Интерес к теме помилования оживился в связи с "делом Бахминой". Но тема сама по себе актуальна.  Есть что рассказать...

Участие в работе региональной комиссии по помилованию позволяет признать: люди работают там на совесть. Но, к сожалению, в последние годы вся эта работа "уходит в песок". В Кремле практически все прошения получают отказ. Об этом говорит и статистика в "Ведомостях":

Немилость Кремля   ...число помилованных сокращалось из года в год. В 2003 г. Путин помиловал 187 человек, в 2004 г. — 72, в 2005 г. — 42, в 2006 г. — 9, в 2007 г. — никого. Далее Эта статья в блогах [?] abstract2001, ammosov, oleg-kozyrev

Вообще, комиссии делают довольно строгий и тщательный отбор: из десяти прошений положительное решение получают не более одного-двух. О том, какие дела и как рассматривает наша комиссия, было подробно рассказано в одном интервью...

 

И милость к падшим...

Когда общественная комиссия по вопросам помилования при президенте России была упразднена, а её полномочия перешли к регионам, многие оценили это решение как «отход от демократии». Член Алтайской краевой комиссии по вопросам помилования профессор Юрий ЧЕРНЫШОВ считает иначе
Если говорить об участии гражданского общества в деле помилования осужденных, то, я убежден, сделан серьезный шаг вперед. Хотя бы потому, что теперь к этому процессу привлечены более широкие общественные круги. А кроме того, у региональных комиссий есть возможность более тщательно взвесить все «за» и «против». Я с большим уважением отношусь к работе Анатолия Приставкина. Но рассмотреть 70 тысяч прошений за год! Разве можно при таком «конвейере» разглядеть индивидуальные черты каждого осужденного?
— А сколько дел успели рассмотреть вы?
— К нам поступило 56 прошений. По 11 из них мы приняли положительные решения: девятерым предложено сократить сроки лишения свободы, а двоих полностью освободить.
— Многие эксперты высказывали опасения, что местный криминал будет использовать региональные комиссии в своих интересах. Сталкивались вы с подобным давлением?
— Нет. По крайней мере, пока. Возможно, кого-то из членов комиссии родные просили повнимательнее отнестись к делу, но давления не было.
— Были ли у вас случаи, когда члены комиссии не могли прийти к единому решению или приняли ошибочное?
— Были. Мы много спорили из-за дела одного азербайджанца, который на танцах ни за что ни про что зарезал местного парня. Ему дали 9 лет. Первые три года в колонии он злостно нарушал режим, а потом вдруг «перековался» — превратился в главного защитника порядка. Некоторые члены комиссии расценили это как основание для помилования. Но в своем прошении он с гордостью написал, что участвовал в вооруженных конфликтах на Кавказе. И священник, который входит в нашу комиссию, выступил категорически против его освобождения. Особенно его возмутило, что этот человек гордится тем, что был боевиком. В результате большинством голосов прошение было отклонено.
Были и ошибки. Когда мы рассматривали самые первые дела, мы думали, что имеем право либо помиловать, либо не помиловать. Оказалось, что наши полномочия гораздо шире и мы можем ходатайствовать за снижение срока заключения. Одно дело я до сих пор вспоминаю с сожалением. Я выступал за помилование, мнения разделились, и, чтобы оправдать человека, не хватило одного голоса. Вернуться бы к тому случаю и просто-напросто снизить наказание. А теперь уже поздно.
— Какие дела к вам попадают?
— В основном убийства, грабежи, кражи. Бывают и совершенно нелепые случаи. Выпускник исторического факультета университета подрабатывал в автосервисе и польстился на дорогую иномарку. Угнал ее, но через два дня вернул на место в целости и сохранности. Самое в этой истории забавное, что он страшно боялся, что ее еще кто-нибудь угонит и он не сможет ее вернуть. Поэтому он машину... сторожил. Тем не менее ему дали три с половиной года. Сейчас президент уже подписал указ о его освобождении. Это наша первая победа.
Вообще по материалам дел хорошо просматриваются социальные причины преступности: безработица, бедность, наркомания. Впрочем, и здесь разные люди попадаются. Бывает, скажем, пенсионер, всю жизнь работал и вот на старости лет угораздило. И просит он об одном: дайте просто помереть на свободе. И, мне кажется, в таких случаях надо идти человеку навстречу.
— Вам не кажется, что, по сути, вы дублируете суд присяжных?
— Возможно, но наша работа необходима. Скажем, отсидел человек половину срока, в нем происходит какая-то эволюция. И мы должны оценить эти изменения.
— Да, но изменения эти чаще всего в худшую сторону...
— Да нет, в каждом случае всё-таки по-разному происходит. Некоторые искренне раскаиваются. Нужно еще учитывать, что некоторым и жить-то осталось недолго. Многие неизлечимо больны. Вы ведь не представляете, как они там живут...
— Вам приходилось встречаться с людьми, чьи прошения вы рассматривали?
— Пока лишь один раз. Мы ездили в колонию для несовершеннолетних, чтобы познакомиться с подростком, осужденным за соучастие в грабеже и убийстве. В свое время это преступление потрясло всех жителей Барнаула. Четверо подростков напросились в гости «на видик» к 11-летнему мальчику, родители которого жили, по их мнению, богато. Взрослых дома не было. Один из них надел ребенку пакет на голову и несколько раз ударил его ножом. Остальные в это время в соседней комнате упаковывали добычу — видеомагнитофон, кассеты. Квартиру они подожгли и отправились в школу, не забыв по дороге купить себе семечек. Подросток, о котором идет речь, не убивал, но его приговорили к 9 годам. Многие члены комиссии сомневались: не чересчур ли это жестокий приговор? Но встреча с ним развеяла всякие сомнения: юноша ни в чем не раскаивается.
— А ваши личные убеждения: вы за мораторий на смертную казнь или против? Не попадались ли вам дела, когда хотелось сказать: да пропади пропадом этот мораторий, к стенке за такое нужно ставить!
— Дел со смертным приговором у нас пока не было. Вообще же все дела нам передают из управления юстиции. Трудно однозначно ответить на этот вопрос. Когда говорят о моратории, многие либо исходят из неких абстрактных понятий, либо думают только о том, как на нас Европа посмотрит. Но многие из нас не могут смириться с тем, что какому-нибудь маньяку, погубившему десятки людей, «гуманно» сохраняют жизнь.
— Итак, никакого давления, никаких проблем...
— Нет, проблемы-то как раз есть. Например, в делах отсутствуют фотографии. А лично мне их очень не хватает. Я хочу увидеть лицо преступника, определить тип личности. Поскольку того, что написано в деле, недостаточно. Подходить формально, на мой взгляд, мы права не имеем. Формально у нас зачастую подходит суд. Встретиться с осужденными мы не можем. К нам их не привозят, опасаясь побегов. А самим ездить не получается. Большая часть колоний находится в Рубцовске. На такую поездку нужно потратить дня три. Времени не хватает. Характеристики же из колоний — это такие образчики эпистолярного жанра! Для администрации колоний плохой человек — это человек, нарушающий режим. Скажем, застали его за курением в неположенном месте — всё, характеристика будет отрицательной на всю жизнь, и этот человек уже ни на что рассчитывать не может.
— То есть никакой психологической характеристики в деле нет?
— Иногда пытаются, кто может. Но в целом индивидуального подхода, разумеется, не хватает. Бывают ведь совершенно необъяснимые случаи, когда трудно понять, что произошло. Вот, например, в одной деревне жил школьный учитель. Тихий, образованный, добрый. Письмо с просьбой о его помиловании написала жена, содержащая двух малышей, а вся деревня его подписала. Так вот, однажды ночью он зачем-то надел на голову чулок, залез в дом к какому-то деду, которого слегка недолюбливал, и стал пугать перочинным ножиком. Они подрались, дед его укусил, учитель его пырнул ножом. И осудили за «ночной грабеж», получил лет восемь.
— Вы не жалеете, что занялись этими проблемами? Зачем вам это нужно?
— Знаете, мне многие знакомые задают этот вопрос. Я давно занимаюсь общественными делами, и пусть это звучит высокопарно, но суть ведь от этого не меняется: я пытаюсь пробудить гражданское общество в нашей глухой провинции. Это один из способов, когда общественность влияет на принятые властью решения. И я уверен, что это очень важно: иногда от мелочи зависит судьба мира, а уж судьба человека и подавно. И потому, пока я буду видеть, что от меня реально что-то зависит, я буду этим заниматься.
Беседу вела Наталья ПЕЛЕХАЦКАЯ
Версты, 10 сентября 2002 г.

________________

Итак, при Путине сложился порядок: комиссии милуют, президент отказывает. Ненормально это. Надо что-то менять.