| |
[Jul. 19th, 2009|02:11 am] |
Нашла за креслом акустическую гитару и хочу научиться
на ней играть. Не получается!
(1) Не могу ее настроить без черного электронного
камертона;
(2) Не могу понять, как обозначается си, а как
си бемоль: кто из них H, а кто B. (У меня выходит,
что си -- и то, и другое.)
Очень сержусь из-за этого.
Так и до завтра толку не будет. |
|
|
| посредством слова изменить мир |
[Jul. 19th, 2009|06:27 pm] |
Когда мы учились в седьмом или восьмом классе --
ехали раз в метро с Мишей В. Мы стояли в вагоне
возле надписи "Не слоняться" и спорили о том,
существуют ли колдуны. Точных слов я уже не помню,
но Мишин аргумент и сейчас легко воспроизвести.
-- Что такое колдун? -- Миша сказал. -- Это человек,
который посредством слова может изменить мир. Можно
ли вообще изменить мир словом? Да без проблем.
Словом можно убить человека.
-- Как? -- я спросила.
-- Ну, можно сказать твоей маме, что на тебя в походе
упала глыба.
-- Ледяная глыба? -- я спросила с интересом. На дворе
был май.
-- Например, -- отмахнулся Миша. -- Тяжелая глыба.
-- Очень хорошо, -- я сказала. -- И что же?
-- Твоя мама, -- сказал Миша, -- ну или не твоя
мама, а вообще мама какой-нибудь дочери, не выдержит
этой новости о своей дочери и умрет.
Я знала, какой анекдот Миша пытается незаметно
и мучительно перефразировать.
-- А вдруг она не поверит? -- я спросила. -- Или не
умрет, а только лишится чувств?
-- Все равно, -- сказал Миша, -- принципиальная
возможность изменить мир словом, просто произнеся
его -- очевидна.
-- Но колдун, -- я сказала, -- если он существует, должен
уметь при одних и тех же воспроизводимых условиях
добиваться одного и того же результата.
Так было написано в учебнике физики, правда, о другом.
-- Это, -- сказал Миша, -- как раз вообще ерунда.
Это может самый тупой манипулятор.
-- Кто? -- я спросила.
-- Тот, кто манипулирует, -- сказал Миша. -- Людьми.
Например, какой-нибудь коварный обольститель. Он
видит девушку и желает добиться, чтобы она ему
отдалась. Потом он опять видит девушку, то есть,
это воспроизводимая ситуация.
Тогда это звучало очень цинично.
-- А что меняется? -- я спросила.
-- То есть, как? -- удивился Миша.
-- Ну, каким образом от этого мир меняется? -- я
спросила. -- Вот литература, в ней полно жалоб коварных
обольстителей. В XIX веке. Все говорят, что как раз
ничего не меняется, даже пробовать нет смысла.
-- Хотя, -- заметил Миша, -- все равно пробуют.
И мы стали спорить об определении колдуна: должно
ли для него что-то меняться, когда он произносит
слово, или только для окружающих неколдунов.
В действительности самый первый Мишин аргумент
на меня произвел впечатление, я потом много о нем
думала. (А слово колдуна все же должно менять мир
на уровне набора возможных исходов, иначе нет смысла.) |
|
|