|
[Jun. 8th, 2022|03:03 pm] |

На этой картине можно видеть зверей из коллекции покойного Алексея Петровича Цветкова: Носорог, Медведь и (карликовый) Александр Сергеевич Пушкин. Носорог мог бы своим острым рогом закенселить Пушкина, потому что Пушкин, как и Бродский (это мне точно известно из моей ленты в социальных сетях), горячо поддерживает Жандарма Европы в его войне с Украиной и посвящает этому все свои произведения, за что его строго судит потомство, не знающее ни страха, ни упрека. Но пока Носорог просто стоит и смотрит. Да, собственно, он все это в гробу и видал.
Никто мне этих зверей не завещал, просто мне их привезла добрая Лена К. вместе с чашками, тарелками и еще другими предметами, порой весьма поразительными. Добрые люди просто берут и совершают что-нибудь такое, от чего им не бывает ровно никакой пользы -- и что тут поделать? Ничего и не сделаешь. А как я помру, тоже всех этих зверей кто-нибудь приютит, и заодно мою Выхухоль. Это так умилительно, что, кажется, поскорей бы. Надеюсь, у меня будут пышные похороны и красивые женщины будут на них рыдать. (Есть такая служба, нанимают таинственную незнакомку и она ходит среди других скорбящих вся в черном с блестками, с большим декольте и с разбитым сердцем. Но, наверное, слишком дорого обойдется потребовать, чтобы она сохранила мою Выхухоль в своем декольте. На Носорога точно ни одна не согласится.)
Ездили мы, как водится, сегодня утром в Холон. Там в министерствах меня уже все знают, охранник радуется, как родной. Одна сотрудница, правда, попыталась нас спровадить. Говорит -- идите в другое какое-то министерство (они все время произносят это название, но я не могу его запомнить), вам все сделают там, а здесь люди проходят первый этап. Я как я давно бы ушла -- да и сегодня бы не приехала. Но если я хочу чего-то достичь с документами, должна представлять себя своим отцом или сестрой. Отцом эффективнее. И только после этого говорить.
Поэтому я взяла ее за руки, точнее, за локти. Локоть имеет острую вершину, а рядом ямочка. И сказала ей:
-- Голубчик. Вот я пришла сюда, у вас тут очень хорошо, и вы знаете, сколько времени я тут старалась объяснить, что нам нужно, и меня никто не понимал?
-- Я сразу поняла, -- возразила она. -- Я быстро все схватываю.
-- Это потому, что вы очень умная, -- я подтвердила. -- А без вас тут никто ничего не понимал. Потребовалась помощь охранника, потом еще подключилась профессиональная переводчица...
-- ...хотя здесь почти все отлично говорят по-русски! -- заметила она, не отнимая локтей.
-- ...да, но тем не менее, чтобы здесь поняли...
-- Я и сейчас ничего не понимаю! -- уверенно сказала девушка за стеклом.
-- Вот, -- говорю, -- и все равно не получилось разъяснить те инструкции, которые я получила здесь же месяц назад. Все уже все забыли и никто ничего не понимал. А если я приду со всем этим в новое место -- ведь, надо думать, уж точно у меня ничего не получится?
У нее в глазах блеснула какая-то особенная кротость, такая волшебная кротость, какая бывает у женщин. Трудно объяснить. Мужской вариант этой кротости -- как у быка на бойне, как бы смирившегося с неотвратимой судьбой, а здесь другое, в общем, оно намного приятнее. Она стала звонить по телефону и горячо спорить с кем-то на иврите. Потом она сказала, чтобы мы приехали сюда в понедельник, к восьми утра. "Будешь первая!" -- говорит.
Это, конечно, большая честь. |
|
|