Снилось, как я слонялся по институту, пока не оказался в просторном холле с толпящимися людьми, главным образом студентами и преподавателями. Происходило что-то вроде праздника. В безликой массе я узнал Александра Михайловского, переводчика Эрнста Юнгера.

Я прошел мимо, но вскоре встретил его двойника, за которым стал наблюдать. Сначала он сидел за столом, потом отошел, забыв сумку. Я забрал сумку и вышел в другой зал.

Там было не так много народу. Никто не обращал на меня внимания, я положил сумку на стол и расстегнул молнию. Внутри лежали фрукты, много разных фруктов. Мне так захотелось черешни… Я начал распихивать ее по карманам, когда заметил, что Михайловский или его двойник возвращается.

Он прошел метрах в пяти, не заметив сумки. Но я подбежал к переводчику и признался, что позволил себе взять немного черешни. Михайловский молча выслушал меня и сказал, чтобы я отправлялся в учебную часть, где повторил свой рассказ и оставил его сумку. Переводчик или его двойник отправился дальше.

Его требование привело меня в ужас. Однако Михайловский не знает меня в лицо, подумал я, поэтому не сможет выяснить, кто копался в его сумке. Главное снова не попасться ему на глаза.

Застегнув молнию, я бросился к выходу. Проскочил через несколько залов и оказался на улице с компанией друзей. Я рассказал друзьям об инциденте с Михайловским и своих опасениях. Они заверили, что все это ерунда, мы проберемся в холл и оставим сумку у стула переводчика, он найдет ее и обо всем забудет.

Зайти в институт мы не смогли и долго бродили в окрестностях, ища открытое окно. Это заняло уйму времени. Успело стемнеть, полил дождь. Мы забрались в яму, из которой не получалось выбраться, потому что земля превратилась в скользкую глину.

В тусклом свете уличного фонаря я зачитал вслух небольшой рассказ из сборника Михайловского. Кто-то заметил полуоткрытое окно в паре метров от ямы. Это всех воодушевило, мы снова попробовали вылезти.

Мне удалось зацепиться за твердый кусок земли, я оттолкнулся от чего-то ногой и выбрался из ямы. Оказалось, что я уперся ногой в голову Скрипача, соседа Ильи Кручинина. После тычка ботинком волосы Скрипача, и без того жидкие, разлетелись в стороны, оголив голый череп.

Через минуту мы уже шагали по учебному корпусу. Где-то поблизости, в одной из аудиторий, должны были показывать фильм, на который мы жаждали попасть. У всех, кроме меня имелись билеты. Я же собирался проскочить так.

Мы пересекли внутренний дворик. Билетерша спросила, показывал ли я билет. Я сказал, что уже заходил, но вышел за мороженым для друзей. В руках я, действительно, держал три рожка.

Просмотровый зал представлял собой узкое помещение в форме буквы Г. Никто не знал, в какой части будет демонстрироваться кинолента. Я заметил три свободных кресла, сел в среднее, забронировав боковые стаканчиками мороженого.

Мои друзья все не приходили. Пришлось оставить мороженое и на своем кресле. Во внутреннем дворике друзей не оказалось. Билетерша предупредила, что скоро начнется фильм. Я заверил, что ненадолго. Пробежал через дворик и снова зашел в учебный корпус.

Длинный полутемный коридор ветвился пустыми аудиториями. Сначала я заходил в каждую, потом просто заглядывал. Чем дальше я продвигался, тем неустроеннее становились аудитории. В конце концов, я оказался в совершенно разрушенной части. Буквально в руинах.

И тут меня позвали.

- Вадим… Вадим…

Я узнал голос Веры. Закрутил головой, не понимая, откуда доносятся звуки.

- Вадим.

Глаза открылись... Я лежал в своей комнате за закрытой дверью. В матовом стекле дернулся силуэт подруги. Она собиралась в институт и закрыла дверь, чтобы меня не разбудить.

- Вера, - позвал я, не вылезая из-под одеяла.

- Я тебя разбудила? – спросила она, осторожно заходя в комнату.

- Ты меня звала? – спросил я.

- Нет, - Вера обескуражено втянула голову.

- Ты звала… - сказал я. - Но это было во сне.

Только сейчас открылась абсурдность моего предположения: Вера вышла в прихожую, прикрыла дверь, чтобы не разбудить меня, но так увлеклась одеванием, что стала меня звать. Какая нелепость, ничего рационального.