Войти в систему

Home
    - Создать дневник
    - Написать в дневник
       - Подробный режим

LJ.Rossia.org
    - Новости сайта
    - Общие настройки
    - Sitemap
    - Оплата
    - ljr-fif

Редактировать...
    - Настройки
    - Список друзей
    - Дневник
    - Картинки
    - Пароль
    - Вид дневника

Сообщества

Настроить S2

Помощь
    - Забыли пароль?
    - FAQ
    - Тех. поддержка



Пишет Альма Патер ([info]alma_pater)
@ 2014-01-04 10:29:00


Previous Entry  Add to memories!  Tell a Friend!  Next Entry
Entry tags:Адам Мицкевич, Вильно, Томас Венцлова, поэзия, чудеса и знамения

наших струмени родзица
Нет слов, чтобы объяснить, до чего изумителен «Конрад Валленрод», не только по бездне сюжетов и мотивов, то-то оттуда кому что надо было черпали, но как объяснить, до чего изумителен, разве что сравнить его, например, с какой-нибудь из корон британских королей: совершенная структура, но и по отдельности бриллианты с бриллиантами. Особый, конечно, бриллиант «Вилия, наших струмени родзица». Как Майронис перевел: „Vilija, mūsų upelių matutė“, или у Кудирки: „Vilija mūsų motina upelių“. Надежда Дурова это читала, а Пушкин на вступлении остановился, на 39 начальных стихах, так что, может, и не дошел. На русский песню можно и не переводить, и так все понятно: струятся же Нарочь, Жеймяна, Вильня, Воке, вот они струмени, а Вилия им, конечно, родзица. Асеева перевод попался: 

                  Вилия – мать родников наших чистых,
                  Вид ее светел и дно золотисто,
                  Но у литвинки, склоненной над нею,
                  Сердце бездонней и очи синее.

  
Владислав Ходасевич правильно, наверное, писал, что ни одного из двух-трех русских переводов нельзя дочитать: «В лучшем случае – все стерто, сплющено, лишено энергии, силы, остроты, глубина. В худшем – просто переврано, искажено, обессмыслено». И дальше про то, что «Конрад Валленрод» написан тем божественно прозрачным стихом, какой видим в лучших созданиях Пушкина, в Полтаве, в „Для берегов отчизны дальней“ » (Возрождение. 1927. № 905, 24 ноября). Вот именно. Красотища же, бриллиант бриллиантом (Томас Венцлова написал бы не меньше абзаца про str, rdz, złc и src): 
                  Wilija, naszych strumieni rodzica, 
                  Dno ma złociste i niebieskie lica; 
                  Piękna Litwinka, co jej czerpa wody, 
                  Czystsze ma serce, śliczniejsze jagody. 
И т. п., эротика, межэтнические отношения, нарциссы и тюльпаны, проблемы глобализации и массовой эмиграции, знаменитый мотив «литовской пленницы». 
 
Но вот что характерно: Вилия, оказывается, не только «наших струмени родзица», но и наших архитекторов гробница: мало того, что, как общеизвестно, в бурных волнах Вилии закончилась жизнь славного нашего профессора Михала Шульца в тот самый день, когда вечером в Закрете начался знаменитый бал, на котором Александр узнал о переправе Наполеона через Неман (Неман, конечно, тоже фигурант песни про Вилию), так еще, оказывается, и Жозеф Пусье, губернский архитектор, творец кордегардий на Лепкальнё и в конце Басанавичяус, – на картинке одно из того немного, что после него осталось, – а также ампирных ворот католической духовной семинарии в бывшем кармелитском монастыре, не говоря про сад генерал-губернаторского дворца, тоже утонул в Вилии, спасая, как пишут в компилятивном шестом томе про архитектуру и архитекторов в компилятивной „Encyklopedii Ziemi Wileńskiej“ под редакцией хорошо нам всем знакомого Мечислава Яцкевича (Bydgoszcz: Towarzystwo Miłosników Wilna i Ziemi Wileńskiej, 2006), тонувших в наших струмени родзице. Надо будет на досуге разобраться, во-первых, что там в августе 1821 случилось, и в отношениях Вилии с архитекторами, в частности.