anticompromat aka Abbot - Владислав Сурков как фольклорный персонаж [entries|archive|friends|userinfo]
anticompromat

[ userinfo | ljr userinfo ]
[ archive | journal archive ]

Владислав Сурков как фольклорный персонаж [May. 28th, 2013|12:45 pm]
Previous Entry Add to Memories Tell A Friend Next Entry
[Tags|]

Опубликовано: 27 Мая 2013 09:31
"Совершенно секретно", No.6/289

Юрий ВАСИЛЬЕВ

Пока что меньше, чем поэт

От Асланбека Дудаева до Натана Дубовицкого: карьера русского народного Владислава Суркова, которой не могло не быть

Русский народный Сурков. Именно так. Скорее всего, не имеющий прямого отношения к В.Ю. Суркову – бывшему первому вице-премьеру Правительства РФ, курировавшему аппарат правительства, «Сколково», религиозную деятельность, СМИ, статистику и много чего еще. Сам букет из версий ухода Владислава Суркова – их характер, их разнонаправленность и особенно их количество – тянет на полноценную диссертацию по социальной психологии. Здесь – не столько о самом В.Ю., сколько об ожиданиях и впечатлениях, сложившихся в обществе за почти пятнадцать лет его пребывания у власти.

Итак, версии:

Сурков хотел ослабления «Единой России» и усиления всего остального, что заседает в Госдуме. Некоторые еще называют это остальное – оппозицией (то ли от безысходности, то ли просто так людям легче).

Сурков – гений игры, а его из-за стола на бумажки пересадили. Да еще в правительство. Да еще Медведева. «Около ноля» – написал политический карикатурист Сергей Елкин, изобразив нашего героя рядом с премьер-министром России. Автор повести «Околоноля» Натан Дубовицкий (по расхожей версии – творческий псевдоним Суркова) должен оценить.

Время Суркова ушло, потому что сегодня Кремлю нужен не условный Сурков, а условный Володин. И, соответственно, пришел безусловный Володин. А безусловный Сурков ушел сам, не вынеся собственной ненужности.

Время Суркова, наоборот, еще не пришло. Время обновленного, в своем роде светлого, из Савла в Павла переродившегося Суркова. Который всем еще покажет – что-нибудь, пока неясно что. Например, мемуары, как предполагает политолог Алексей Малашенко из Московского Центра Карнеги. Хотя с большей охотой в этом случае цитируют полуторалетней выдержки басню Дмитрия Быкова «Сурок на митинге». Чаще всего – в виде финала: «<…> Глядишь, еще Сурок возглавит нашу стаю. / Напоминаю всем, что здесь морали нет».

«Сурков – бог!» – наконец раздался голос со стороны бывшего министра по делам молодежи, а ныне владельца пирожковой Василия Якеменко. Еще через несколько дней Якеменко объявил о закрытии пирожковой и об открытии очередного селигерского клуба по интересу – на этот раз для ветеранов некогда возглавляемых Василием «Наших». Боговдохновенно, вполне.

* * *



«Больше, чем поэт». Около десяти лет назад под этим названием в еженедельнике «Московские новости» вышел один из первых политических портретов Владислава Суркова; автор – ваш покорный. Тогда Суркова вовсю отправляли в отставку – в очередной, впрочем, раз: о ту пору Кремль, например, избавлялся от людей, пришедших в администрацию во времена Александра Волошина, и Суркову прочили уход «вот-вот сразу после выборов». «Но каждый раз исполнительная власть и Владислав Сурков показывают, что предела их совместному совершенствованию не существует»; извините за самоцитату – но сбылось же. На все нулевые сбылось и на десятые осталось.

То ли Глумов, только не москвич; то ли Растиньяк, но без брачных афер – биография Владислава Суркова определенно ждет своего Островского либо Бальзака. Родился в селе Солнцево, Липецкая область, – или же в селении Дуба-Юрт, Чечено-Ингушетия. Блаженной памяти журнал «Русский Newsweek» в середине нулевых назвал имя, данное Суркову при рождении: Асланбек Дудаев, – и предъявил миру несколько фотокарточек из чеченского детства тогда еще не В.Ю. Никаких опровержений со стороны героя не последовало. Позже в интервью «Шпигелю» Сурков сам подчеркнул: «Мой отец – чеченец. Первые пять лет моей жизни я провел в Чечне». Затем был город Скопин Рязанской области (мама – учительница, четверть века в школе номер пять, бывшая шестьдесят вторая). Срочная служба в спецназе ГРУ; в качестве рейнджера раскрыт не кем-нибудь, а Сергеем Ивановым, в то время министром обороны. В столице – неоконченные Институт стали и сплавов и Институт культуры, хиппование, игры в театр, занятия восточными единоборствами. В «Менатеп» к Михаилу Ходорковскому Сурков попал как телохранитель, а вырос в гуру корпоративного пиара.

Тогда в ведении пиарщиков – вне зависимости от места их службы – находились три направления. Первое – информировать общественность о существовании фирмы. С этим новоиспеченный менеджер справлялся достойно. В частности, именно Суркову принадлежит идея размещать рекламу «Менатепа» во всю длину автобусов – троллейбусов; вроде бы известная западная модель, но до Владислава Юрьевича как-то не использовалась. Второе – продвижение через СМИ положительного образа главы компании. Здесь тоже проблем не было.

Однако особенно ярко Сурков проявил себя на третьем направлении – по привлечению денег в свой банк-работодатель. Понятно, что наиболее желанными клиентами были те, кто отвечал за размещение бюджетных средств. Как говорят, именно через Владислава Суркова «Менатеп» получил счета налоговиков, Минимущества, Минфина… По свидетельству одного из тогдашних чиновников, «человек из «Менатепа» предпочитал использовать «логические модели», а не прямой подкуп потенциальных контрагентов: «Соответствующее финансовое предложение следовало лишь после того, как принципиальные вопросы в ходе переговоров были решены».

Так ли это было или нет, судить трудно. Однако факт налицо: в то время частных банков было много, а государственных счетов мало. И даже откаты – если они и имели место – брали не от всех. А от наиболее искусных лоббистов. Тех, кто мог гарантировать соблюдение условий сделки. Особенно после того, как она была завершена в законном порядке.

Говорят, что рассорились Сурков и Ходорковский именно из-за денег. Точнее, их количества: успешный пиарщик будто бы попросил не оклад плюс премии, а долю в бизнесе – на что хозяин не согласился. После чего Сурков ушел в «Альфа-Банк», а вскоре туда же переехали и миллиардные бюджетные счета. Еще позднее

Сурков перешел в ОРТ Бориса Березовского, потом – напрямую в администрацию президента.

Через несколько лет Михаил Ходорковский прославился на всю страну. Владислав Сурков, впрочем, тоже. Но по другим причинам.

* * *

Из народных версий отставки Владислава Суркова ближе всего – не к правде жизни, а к фольклорной реальности – представляется эта: административные дни высшего чиновника пошли на убыль в сентябре 2011-го – еще до всех митингов. После того как Алла Пугачева – в качестве соратницы Михаила Прохорова, тогда «Правое дело» – публично объявила Суркова душевнобольным. Дальше началось невообразимое – вплоть до того, что в эфире у Ирины Петровской кто-то из слушателей заявил, что Сурков позвонил Пугачевой «с предупреждением о больших неприятностях». Короче, механизм стихийного народного творчества вознес Владислава Юрьевича на высоту Аллы Борисовны.

«Мелких политиков эпохи Аллы Пугачевой» было немало. Семь человек, если считать с Черненко и Медведевым. Владислав Сурков в этот ряд никак не мог вписаться: даже первый зам главы кремлевской администрации тут не при делах. Фольклор фольклором, но и место свое знать надо; его ему и показали.

К бесспорному успеху в области социально-политической мифологии Сурков шел все предшествующие годы. Можно и должно спорить о том, как данный чиновник выстроил политическую систему страны – да и стоит ли приписывать авторство ему. Однако в способностях к публичному строительству себя самого Сурков не знает равных ни в одной отрасли народного хозяйства.

Умный во власти – вот его товар. Любящий битника Аллена Гинзберга в поэзии (читал наизусть по-английски и с тем публиковался на сайте подопечного журнала «Русский пионер»), абстракциониста Хоана Миро в живописи и покойного радикального рэпера Тупака. Поющий песни с Вадимом Самойловым из «Агаты Кристи» – диски нигде не продавались, но все всё слышали – и многозначительно не подтверждающий свое тождество с писателем Натаном Дубовицким. Четко дозирующий публичные появления вне службы и точно подбирающий списки своих гостей. Например, писателей, способных создать его образ после коллективной встречи «за зубцами».

Вот Сурков в исполнении Захара Прилепина – не то персонаж Хемингуэя, а не то сам Великий Гэтсби Фицджеральда:

На выходе из зала, озирая бутылки с лимонадом, поставленные для писателей в прихожей, один из моих спутников сказал: «Хоть бы вина налили». Он обернулся и встретился глазами с Сурковым – тот стоял у писателя за спиной. Его глаза впервые за все трехчасовое наше общение были почти нежными.
Может быть, он подумал, что это единственно нормальный человек из всех нас.

Может быть, Сурков сам не прочь был как-нибудь и когда-нибудь выпить с писателями: злые языки утверждают, что в свое время он не только охранял отдельных лиц, но еще и подрабатывал литературой: что-то там, для кого-то писал. В художественной прозе. А теперь вот только тезисы сочиняет про демократию, иерархию, капитал и контрабанду.

Скучно, наверное.

Нет, все же Хемингуэй. Финал «Прощай, оружие!» пристыковался бы к этому как влитой: «Это было словно прощание со статуей. Немного погодя я вышел и спустился по лестнице и пошел к себе в отель под дождем». Только в своей коде Прилепин еще и поет:

…Мы ехали по ночной Москве. «Пусть меня гонят сквозь город простуженный и через мост, – напевалась песенка на стихи Суркова. – Прямо туда, где метелью разбуженный старый погост. В прошлом останутся домики, садики, миф тишины. Белые улицы, черные всадники, зимние сны».

«У него грустная работа» – так вот подумалось.

Совсем иные образцы предлагает Денис Гуцко. Телефонный звонок писателю из Кремля – отдельный сюжет русской художественной и политической культуры. Со времен Булгакова («Вы где хотите работать? В Художественном театре?

…Вы подайте заявление туда. Я думаю, они согласятся») и Пастернака («Но ведь он мастер, мастер?» – «Это не имеет значения. …Почему мы все говорим о Мандельштаме и Мандельштаме, я так давно хотел с вами поговорить». – «О чем?» – «О жизни и смерти» – короткие гудки). Отдельный – и по-своему лестный для обоих нынешних его участников:

Сурков позвонил мне в пятницу. На мобильный. Сначала, как полагается, милым женским голосом меня поприветствовала секретарь, уточнила, могу ли я сейчас говорить, и нас соединили.

– Я звоню вам, как обещал, – сказал он, почему-то несколько смущенно.

– Вы мне не обещали, – еще более смущенно отвечал я. – Может быть, вы меня с кем-то спутали?

– Это Сурков, – он решил, что я не понял, с кем говорю.

– Да-да, я вас узнал, здравствуйте.
Тут двое мужчин в полном расцвете сил все-таки побороли взаимное смущение, и разговор побежал живее.

– Я, признаться, был очень удивлен, что на нашей встрече обсуждались такие вопросы, как реформа ЖКХ, например.

– Так писатели-то были специфические, из тех, что еще не успели погрязнуть в литературе.

– Я заметил. Хочу вам сказать: многое из того, что вы говорили, конечно же справедливо. Мы уже обсуждали этот вопрос. Будут вноситься коррективы в нормативы и законы.

Они уже обсуждали! Будут вноситься коррективы! Страна, ты слышала? На фига тебе мои книги, страна! Когда после разговора со мной власть обсуждает реформу ЖКХ! А если бы каждый из литераторов – хотя бы раз, хотя бы вскользь – не про то, кому принадлежит ЦДЛ, а по существу – по самому больному? А? Ты согласна, страна?

Мы поговорили еще несколько минут, я сказал, что уже написал текст для «Огонька» про ту встречу в Кремле, Сурков обещал почитать.

– Он не слишком верноподданнический, – предупредил я.

– Да это и не главное, – сказал он. – Верноподданничества и так хватает. Не хватает искренности.

Сурков предложил звонить, если «будет, о чем поговорить, если будут какие-то острые вопросы», и мы попрощались. Я бросился нажимать кнопки мобильного, чтобы сохранить номер, но оказалось – номер не определился.

«Оно и к лучшему, – подумал я. – Нельзя писателю хранить в мобильном кремлевский номер. Может плохо отразиться на искренности».
То ли ирония. То ли не-ирония под маской иронии. То ли ирония, чтобы все подумали, что не-ирония, но на самом деле ирония…

* * *
Владислав Сурков всей публичной политической карьерой своей продолжает писательские игры со словом – вплоть до полного его обесценивания; в этом он, впрочем, схож с большинством нынешних писателей.
Сначала скажет так:

«Среди людей, с которыми я общаюсь, нет однозначного представления, что ОРТ – вотчина Березовского… Это миф, что если Борис Абрамович что-то решил, то так оно и будет. Тем более что Березовский – человек, не стремящийся к конфликтам. Он, напротив, пытается сделать так, чтобы таких войн больше не было».

А потом – вот так:

«Березовский – человек конфликта. Сейчас, видимо, поняв окончательно, что в окрестностях президента ему особенно поживиться нечем, наш приятель отправился в провинцию поднимать на бунт регионы. Он… хочет заварить кашу, а потом прийти… куда-нибудь совсем наверх и сказать: «Ну, что вы будете делать с этой кашей? А ложка-то у меня…» На этот раз ничего у него не получится».

Сначала: «Мне импонирует разрешение конфликтов… Надо давать всем возможность высказаться. И договориться».
Через пару лет: «Как и в металлургии, в политике процессы происходят под давлением».

Про оппозиционные митинги и обхождение с ними – от «лучшей части нашего общества» в конце 2011-го до «долгожданной жесткости» весны 2013-го – даже можно не вспоминать.

От Асланбека Дудаева до Натана Дубовицкого: карьера русского народного Владислава Суркова, которой не могло не быть

Он уже лет пятнадцать такой, Владислав Юрьевич. Минимум. Просто раньше наблюдений не велось, не на глазах был.

Несколько удачных – в смысле запоминаемости, а не осмысленности – сурковских идеологем войдут в учебники политической истории России. «Суверенная демократия», обязательно. Или вот «консервативная модернизация»; вчуже – чудной тянитолкай, более чем русский душою. Менее известны, но куда более весомы в нынешней практике – «консолидированная власть» и «консолидированное государство». Этого, правда, в чистом виде тоже не осталось – потому что называется сегодня по-другому. В нисходящем порядке – от «национализации элит» до «закона Димы Яковлева». Но, кажется, все это было уже на сурковском излете; за ним – только слово.

Не меньше – но и не больше.

* * *
Давайте уже наконец вслух и громко: если Владислав Сурков за пятнадцать лет выстроил систему управления, которая смогла обойтись без него – на любом этапе, – значит, он либо конченый альтруист, либо не очень умелый строитель этих самых управленческих систем. И первое, и второе – просто обидно для известного нам персонажа. И никак не избежать не менее обидного вывода: никаких таких систем Сурков не строил. Тактик – в предлагаемых обстоятельствах – отменный. Стратег же из него получился (привет Натану Дубовицкому) околонулевой. И популярная оппозиционная шутка «высурковская пропаганда», если что, с легкостью заменится на выволодинскую. Другое дело, что такого желания ни у кого не будет: в Вячеславе Володине устному фольклору не за что уцепиться. Потому что сейчас не надо, чтобы цеплялись. Не надо, чтобы надеялись на умного, с нежными глазами и скучной работой.


Приняв за основу этот тезис, необходимо признать и другой: на вверенном ему воеводстве Сурков не то что кровопролитий не устроил – ни одного чижика сам не съел. Все они съелись сами. Или прогнулись – не под Суркова, а под совсем другого человека, и вы его знаете. А вокруг подумали, будто их съел Сурков. Одни прогнулись, другие подумали, третьи с этим согласились, остальные – их большинство – ничего не заметили.


Да, согласитесь, легче и безопаснее обвинять либо хвалить Суркова, чем совсем другого человека. За (в примерном порядке поступления подвигов, приписываемых Владиславу Суркову, и никому иному) успех «Единства» в 1999-м и победы «Единой России» в 2003-м и прочих годах. За отмену выборов в регионах и уничтожение выборности как таковой. За де-факто разгон Совета Федерации – и искоренение самого понятия «политический ландшафт в субъектах РФ». Почти во всех – кроме, пожалуй, одного-двух на Кавказе.


В том числе – Чеченской республики, чей лидер Рамзан Кадыров назвал Суркова своим «названым братом». Громко, внятно, через несколько часов после объявленной отставки первого вице-премьера.

Парадокс, но Рамзан Ахматович – пожалуй, единственный, к кому стоит прислушаться, пытаясь прикинуть дальнейшую траекторию Владислава Юрьевича. И, во всяком случае, не спешить прощаться с Сурковым во власти.

Он еще порадует собой. Не сможет не. Народ ведь ждет.

http://sovsekretno.ru/articles/id/3598/
LinkLeave a comment