|
[Dec. 15th, 2024|08:42 pm] |
Прочла, кажется, хороший рассказ на иврите. Написан от лица девочки, точнее, женщины, которая вспоминает, как она была девочкой и каждое лето играла в загородном доме у бабушки с дедушкой со своим двоюродным братом -- в обобщенных пиратов, то есть, больше в детективов; ходили еще по канату, чтобы потренироваться перед тем, как сбежать в цирк. Сразу стало ясно, что это необходимо, когда дедушка свозил их в какой-то гастролировавший восточноевропейский цирк. Еще играли в Анну Франк -- на чердаке. Боялись госпожи Блау Блюм, потому что она по ночам приходит за плохими детьми, да и не факт, что только за плохими, какая ей разница? -- и сжимает им горло своими ледяными пальцами. Чтобы отомстить ей за ее поведение, писали ей анонимные письма с угрозами. Госпожа Блау Блюм работала на почте и очень уважала дедушку, который покупал у нее марки. Еще иногда на чай заходил дядя Альфред, который учился в Париже в консерватории, но так и не стал оперным певцом, потому что из консерватории его выперли. Дети не знали, за что. Он рассказывал о своей студенческой жизни в Париже и пел арии, хотя его в общем-то никто не просил. Дядя Альфред рассказчицу не замечал, а ее кузену прочил большое будущее.
В одно прекрасное лето что-то случилось. Двоюродный брат приехал, но не играл с девочкой, а сидел и читал какие-то книжки, а иногда просто хмурился и сидел просто так. Она два дня терпела, а потом подкралась, забрала у него книжку и сказала, что не отдаст, пока он не скажет ей, что случилось. На обложке книжки был изображен человек, который целился в голову блондинки, лежавшей перед ним на снегу, причем надеты на ней были только лифчик и трусики. Кузен, подумав, потребовал от нее, положив руку на Танах, поклясться Черной Могилой Гитлера, что никому на свете не скажет. Она тут же поклялась. Он тогда объяснил, что, когда читает такие книжки, в штанах у него твердеет, и если разобраться с этим руками, возникает самое прекрасное чувство, которое он когда-либо испытывал, больше всего похожее на взрыв сверхновой. Но при этом вытекает белая жидкость. В школе им объяснили, что если даже хорошо мыть руки со следами жидкости, то оно потом попадает в море и может попасть в женщин, которые там плавают себе и ничего не подозревают, и тогда у них в животе заведется ребенок. И еще какими-то разными способами (я забыла) могут попасть, а они даже не знают. И похоже, что сейчас уже многие женщины ходят с большим животом, потому что у них растет его ребенок внутри. Было видно, что он этим гордится, но в то же время сильно обеспокоен, и это его останавливает. Девочка поняла, что это действительно проблема, ее надо решать. Она побежала на кухню, украла там полиэтиленовые пакеты, принесла их и сказала: делай это, а жидкость сливай сюда, а потом зарой ее в землю. Он обрадовался, совершенно успокоился, и тут же они снова стали играть.
Одна из игр была -- писать друг другу слова на спине и разгадывать, что за слово тебе написали. Но потом оказалось, что сильно мешает рубашка. Тогда рассказчица сняла рубашку и легла спиной вверх на диван, а кузен стал писать у нее на спине чрезвычайно неприличные слова, которые они никогда еще не произносили вслух: задница, проститутка, груди. Она повторяла их шепотом.
В общем, с такими играми они ужасно влюбились друг в друга -- хотя девочка уже давно влюбилась, просто я забыла это сказать, и мальчик, наверное, тоже -- и произвели у себя в убежище на чердаке, где стояла сломанная мебель, ритуал, который сами изобрели. Они расставили там свечи, надели тоги из простыней, закрепили как-то у себя на голове букеты роз или что-то такое, положили руку на Танах и поклялись Черной Могилой Гитлера, что никогда не женятся ни на ком, кроме друг друга, а потом мальчик раздавил ногой стакан (это часть местного свадебного обряда), и осколками этого стекла они порезались, достали таким образом кровь и подписались кровью под этой страшной клятвой. Потом убрали букеты, сняли тоги и попробовали заняться любовью -- кажется, получилось у них хорошо -- но тут пришел дядя Альфред. Бабушка с дедушкой уехали за покупками и забыли его предупредить, а он, как всегда, явился на чай.
Дядя Альфред сказал, что так нельзя, в их годы, и ведь они двоюродные брат и сестра, может родиться ребенок с шестью пальцами на каждой руке или с поросячьим хвостом -- и что скажет бабушка -- но он обязан ей рассказать -- но он готов промолчать, если мальчик встретится с ним здесь же в это же время завтра, чтобы выслушать его лекцию о том, как плохо он поступил. Девочка закричала -- почему только он? -- а дядя Альфред сказал, что он считает его ответственным за это безобразие, тем более, с его способностями и с его интеллектом.
Он ушел, и они тут же встали и дополнили клятву: поклялись Черной Могилой Гитлера, что даже если у них родится ребенок с шестью пальцами на каждой руке или с поросячьим хвостом, они будут любить его так же, как если бы у него было по пяти пальцев на каждой руке и никакого хвоста.
После встречи с дядей Альфредом мальчик сбежал по лестнице, уткнулся девочке в живот и плакал, а на вопросы ее отвечал только: "Я убью его. Его надо убить." Она посмотрела ему в глаза и поняла, что дядя Альфред сегодня умрет.
Сделали они вот что. Они изготовили яд из давленых слизняков, раскрошенных муравьев, высушенного и тоже раскрошенного собачьего кала, хвойной смолы и прочих смертельно ядовитых вещей -- у них, собственно, еще раньше был сделан яд, чтобы отравить банду злодеев, окопавшихся в фундаменте бакалеи. Роль девочки была в том, чтобы предложить бабушке, что она сама будет разливать чай, и положить туда яд. Все прошло хорошо. Девочка выбрала для дяди Альфреда большую черную кружку, положила туда пять ложек сахара и смертельный яд. Дядя Альфред съел три куска бабушкиного пирога, запил ядом, а дети сидели напротив в одном кресле и ждали, когда он упадет замертво. Но сначала он исполнил "Песнь о Земле" Малера -- очень красиво спел ее, потому что яд был, как видно, еще и волшебным зельем -- и уехал домой. Умер он на следующий день, в больнице: ему была назначена операция, и она прошла плохо.
Дети чувствовали себя неловко и знали, что это всегда будет между ними и разделит их; бабушка тоже чувствовала себя нехорошо, и их развезли по домам.
Рассказ, собственно, весь обращен к этому мальчику, двоюродному брату, перемежается какими-то деталями взрослой жизни, потому что это литература и поток сознания. Но, в общем, и это можно стерпеть. Некоторые детали важные тоже. |
|
|