Мыслителям-нигилистам не дает покоя общее место, касающееся нравственного аспекта восприятия. Вообразим: мамаша с маленьким ребенком приходят в театр на спектакль о жизни, полной горечи и унижений.

Зрительница мамаша вживается в образ главной героини и переносит драматизм игровых ситуаций на себя. Она меняется в лице, судорожно сжимает одной ладонью другую, из глаз сочатся слезы. В то время как ребенок остается равнодушен к спектаклю и скорее мешает ей, нежели составляет компанию.

Невинная просьба сходить в туалет вызывает у мамаши припадок ярости, которую она тут же вымещает на ребенке. Агрессия тем суровее, чем меньше зрительница желает отвлекаться от сцены.

Это и есть расщепление восприятия, не дающее покоя нигилистам: как можно сочувствовать выдуманному персонажу и одновременно осыпать затрещинами собственного ребенка, захотевшего в туалет.

Сейчас непоследовательность будет объяснена.

Дело в том, что театральная постановка привлекает мамашу не драматизмом, а эстетикой. Переживания, возникающие в ее сознании, порождаются наблюдением красоты, а не набором эпизодов, складывающихся в пьесу.

В точной аналогии с любительницей мелодрам более взыскательные ценители наслаждаются, например, стихотворением Шарля Бодлера "Падаль" или романом-предложением Пьера Гийота "Эдем, эдем, эдем". Или фильмом Романа Поланского "Отвращение". Важен не объект восприятия, а эстетика, закладываемая художником.

Мало кого удивляет вид замарахи, любующейся красивым платьем на витрине. Это эстетическое расхождение: внутреннее (мысленное) не соответствует внешнему (фактическому). Однако, стоит появиться нравственному аспекту, как все стремительно меняется.

Действительно, нравственный элемент часто разрушает привычную картину. Но не в случае с искусством, в котором ничего нравственного нет вообще.