Записки Бакенщика
[Most Recent Entries]
[Calendar View]
[Friends]
Below are the 7 most recent journal entries recorded in
arsenikum's LiveJournal:
Friday, August 5th, 2022 | 6:33 pm |
Годовщина уютненького Аккурат 18 лет назад я сделал первый пост в ЖЖ (первый пост на «lj.rossia» был сделан 17 лет назад).Примерно половину это срока я порываюсь написать что-то на тему «век нынешний и век минувший в ЖЖ». Порываюсь и бросаю, обрывочных черновиков накопилось на 33 страницы, и всё какая-то муть.В 2004-м блогосфера была в том блаженном межеумочном состоянии, которое обычно описывается как «очень творческое время» и «ощущение новых горизонтов»: среда, бывшая некогда относительно малочисленной, и, в некотором роде, закрытой, в очень короткое время становится массовой, но, при этом, не теряет – «на краткий (и сладостный) миг» – ощущения собственной элитарности, «счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженным» (причём, это «счастье» ощущалось не даровым, а вполне себе заслуженным, это важно).Для аналогии, посмотрите, как менялось число «лиц с высшим образованием» в период с конца 1950-х по 1970-й год, и вы, примерно, поймёте откуда всё это «оттепельное» предчувствие «чего-то удивительно хорошего».источникЕстественно, за прошедшие два десятка лет всё изменилось, а разве могло быть иначе?..ЖЖ-2004 был местом сетевых дневников (почти в том, старорежимном смысле слова «дневник»), площадкой для соревнования в некой «новой искренности» (выраженьице это уже тогда было в ходу), что при всём позёрстве и расчётливости актёров-акторов, делало блоггинг довольно приятным времяпрепровождением.Впрочем, искренность бывает не только «новой», а и просто искренностью. До сих пор помню свою растерянность-растроганность, когда прочёл в ленте пост одного френда: «ребят, приболел, плохо себя чувствовал, но обязательно прочту всё, что вы написали, уже прочёл всё за последнюю неделю» (ну, было такое «как же так, ты меня зафрендил, а не читаешь и не комментишь», смайл).Бытовавшее восприятие сетевого «френда» как почти личного знакомого, с которым связывают всяческие «невидимые нити», вообще дарило множество странных, неловких, неповторимых сюжетов.Когда в 5 августа 2004-го я подбирал слова «интересуюсь историей, политологией, социологией, музыкой, литературой, религией…», я же просто стеснялся набрать буковками слово «политика».И правильно, что постеснялся.Но в тот момент политический интернет представлял собой совокупность немногочисленных «реальных политтехнологов», смотревшихся довольно бледно, и множества разнообразных умничающих дилетантов с амбициями, то есть людей, боящихся выглядеть дурачками и невеждами, каковой страх иногда способен сделать человека, ну, хотя бы милым-застенчивым. Понятно, что как таковой этот страх ни образованности, ни осведомлённости не добавляет: о Фукуяме судили по роману Пелевина, о Джине Шарпе по мемчикам грузинской «Поры», о Ричарде Флориде по обложке, о Киссинджере считали возможным не знать, «это же кто-то из советских фельетонов», в общем, вечный сюжет «русские мальчики и карта звёздного неба». Пропаганда настоящая (как и настоящий политический радикализм), то есть ситуация, когда полнота и «интеллектуальная полноценность» высказывания, решительно приносятся в жертву «целесообразности», была уделом нескольких чудиков, которых подозревали в оригинальничании (ну и какого-то количества непризнанных идеологов без читателей, которые в пустоту отправляли свои «простыни», написанные капслоком). У такового положения вещей были свои уязвимости – скажем, заложенная в самом устройстве реальности установка, о том, что есть некий политический философ, который «демонстрирует уровень», а где-то там, в далеке должны быть «простые люди» (или «политическая пехота»), которые идеи оного философа будут как-то иллюстрировать и даже воплощать – но читать было не скучно.Тут можно свернуть к темам «проплаченности»/«профессионализации» политических спикеров, новых и старых разделительных линий и прочего; можно, но не сверну, ибо это как раз скучно.О хорошем: блогосфера подарила мне, как читателю, несколько драгоценных или просто ценных текстов. Некоторые отвечали мне на давно занимавшие меня вопросы (или как-то по-особенному дополняли имевшиеся ответы), некоторые подарили мне сами вопросы, до которых я бы сам не дошёл, а дойти было нужно.Пожалуй, в рамках празднования некруглого юбилея, перепощу некоторые из запомнившихся чужих текстов, вероятно, с какими-то необязательными комментариями.Начну, пожалуй, с этого:( читать далее.... ) | Wednesday, May 22nd, 2013 | 7:14 pm |
Нонича не то, что давеча Совсем недавно, исторически «вчера вечером» простое упоминание об интеллигенции и вообще «людях культурных» тянуло за собой ряд примерно таких образов: Картинка полностью ниже и кликабельна, позаимствована у denis-strebkov@lj: Это, повторюсь, было общим местом: как-никак, а некоторую нехваткость-нехищность-непрактичность-не упакованность претендент на интеллигентность должен был демонстрировать. Что, замечу, нищете не равнялось, но – «неотмирности», это как писала одна критикесса «высокая способность ощутить свой уют неуютом», или как о том же Шевчук пел – «при деньгах, а всё же нищий». Плюс ко всяким «законам джунглей» интеллигент должен был испытывать идиосинкразию, не обязательно из протеста против несправедливости, можно из соображений брезгливости, например. В общем, хоть чуть-чуть, а быть кем-то вроде «Николеньки-астрофизика», иначе какой же он… Как и для чего это внедрялось (если внедрялось), как и кем эксплуатировалось – вопрос занятный, но я сейчас совсем не об этом. А сугубо о словах. Были потом всякие ужимки и прыжки у людей к госпропаганде эрэфской причастных, типо «я сам нищий, но голосую за Чубайса и за вашу и нашу свободу», «этих жалеть нельзя, потому что будет фашизм и прогрессу с гуманизмом помеха, а этих нужно», но базовая конструкция пока не менялась. Итак, есть шлейф коннотаций-ассоциаций, который прирос к определённому слову, казалось бы, намертво, и без него оно и не оно, а скорее свой собственный антоним. И вроде бы жить этому слову и жить с этим «хвостом» десятилетиями (это как минимум), может, и эволюционируя, но потихоньку. Ан, нет. Десяток лет отделяет нас от «если такой умный, почему такой бедный» и уже совсем другие песни: «Адвокат обязательно нужен, и по нынешним временам должен быть как свой стоматолог, парикмахер или, скажем, электрик, в каждой интеллигентной семье.»
«Цены такие большие потому, что налога на недвижимость нет. Если его ввести, то половина населения платить его не сможет, свои квартирки продаст и куда-нибудь переедет. Вот вам и мобильность. А культурные люди уже смогут за сравнительно небольшие деньги себе жилищные условия улучшить.» Это всё, повторюсь, не про «социально-политическое», а исключительно про слова. Вот так через десять-двадцать лет кто-то скажет мне: «это стол – его едят», а возразить будет нечего, сместились, знаете ли, значения, и стол действительно еда такая, а сидят теперя за, к примеру, бефстрогановом. Чуть помедленнее бы, конвенциональность понятий напрочь теряется… | Tuesday, December 11th, 2012 | 10:37 pm |
Про мотивацию к труду Прочёл между делом: «…даже работающие люди работают "через силу" – на чувстве долга, с голоду, ради семьи. А это понятная, иногда уважаемая, но, на мой взгляд, не очень естественная мотивация» Подумал: ладно, допустим, работа на чувстве долга и потому, что «жить как-то надо» – это плохо, пускай так. А что хорошо? И на кого это «хорошо» распространяется? Творчество? Живой интерес? Отлично, творчество. Но большинство необходимейших занятий творчество исключает чуть меньше, чем полностью. Знаете, я даже побаивался раньше, что все и правда захотят творить и развиваться: проснёшься утром, а трамваи не ходят, и воды в кране нет, бррр… Энергия, бьющая через край, энтузиазм, воля к жизни и действию, находящая своё воплощение в труде? Ага, я не против, но можно, что-нибудь менее субъективное и не столь привязанное к определённым и проходящим, неустойчивым эмоциональным состояниям? (к тому же, я бодрячество сызмальства не люблю, но это уже личное и не совсем по делу) «Работать, как дышать»? Вроде есть такие люди, которые, вот, не могут не работать. Есть, наверное, только чем это отличается от чувства долга? Тем, что человек работает, даже тогда, когда ничего не должен и никому не нужен? А зачем он это делает? Прочёл я где-то лет двадцать пять назад: «зачем?» – вопрос сугубо русский». Мол, многие без него обходятся и счастливы, а по мне так человек с этого вопроса и начинается, в гробу я видал голую «волю к жизни», простите. Должен, должен быть ответ. Пусть такой: «Пока копаюсь – ещё живу, а ляг я на диван, так через месяц вперёд ногами вынесут», но непременно должен… Что ещё? Социальная самореализация, желание приносить пользу и получать в ответ признание? Правильные слова. Так вот из этого и рождается чувство долга, «я же обещал», «перед ребятами из бригады неудобно будет», «не хочу Михалыча подвести». Так что «уже было», как говорят игроки «в города». А, нет, есть и другая самореализация, «жизнь – как азартная игра», бежишь, набираешь очки обходишь неудачников, хозяева этого цирка тебе улыбаются и машут, «ты счастливчик, парень». А можно игроманию вывести за скобки сразу? Что ещё? Алчность? Накопительство? Или его как бы антипод – потребительский азарт? А если очевидные пороки, ну, тоже, того, за скобки?... Есть ещё всякие разновидности Большого Надо, «всё для фронта, всё для победы», «не уставай, строгай, пили, клади за брусом брус, не отдадим родной земли, любимых Сиракуз». Но это всё частные случаи того же чувства долга. Что-то я упустил, наверняка, но что именно сходу не вспомню. Потом как-нибудь допишу, надо к работе возвращаться… | Friday, September 14th, 2012 | 10:58 pm |
Эпоха денег заканчивается Этот заголовок я украл сами-знаете-у-кого. А впрочем, не важно. Начинается эпоха чистого господства, в формуле концептуальная власть плюс силовая. Т.е. революционная. Может, к слову, начинается, да не продолжится, рассосётся, но пока так. Главное действие сейчас – это глумление. Всех над всеми. Как заявка на это вот обладание властью. То, что раньше было уделом прыщавых сетевых террористов-теоретиков, стало общим. Все всем сообщают, что «власть здесь мы», а вы перетопчетесь. Или вымрете. Или мы вас убьём. Возможны варианты, «посмотрим на поведение». У всех накипело. То один, то другой выпрыгивает в «эфир» интернета с душераздирающим воплем «Довольно! Мне мучительно жить с этими недочеловеками в одной стране! Когда же уже можно будет не считаться с фактом их существования!?» И, если в правильном месте и в правильно время выскочил, собирает шлейф солидарных охов, кличей и клятв в вечной дружбе. Список нелюдей у всех разный, кому республиканцы не нравятся, кому пьющие, перечень сами дополните, но ощущение нестерпимости положения пассажира, сидящего в телеге запряженной теми самыми тремя крыловскими персонажами у всех общее, растрясло мочи нет, а куда едем – да никуда, вот попали на оползневый склон и ползём потихоньку, пока медленно, но... Постоянно вспоминаю разговоры десятилетней примерно давности о наличии в обществе некоего «консервативно-либерального консенсуса». Правда, постоянно, из головы нейдёт. И жутко и смешно как-то. Впрочем, смешно было уже тогда. Во-первых, консенсус людей, которых выпустили из 90-х как из совместной пыточной – штука по определению зыбкая. А главное – вот перед вами два человека, один мыслит в категориях права, а другой в категориях нравственности. Вы их спрашиваете о цензуре, оба отвечают, мол, допустима только в крайних случаях. Один так говорит потому, что свобода слова – это с его т.з. неотъемлемое право такое, а другой потому, что зло от этих послаблений вроде невелико, а государство слишком грубый инструмент, что бы в таких материях им копаться, да и не навредить бы… А если ещё попытаться нарисовать, где у кого граница «крайних случаев» проходит?... Профессора на полном серьёзе писали, что это и есть – «консенсус». 80%, что ли, процентов насчитывали. У людей взгляды на жизнь, мир, роль (или отсутствие роли) человека в мироздании, соотношение индивида и социума – совершенно разные, а их «посчитали», «записали в ряды». Смешно. Но успокаивало и вселяло. А сейчас нет консенсуса – «баста карапузики». Вот на одном сайте кто-то написал, мол, Православие – государствообразующая сила. На другом кто-то немного хихикает, немного блюёт по адресу высказанного тезиса, в компании единомышленников-комментаторов. Вот кто-то чает прихода сакральной монархии, возможный хаос, по некоторым прикидкам должен к тому располагать. Я читаю всё это, и почти против мой воли приходит понимание – а ведь мы правда мучаемся вместе. Нету хотя трёх связанных пунктов, которые разделяли бы «вообще все». Ни одну систему ценностей не разделяет более, где-то навскидку пятой части, все среди врагов живут. Хочется, по дури, спросить всех: а с остальными-то как? И пока думаешь, как бы это так сформулировать глупый этот вопрос, натыкаешься на чью-то чеканную реплику, наподобие: на Западе прогрессивное общество навязало традиционалистам свои правила игры и отняло у них возможность воспроизводить себя в детях. И понимаю – «срезали», это, в общем-то, универсальный ответ, хоть в традиционных головах, хоть в нетрадиционных, в воздухе витает: заставить подчиниться и помочь со временем более или менее болезненным образом «рассосаться». Как именно – поразить в правах, ввести какой-либо ценз, люстрировать, черепа померить, стерилизовать, отобрать детей – возможны варианты. Кстати, потому я не в силах возражать против того, что в марафон глумлений и демонстративного игнорирования человеческого достоинства оппонентов включились те, кого мне как-то приятнее видеть исключительно в белом и непорочном. Сейчас такой первичный этап конкурса: кто может продемонстрировать способность безстыдно проорать «наша сила, наша воля, наша власть» (от одной этой хамской формулировки передёргивает), а кто промолчит в ту самую печальную тряпочку. Не последний этап, но развилка важная. Какой из бодливых коров и кто даст рога в результате – другой вопрос, я не в курсе. Я по текущему моменту… | Friday, September 7th, 2012 | 2:48 pm |
Про жизнь хорошую Есть, прошу прощения за пошлый оборот, какая-то горькая ирония в том, что почти любой разговор о «хорошей жизни» (если речь заходит не об индивидуальных практиках, а о социальной, программной, идеологической проекции, о том, как построить «комфортное общество») в наше время заканчивается более или менее дикой сварой в стиле «ах, они хотят жрать и не работать» – «да, мы хотим вкусно кушать и не горбатиться». Я такие эпические битвы наблюдаю периодически в дневниках К.Крылова или, например, Холмогорова, но это мой круг чтения, подозреваю, что материала этого рода и на других площадках навалом. Всё же, этот вот гарантированный срыв дискуссии с многомерной и тонкой темы комфорта на тему жратвы, как хотите, а – индикатор того, что ХХ век в России был веком голода и тяжёлого труда (конечно, тут ещё 90-е знатно подсуропили, без этой странной эпохи старые раны и прежние переломы должны были уже срастись, к десятым годам века XXI-го уж точно). А между тем, комфорт – это вообще не про жратву, это больше про психологию, что ли (прошу прощения за банальность). Во-первых, комфорт – это чувство меры. И тут мы натыкаемся на ещё одну ментальную мину: у нас, в наличной культуре «чувство меры» увязывается с самодисциплиной, «не дать себе расслабиться, отказать себе в самом приятном». А эта связка уводит нас в сторону от понимания вопроса, самодрессура и правда тема серьёзная, только тут она не-при-чём. Комфорт – это интуиция, комфорт – это не «отказать себе», а позволить себе тот самый «лишний» день отдыха, то самое, «самое вкусное» пирожное, и даже ту самую рюмку. И вот на этой грани, у черты пресыщения – остановиться (я тоже сорвался тему жратвы и не-работы, других примеров как-то сходу не нашёл). Остановиться без особого насилия над собой, а просто потому, что уже хорошо. В общем-то, всем понятно, что праздность, обжорство, пьянство и т.д. это такая анестезия-переходящая-в-самоубийство, бегство от доставляющей болезненные ощущения жизни. А «комфортная жизнь» предполагает, что от неё на тот свет бежать не надо, что в ней масса других (кроме пожрать, побездельничать и т.д.) удовольствий, что «пироженкой» и даже «рюмочкой» в ней (идеальный вариант) становится всё – утреннее пробуждение и гигиенические процедуры, приготовление завтрака и дорога на работу, и сама эта работа, да (увязка «приятной жизни» с бездельем, накрепко прижившаяся во многих головах, это тоже весьма специфическая штука, и не ленью, настаиваю, по большей части порождённая). И, разумеется, жилище должно быть той самой «пироженкой». Придётся, конечно, постараться: комфорт это вообще труд, просто довольно специфический, ибо в нём самом заключена награда; это деятельность, в которой не конфликтуют «надо», «хочется» и «полезно», это изобретательство, не сталкивающееся с проблемой признания и внедрения, это много чего ещё. Грубый пример: замена сломанного и уродливого дивана на новое ложе, конечно, морока, но здоровье позвоночника и – обратим на это особое внимание – неоскорбляемый уродством взгляд, они того стоят… Зачем нужно 200 или 2000 видов и расцветок обоев, разве двух-трёх не достаточно? А вот затем, что люди, они, сволочи, разные, и одному от ядовито-зелёного с оранжевыми пятнами становится хорошо, а другому бледно-бежевый как бальзам на душу. И никто из них не лучше другого потому, что это всё к «хорошему вкусу» и прочей «культуре-воспитанию» не имеет отношения, чистая физиология практически, «сигнал – реакция». И я правда возлагаю определённые надежды на всё никак не выходящее из моды массовое увлечение ремонтами, несмотря на перфораторные концерты по утрам. Люди заняты обуючиванием, обкомфортчиванием своего пространства, культура хождения в гости почти умерла, так что делают совсем «для себя», без оглядки на то «как другие посмотрят», а значит, есть надежда, что у многих появятся прямо на дому полноценные «комнаты психологической разгрузки», если, конечно, они к себе будут прислушиваться, а не только к ведущей «Квартирного вопроса». При этом интерьерное творчество ещё более чем мода заслуживает чести называться «творчеством человеческой посредственности», ибо, повторюсь, «физиология», и почти ничего кроме неё. Зачем это всё «в принципе», «глобально»? А вот затем, что живущий в комфорте человек это +25% к энергии, минус 40% конфликтов и ссор, плюс 20% к интеллектуальному тонусу, + 50% к позитивной социальной активности, + 70% к вежливости и дружелюбию, плюс 7 лет к продолжительности жизни и т.д. Цифры я, сами понимаете, выдумал, подозреваю, что они ещё больше, но картинка примерно такая. Комфорт – это, прежде всего, восстановление сил, подзарядка. В результате – человек, который хочет и может многое сделать, а вовсе не изнеженная тварь. К слову, повторюсь: люди, которые рифмуют комфорт с праздностью, они, по большей части, не лентяи, мученики они, у них аккумуляторы на нуле, а они каждое утро – «удары сердца твердят мне, что я не убит» (с) и – волю в кулак, на одном чувстве долга и страхе перед нищетой, делают шаг из подъезда, как из окопа. Каждому такому мрачному страдальцу нужно холманскую звезду героя труда вешать (и меня в числе награждённых не забыть). Комфорт, в конечном итоге – это система мотиваций, нет, лучше – пространство мотиваций (или возможностей манипулирования – как посмотреть). Мотиваций к действию и деятельности. Мотиваций не-моральных и не основанных на насилии, не-идеологических и не-корыстных, не-альтруистических и не-эгоистических, не-меркантильных и даже не-рациональных в точном смысле слова. Можно сравнить это с «культурной жизнью», если под ней подразумевать приятный променад от симпатичной фотовыставки на стильное шоу через модный книжный магазин, но и это сравнение будет не точным, ибо потребление «культурпродукта» у нас (у многих) в подсознании связывается со всякого рода «работой души», «горением» и «парением», на худой конец с «интеллектуальным трудом», а здесь и этого нет (или есть но по минимуму). А теперь что-то вроде паузы. ( далее ) | Monday, January 11th, 2010 | 1:01 pm |
Из записок «пикейного жилета» СРЕДИ ВРАГОВ Любопытная особенность имеется у наших эээ... «политико-идеологических направлений» (термин корявый, но надо же как-то разграничить «силы», объединённые идеологией, от «властных группировок» и «кремлёвских проектов»). Так вот, насчёт особенности. Любая (абсолютно любая) идеологическая группа, оценивая свои позиции в обществе, чувствует себя проигравшей, а (и это самое специфическое) своих принципиальных оппонентов - победителями. Нет, конечно, приступы оптимизма иногда встречаются («всё больше людей делают выбор в пользу свободы», «народ уже прозрел, и завтра позреет ещё больше», «трудящиеся не ведутся на приманку капиталистической пропаганды», ну, и так далее, в зависимости от партбилета), но это не часто: порой надо взбодрить себя и товарищей, продемонстрировать уверенность в победе, прокричать своему электорату «мы вместе, мы сильны», надежды опять же питают и т.д. Куда шире распространена убеждённость в том, что любая политика-идеология интересна только активному меньшинству, а большинство пассивно, аполитично и вообще - «болото». Но эта картина мира, будучи вполне логичной, не отражает самоощущение «политикума», для него «болото» не нейтрально, оно - враждебно. При взгляде на социум, едва ли не всякий человек «с идеями» свои ценности зрит униженными, а ценности своих непосредственных супротивников неприлично, безнадёжно торжествующими. Коммунисту представляется, что экс-советские люди продали такие сокровища как отсутсвие эксплуатации человека человеком и социальная справедливость за 100 сортов коласы и призрачный шанс прикупить иномарку. - Рыночник с негодованием видит общество «страшное мизерностью своих потребностей», с нулевой деловой активностью, в котором никто не будет возражать, есть завтра частное предпринимательство снова станет статьёй УК, а единственным работодателем вновь будет государство.
Националист наблюдает «овощей» с мозгами, промытыми советским интернационализмом и западной политкорректностью, дражащих за свою шкуру, пугающихся даже тени очищающего насилия и неспособных дать отпор чужакам. - Защитник мультикультурности в ужасе лицизреет агрессивное стадо, не ценящее ни свою, ни чужую жизнь, уничтожающее всех непохожих, аплодирующее скинхедам, скандирующее «Россия - для Русских!», в общем, спасти «стигматизированные меньшинства» от этих извергов можно только пулемётами.
Антисталинист видит быдло, готовое в любой момент снова вернуться в казарму под портретами очередного вождя. - Сталинист видит быдло, променявшее строгий и чистый мир дисциплины и самопожертвования на «свободы» капиталистического борделе-балагана. Стороннику всяческих прогрессов и современностей наше общество предствляется напрочь лишённым всякой динамики, всякого вкуса к переменам, наполненным предрассудками и живущим архаичными ценностями. - Взгляду традиционалиста открывается мир, открытый любым, самым гнилостным ветрам и поветриям. Антиклерикал видит наступление на свободу совести, вмешательство Церкви в жизнь общества, повсеместное распространение средневекового мракобесия и толпы опасных безумцев, заполняющих храмы каждую Пасху. - Религиозный консерватор видит насквозь светский, гедонистический, разложившийся социум, в котором забыта аскеза, легализованы аборты, число воцерковленных мизерно, мясные лавки бойко торгуют в пост, а ночные клубы и стриптиз-бары полны даже на страстной седмице. Ну, и так далее... Поскольку, зрелище победы вражьих принципов входит в некоторый диссонанс с жалким (подчас) положением их адептов, в ход идут разные предположения наподобие «криптокоммунизма правящей верхушки» или «Путин - фюрер всех скинхедов». Впрочем, это отдельная тема.
Иногда всё это кажется забавным. Вот так представишь, что люди с противоположными взглядами по воле какого-нибудь шутника-волшебника в одну ночь обменяются «картинками ситуации» - то-то будет праздник на всех «улицах»...
Иногда это подвигает на довольно оптимистическое философствование. Что-то вроде: не только западные идеологические системы не прижились на русской почве, но и сам феномен идеологии с его жёсткой, «логичной» механикой вошёл в конфликт с органикой славянского миросозерцания, и потому-то идеологизированные меньшинства не могут понять... (и прочее в этом духе).
Иногда от всей этой картины становится не то, что бы страшно, а как-то паскудно на душе. То обстоятельство, что почти всякая группа, объединённая сколько-нибудь твёрдыми убеждениями, привыкает смотреть на сограждан как на (относительно пассивных) врагов, ничего хорошего не сулит. У нас ведь к идейным противникам принято относиться не то, что бы с лютой ненавистью (с ними даже фуршетиться не зазорно, теплохладное времечко), а как к нелюдям или генетическому мусору («большевики уничтожили всё талантливое, остались одни шариковы», «только вырожденец может желать западных педерастических свобод», «лишь человек без совести станет мириться с социальным неравенством», «социализм - рай для ленивых дегенератов», «национализм - это невежество и безнадёжная тупость» и т.п.). Эти позиции не всегда манифестируются, но всегда присудствуют и сплачивают «своих» лучше любых «положительных программ». В общем, кого не возьми, хоть анархо-пацифистов, хоть социал-кришнаитов, хоть народосберегателей - все «морально готовы к массовым растрелам», во всяком случае на хруст русских косточек под гусеницами очередного исторического процесса при определённых обстоятельствах посмотрят скорее одобрительно - «очищение», а как же, и «справедливый суд истории», да...
P.S.: Всё написаное субъективно, автор сам такой. | Tuesday, December 22nd, 2009 | 3:21 pm |
Из записок «пикейного жилета» БОЛЬ ПЛЕМЕНИНесколько банальностей. Не то что бы я этого раньше не знал, или предполагал, что вы этого не знаете, а так – «проговорить некоторые вещи». Почти у каждого из нас есть люди, чьи беды и заботы являются нашими бедами и заботами практически без изъятия. Как правило, это родители, дети и/или супруги. Скажем, коллега по работе приходит чернее ночи: «У меня проблемы» – «Что случилось?» – «У сына неприятности». Реальный случай, к слову, ничего катастрофичного, впрочем, просто юноши часто бывают тщеславны и это приводит к невеселым последствиям. Понятно – отец за сына отвечает. Деньгами, временем, здоровьем, да хоть и жизнью. Правда, сейчас модно стало утверждать, что такое положение вещей – пережиток неправильного прошлого, но в целом дела обстоят ещё так. Это – «ближайшее окружение». Имеется у многих и несколько более широкий круг родственников и друзей: мы в курсе их бед и радостей, на нашу посильную помощь они рассчитывать могут, но, например, отдать свою почку или продать единственную квартиру ради этих людей – уже перебор. Есть третий круг, «добрые приятели» и вообще «нечужие люди», случись с ними что дурное – погрустим, посочувствуем, максимум апельсины принесём в больницу, «что-то в этом духе». Эти три круга в совокупности показывают, насколько человек врос своими нервными окончаниями в тело социума, уколи – больно. Я не зря написал «почти у каждого». Именно «почти», но далеко не у всех. Кто-то одиноким стал по воле злой судьбы, кто-то по собственному произволению. Мало ли среди нас юношей и девушек (всех возрастов), которые горды тем, что у них «совсем близких» вовсе нет, а из «близких людей 2-й степени» только старомодные папы-мамы, которые, разумеется, своих продвинутых чад «совсем не понимают» и которым чада «ничего не должны». Слово «дружба» в современном мире так же претерпело некоторые изменения. Теперь друзья – это люди, с которыми мы удовлетворяем (атавистическую?) потребность в «роскоши человеческого общения», или, например, наиболее приятные коллеги, деловые партнёры, а уж никак не члены некоего братства (у них даже занимать не принято, что бы «кайф не ломать» и «напряги не вносить»). В общем, никакого особого «сердца» в этих отношениях не просматривается, обязательств тоже. Но всё же по 1,5-2 «совсем близких» человека на нашего современника в среднем, полагаю, приходится. С прочими «нечужими» наберётся около десятка тех, через кого мы способны ощутить «боль племени», в котором живём. О проблемах остальных мы, можем совершенно искренне иметь более чем смутное представление: беспардонность (позволяющая некоторым тревожить без спросу рассказами о своих болячках и заморочках) обществом не приветствуется; слухи в наше время не играют прежней информационной функции (ткань повседневного существования разорвана настолько, что даже завзятые «кумушки» давно переключились с соседей и сослуживцев на героев светских хроник и персонажей телесериалов, ибо там взыскуемая целостность наличествует). Заметим, что «ящик» по условиям задачки функцию сигнальной системы не выполняет. Информационную изоляцию способны разрушить ситуации, совсем уж в глаза бросающиеся, типа трупов на улицах, но такого неблагообразия в наш просвещённый век разумно не допускают. Теперь предположим (только предположим), что в обществе, в котором мы живем, есть какие-либо проблемы, например, случаи произвола властей, нападения мигрантов, метеориты травмируют прохожих с завидным постоянством. Допустим, что касается эта беда 1% населения в год. В абсолютных числах это чуть менее чем много, но вот будет ли эта проблема сильно беспокоить нашего среднестатистического человека с «нервной системой», укоренённой в социуме на глубину десятка родных-знакомых? Учтём так же, что начались эти заморочки не века назад, а относительно недавно (20 лет в жизни общества совсем ничего, каким бы абсурдным это обстоятельство не казалось девятнадцатилетним). Как часто будут вышеупомянутые «метеориты» травмировать индивидуума непосредственно? Нетрудно прикинуть, что непосредственно раз в 100 лет. Косвенно (при наличии круга «нечужих» в 10 человек) – раз в 10 лет и то преимущественно по касательной, «с тёщей случай был», «на работе один мужик рассказывал» и т.д. Для сравнения: предположим, что наш условный гражданин имеет «круг укоренения» не в 10, а в 200 человек (будет это клановая структура, или институты гражданского общества – всё равно). При том же числе пострадавших (в 1%) условный гражданин не реже чем раз в полгода вынужден будет хоронить друзей, утешать вдов, слегка заботиться о сиротах, скидываться на помощь травмированным, носить в больницы вышеупомянутые апельсины и т.п. Восприятие проблемы как постоянной и острой обеспечено. Налицо некоторая опасность: такое общество (с неглубоким укоренением) подобно человеку, которому можно отгрызть одну руку, в то время как он будет беспечно созерцать маникюр на другой. Вариантов устранения этой опасности, в целом, не так много (подчеркну, речь идёт именно о системе «подачи тревоги», а не о механизмах реагирования на сигналы): 1. «Родоплеменной строй». На мой взгляд, отпадает. Во-первых, потому, что эту станцию мы проехали, и очень давно. А во-вторых, покажите мне клановое общество с добротными ракетными войсками стратегического назначения, хорошей литературной традицией, горячим водоснабжением, академией наук и я подумаю. А так – смысла не вижу. Простите за «нескромные» формулировки, это частная позиция. 2. «Гражданское общество», понимаемое как система, при которой каждый (или почти каждый, но в любом случае не только отчуждённое меньшинство) состоит в полудюжине добровольных ассоциаций и объединений – профсоюзных, религиозных, экономических, культурных, политических, хоббистких, благотворительных и т.д. Искомая связность общества при такой густой сетке достигается легко. Лично я с большим любопытством и сочувствием отношусь ко всем попыткам самоорганизации, но вижу, что относительно (весьма относительно!) массовы и жизнеспособны у нас стуктуры, связанные скорее «идеальными» нежели «практическими» интересами. Группу энтузиастов, желающих создать музей любимого поэта встретить легче, нежели самодеятельную кассу взаимопомощи, и коммуниста найти проще, чем члена дружины самообороны. Практика же совместного извлечения выгоды и прочая прагматика остаётся привилегией «элитарных мерзавцев». Нужно учитывать то обстоятельство, что долгое время мы существовали в системе, где создание любой «институции» вплоть до кружка макраме или клуба любителей старинного романса было исключительным правом государства (у такого порядка вещей есть свои резоны, во всяком случае – свои защитники). Отсюда сознание, предполагающее не дихотомию власти и общества, а различение «мира институций» (общественных, государственных – не важно) и «мира обычных людей», которые ничего такого не учреждают и само право и возможность учреждать что-либо полагают привилегией «их» (государства, властебизнеса, «мафии» и т.д.), каковые суть «начальство» (со всеми вытекающими последствиями). Есть и исключения из этого правила: «обычный человек» чувствует себя вправе «учредить» семью или дружескую «компашку». Да и много ли обыденных интересов мы можем защитить, объединившись? Представил себе хотя бы свой подъезд. Работаем мы преимущественно километрах в 40-50 от дома (в другом регионе РФ, кстати), вода в квартиры приходит за 70 (примерно) км от, электричество (допустим) за 500 км, газ за 5000 или даже 10 000 км (уже не принципиально). Такие вот «растянутые коммуникации». Так что нам делать вместе? Охранять холл от взыскующих бесплатного туалета? Они и так у нас не водятся, стены обшарпаны слегка, но антисанитарии нету, и никогда не было. Разве что у штатных скандалистов появится новая трибуна. В общем, нет у меня ни особого оптимизма по поводу «гражданского общества», ни уверенности в его «панацейности». 3. Пресса, свободная, особенно низовая (районные газеты, квартальное ТВ, поселковое радио и т.д.), тесно связанная с «землёй» и вышеупомянутым «гражданским обществом», теоретически способна выполнять роль «болевой системы». Но… А она вообще бывает такая, что бы не под условным «сурковым» или столь же уловным «мердоком», а для нас? Нет, я помню, что в 90-х именно местные издания, малобюджетные, с косноязычными авторами и беспомощными фоторепортёрами, наращивали тиражи и восполняли некоторый вакуум, оставленный «демократическим» телевидением. Почти все они по факту были оппозиционны, с разной степенью «красноты», ибо писать о буднях на местах, без скорбных сравнений «нынче и теперь» было нереально. Но с тех пор утекло много воды, я уже забыл, когда последний раз покупал городскую газету. И плохо представлю материальную основу для независимости «народной прессы» (не говоря о различных вариантах её «административного» оскопления). И опять же не вижу ни механизма, при котором она стала бы полезным инструментом в руках большинства, ни вектора к его появлению. Но допустим, некоторую роль (вкупе с интернетом) пресса играет и/или играть может. Но явно недостаточную. Ещё есть один момент, связанный с прессой и гуманитарной сферой в целом, о нём чуть позже. 4. Что остаётся? «Ну так, абстрактно», что? Если абстрактно, то модель, при которой радикального деления на власть и общество нет. Государство есть форма организации народа, и его институты выполняют роли нервной, пищеварительной и прочих систем народного организма (прошу прощения за вульгарный антропоморфизм), что собственно тотального огосударствления (по типу советского) может и не предполагать. Позволю себе процитировать smirnoff_v@lj: «… в … условиях, немыслимых для гражданского общества с точки зрения новой европейской философии, укреплялись черты «литургии», общественного соучастия. …Тут мы наблюдаем совершенно особое явление, а именно, любое, самое мельчайшее дело рассматривается с точки зрения общего, государственного интереса, и любой, самый незначительный «начальник», сколь угодно выборный, легитимизирует свою власть с точки зрения государственной власти как таковой. В подобной системе мы просто не в состоянии разделить общество и власть…»Но всё это, повторюсь, «абстрактно». Возражений против четвёртого варианта может быть много, но… Агитировать за государственничество не стану, однако и выхода другого мои личные глаза не видят. Дальше начинаются вопросы наподобие «когда же КМПКВ», но это за рамками заметки… ( далее ) |
|