"Голубая лагуна"
«Голубая лагуна» примечательна тем что фильм этот, за вычетом смелых, прямо скажем, сцен подростковой, а местами и детской, эротики, не претендует каким-либо образом на высокую интеллектуальность и художественность. Он пустоват, наивно-слащав, шит сюжетно белыми нитками и заточен явно не под услаждение рафинированного вкуса, а под максимизацию кассовых сборов, с каковой задачей «Голубая лагуна» справилась более чем успешно. А это означает что, в разительном контрасте с нынешней охотой на ведьм, в 1980 г. ювенальная сексуальность воспринималась толерантно не только маргинальной богемой, но и консервативным мейнстримом. Очевидно и то что публика с той поры мало изменилась, а если и изменилась – скорее в либеральную сторону (на смену патриархальным старикам выросла раскрепощённая молодёжь). По большому же счёту, аудитория «Голубой лагуны» в 1980-м году и толпа педофобов в 2010-м – это одни и те же люди, разница только в том что тридцать лет назад им ещё не успели промыть мозги. Я даже подозреваю что в сознании многих одно может легко сочетаться с другим. С одной стороны, «Голубая лагуна» – это красивое и нежное кино. С другой, за каждым углом прячется страшный педофил, которого надо поймать и отрезать яйца.

Проблема здесь кроется ощутимо глубже чем может показаться с первого взгляда. Обыватели, как правило, не догадываются насколько цинична и избирательна правовая система западных «демократий. Для них легальный правовой статус «Голубой лагуны» имплицитно предполагает что любые другие произведения такой же степени откровенности тоже по умолчанию будут проинтерпретированы как юридически дозволенные. А это нет так. Вряд ли кто-то сейчас отважится снять подобное. Более того, вы можете попасть под юридический каток за одно только воспроизведение киноклассики. Будете потом суду доказывать что это официально признанное искусство, а не детское порно, если хватит денег на адвоката. Но, коль скоро фильмы наподобие «Голубой лагуны» имеют место быть – голливудские лоббисты будут цепляться за них пока с них капает хоть какая-то копирайтная копеечка.

Непонимание такого рода нюансов складывается в более широкое искажение картины мира, когда в воображении у людей красуется образ бородатого маньяка, крадущего детей из песочницы, а фактически подавляющее большинство мотает сроки за любовь с половозрелыми подростками (не говоря уже о подростках которых осуждают за любовь друг с другом), или всего лишь за просмотр картинок в интернете, или за публичную уринацию, или ещё за какую-нибудь невинную ерунду.

Здесь мы, разумеется, выходим за рамки кинематографа, но если бы кинематограф был миром-в-себе, отрезанным от остальной реальности, тогда бы сейчас и повода не было обсуждать тридцатилетней давности попсу, которую история импрегнировала постфактум скрытыми смыслами, не предусмотренными её создателями. Теперь, однако, сентиментальная версия изгнания из рая заняла стечением обстоятельств прочное место в вечности. И пока мы сами не перешли в лучший из миров – наш моральный долг состоит в облагораживании земных материй; в частности – в противоборстве мракобесию, варварству и ханжеству, особенно если они облачаются в мантию правосудия и становятся инструментом террора против неугодных. Пора понять что педоистерия давно утратила связь с педофилией как таковой. Это полигон на котором отрабатываются новейшие технологии полицейского контоля над обществом, а также таранный инструмент сексуальной контреволюции, направленный против сексуальности вообще, ибо если не хотеть пятнадцатилетних – то как можно хотеть кого-то ещё? Кинематограф в данном случае – это живое свидетельство того что общество когда-то было нормальным и основание требовать чтобы оно стало нормальным снова.