книга жалоб и предложений -
на обложке крупными буквами
трёхбуквие: БОГ.

скажи мне Патер:
основные имена-статусы Вильнюса типа
Северные Афины, сейчас вот просто "Европейский город" (?) -
какими именами, когда и кто, чествовали город волка?

На вскидку - с XVIII в. у европейского еврейства Литовский / Северный Иерусалим (http://daugenis.mch.mii.lt/litvakai/vilnius/Default.htm), а потом Иерусалим и в литовской патриотической поэзии и публицистике межвоенных лет, - утраченный святой город, сосредоточие помыслов нации. Тогда же виленские профессора задним числом о Вильне XVIII в. писали - Северные Афины, Северная Флоренция, из-за необычайного расцвета искусств, науки и просвещения. В XX веке Кривицкая Мекка для белорусов, о чем подробнее мог бы нам поведать antanian@lj, а у Юдиты Вайчюнайте в стихах - "Ты моя Мекка, моя Медина..."
Правда, были в польскоязычной поэзии начала XIX века сопоставления с великими городами древности, - мол, и где тот храм Артемиды? А наш Петр_Павел стоит и сияет.
С другой стороны, самая распространенная формула - Старый город Гедимина, с вариациями, но это уже другая песня.

     К тому же, однако: формула город Гедимина, среди прочего, подразумевала высокий статус великокняжеской столицы.
     Из упомянутых профессоров Юлиуш Клосс, в частности, называл город "польскими Афинами" и "польской Флоренцией"; Афинами город называли и литовские поэты XX века.
     Любопытны сакрализующие уподобления Иерусалиму, или Сиону (белорус Змитрок Бедуля), уже упомянутая Мекка, причем была такая белорусская версия, что, мол, белорусская идея вынуждена была бежать в Медину - Минск, но еще вернется. На мой вкус, специфическая городская рефлексия, пытавшаяся как-то выразить отчетливое ощущение исключительности, сакральности места сформировалась поздно, в VII веке, и ориентировалсь, конечно, на мировой аналог Иерусалима, в подражание коему и появились на своей Лысой горе свои Три креста, а позднее - своя Ерусалимка (Jeruzalė, Jerozolima) со своей Калварией, дальше - больше: Тускуланум, Тринополь, "литовская Швейцария", "Берлин", "Константинополь".
Некоторые из названных имен-статусов упоминают в своем знаменитом "Вильнюс как форма духовной жизни" (http://magazines.russ.ru/slo/2001/1/mv4.html) Милош и Венцлова. Милош, среди прочего, лишь бегло касается существенной для польской культуры значения Вильны: за немногими мелкими исключеними, польскую литературу создали в XIX веке виленчане, Вильно - город польского романтизма, город Мицкевича, Словацкого, филоматов (http://www.russian.slavica.org/article310.html).
     Наверное, можно было список предикатов, типа Вильнюс - колыбель нации, Вильнюс - храм, Вильнюс - Гедимино состас, с указаниями Вильно - столица Ягеллонов, с указаниями авторства...
     Ну и, - кто бы сомневался, - война 1812 года началась и закончилась здесь, - несмотря на то, что Наполеон переправился у Ковно, а русская армия еще три года по Европам шагала, - для мифоисторического сознания ничего не значит.

Ямпольский в книге Демон и Лабиринт
(текст у меня есть, но он есть и в виртуале)
вспоминает "Вальтера Беньямина, мечтавшего начертать собственную био-графию как карту. В “Берлинской хронике” имеется загадочный фрагмент, связанный с этим намерением: “...Я думаю о парижском полудне, в который меня посетило прозрение, подобно вспышке озарившее мою жизнь <…> я сидел в кафе Deux Magots в Сен-Жермен-де-Пре и с необоримой силой был поражен идеей нарисовать диаграмму моей жизни, в тот же момент я с точностью понял, как она должна быть сделана. Я ставил перед своим прошлым самые простые вопросы, и ответы записывались, как бы по их собственному велению, на листе бумаги, который был у меня с собой. Через год или два я потерял этот лист, я был неутешен. С тех пор я так и не был в состоянии восстановить его в том виде, каким он явился мне тогда, похожий на семейное древо. Сегодня, однако, мысленно восстанавливая его контуры, хотя и не набрасывая их непосредственно на бумаге, я бы скорее говорил о лабиринте" (Беньямин 1986: Walter Benjamin. Reflections. Ed. by Peter Demetz. New York, Schocken: 30--31).

ну это ещё конечно,
и к вопросу о своевременных потерях,
к твоему посту о теряющизся вещах :)

удивительно, что спустя некоторое время отдельные предметы домашнего обихода, как то копии душераздирающих рассказов из "Эха" за 1927 год, все ж таки находятся, - это не то, что шапка, оставленная в франкфуртском аэропорту, или другая, - кажется, увы, на виленском автовокзале

и к индивидуальным картам Вильнюса:
где указаны только улицы, по
которым ходил mister X,
заведения, которые посещал,
дома, в которые он был вхож.

комплект целый:
Вильно великих людей :)

да, при наложении таких карт могли бы получаться забавные паутинистые сгущения, например, у Замковой горы, на которую пытались подняться, но так и не поднялись, сперва А. Н. Островский, потом Н. С. Лесков, но Островский потом покупал подснежники у гимназиста под костелом Петра и Павла, а Лесков поехал в Верки, у колокольни Иоанна, на которую Федор Глинка забирался, а Достоевский только мимо прошел, в нынешней Филармонии, где то Мережковский речи держал, то еще кто