали ее в Институт биоорганичекой химии имени Шемякина.

Ну и ладно! Можно успокоиться – мавр сделал свое дело...

Дни идут – ни ответа, ни привета. Как вдруг суют мне эту гранку, дают черную «волгу» – срочно в номер!

Летим с молчащим как истукан водилой на юго-запад – в Институт биоорганичекой химии имени Шемякина. Перед отъездом я дозвонился какому-то профессору – какому-то ординарцу академика.

– Приезжайте, – сердито сказал профессор. – Только у вас там все перепутано.

Где перепутано, что перепутано – не сказал. Но уже не до этого – летим, ведь срочно в номер!

А в этом институте дальше вахты не пройти – все модерново – чипы, клипы. Но удалось вызвонить того сердитого профессора – секретарша вынесла гранку.

В машине я ее рассмотрел. Хвост исчиркан был зеленой авторучкой – о господи! тогда же был горячий набор, верстальщик просто некоторые строчки не сразу правильно поставил, перепутал местами, у них это называлось словом "заверстка", но для того, чтобы понять, что эта ерунда правится за секунду, было вовсе необязательно считаться Склифосовским или служить аж в самом Институте биоорганичекой химии имени Шемякина!

А так – ни одного слова не было изменено, и ни одной запятой не добавлено!
Вот она эта газета – суббота 28 июня 1985 года – передовая статья передового академика!

И мне всегда смешно, когда профессионалы всех мастей клянут журналюг, что якобы те ни в чем не могут разобраться.

А вспомнил я это потому, что ведь в газете был целый отдел науки, но почему-то задание дали нам – отделу промышленности. А замом редактора в том отделе был Митрошенков – шустрый мальчонка с бегающими глазками.

Потом я слышал часто эту фамилию. Оказывается, он теперь какой-то магнат на ТВ.

Но вот показали по тв-культуре (26 мая 2009 года) фильм «Тайны "Поиска"», посвященный... 20-летию газеты «Поиск»...

«Поиск», «Поиск»... Помню тот листок. Тогда мы все искали работу, все тяготились своими местами и искали куда б намылиться... Все были в поиске! Мне попадался этот листок – но ни разу и мысли не было попытаться туда перейти. А Митрошенков пошел сразу туда главным редактором – это ж совсем другое дело. Я его с трудом узнал – точнее вовсе не узнал, если б не «напузник» с фамилией.

И вот скучнейший фильм с текстом, словно перекочевавшим из передовиц прошлого. («Поиск», первая в нашей стране газета научного сообщества, рассказывающая о самых актуальных вопросах, волнующих учёных... «Поиск» активно участвовал в проведении первых компьютерных олимпиад среди школьников, писал о проблемах Арктики, давал возможность высказать свои прогнозы ведущим экономистам, вёл репортажи о создании андронного коллайдера, дискутировал о реформе вузовского образования, об «утечке мозгов», о положении учёных в России… В фильме зрители вместе с корреспондентами «Поиска» побывают на Дальнем Востоке, познакомятся с самыми интересными темами, которые поднимала газета за 20 лет. Это будет история современной науки на фоне быстро меняющегося времени... И этот бравурный эмбатерий откровенно рекламного жанра показывает откровенно убогую обстановку как самой редакции, так и всей той науки, которую сей листок представляет).

Я и не подозревал, что он еще существует. Ведь как ученые пишут в газеты – представление есть (см. выше).
И самый большой секрет (Полишинеля) – как столь беспомощный и пустопорожний фильм пробился на экран, ведь доцент мастерской научно-популярного кино во ВГИКе Игорь Афанасьевич Васильков учил как раз на таких примерах – как не надо снимать неигровое кино.