разные истории недель страстной, светлой и даже до ваиевой и фоминой

1. На ваиевой неделе я закончил писать первый вариант диссера и тем самым успешно себя перехитрил, наконец-то заставив хоть в какие-то определённые сроки хоть что-то написать. Тем самым мне открывался путь домой – поехать к родителям на Пасху.


2.Как раз уже к концу подходил и пост – в его последний день – пятницу я ехал в паровозе в купе, наполненном украинско-белорусско-ямальскими полувахтовиками (у них есть квартиры и пр. на севере, но они регулярно ездят домой) и одной девушкой молдаванкой, выросшей в Когалыме и возвращавшейся туда после каникул в Кишинёве. Один её вид приводил полувахтовиков в трепет, они бросались совершать подвиги, сватать за неё своих взрослых сыновей и иным образом выражать своё почти архаическое восхищение. Вот, а итоги Поста были таковы, что, кажется, впервые я не только прочитал, но понял, что Пост может быть радостным. Как-то меня по новоначалию зарубило, что Пост – это такое исключительно мрачное время, когда все страждут и в пепле и вретище каются, так что, видимо, в виду реализации этого ощущения, меня традиционно в это время страшно клинило и ужасаться и каяться всегда оказывалось с чего… ещё было реализовано приобретённое чуть раньше очучение, что все эти темы с едой – это специальные телесные практики, вроде упражнений или зарядки – не более. Соответственно, тоже легче переноситься и даваться стало – если где-то не получается, так это от слабости тела или духа, без лишних комплексов вины.



3. Приехал я в Тобольск в Лазареву субботу, увиделся с дядей Ваней, увиделся с родителями – у отчима рука перевязана – дрова рубил типа неудачно… Дошли мы с Ваней до Семи отроков, где даже постояли в оцеплении, отгораживающем толпы диких бабушек, рвущихся к исполнению всех положенных им обрядов, от исполняющих эти обряды священников, отца Михаила, в частности. Ванина мама была далеко не в настроении, что, скажем, меня не сильно удивило, ряд подозрений о том, что «всё запущено» уже в общем был и до отъезда. Так что она оставила Ивана ночевать у нас, коего и положил я на лежанке рядом с собою и вновь ощутил как сей ребёнок беспокойно спит и непрестанно лягается. Анекдот про «гроб два на два – как захочу, так и лягу» - это про дядю Ваню. С утра попилили на литургию, где и тётка Ванина, именем Алёна пребывала, из Сургута приехамши. Ваня не большой любитель молиться долго и протяжно, как это в русской церкви принято, что неудивительно ибо ему всего семь лет, однако, уже загремев в тобольскую православную гимназию, он подвергается церковно-приходской муштре в виде выстаивания по многу часов разных служб по праздникам и другим каким поводам – как епископу или директору в голову взбредёт, и давать в противовес тому опыт более-менее осмысленного церковного богослужения, где можно и на улице погулять, но если уж молиться, так всерьёз и по делу, парню надо.




4. В ночь начала страстной я ночевал в доме, над которым дыхание смерти было явственно и ощутимо и очень близко. Мне приснился сон, где я и мои друзья были какие-то мультгерои, и за нами гонялись какие-то не очень мультяшные злодеи, спас нас всех комбайнёр на высоком комбайне – туда достать злодеи не могли. Я думаю, что злодеи – это были бесы, в этом доме им частенько бывать приходится, а комбайнёр-спаситель, конечно, Христос, как это не глупо звучит. Проснулся от этого сна я в половине пятого утра и больше заснуть не мог, что вообще-то нонсенс, ибо моя неистовая любовь ко сну известна даже в сферах иных и нам пока недоступных: в частности Ян, приснившись на свой сороковой день отцу Анатолию Кошкарову с упрёками в стиле «что ж вы, козлы, за меня не молитесь», на его «а вот Серёга…» сообщил, что «чего Серёга, он спит всё…»

небо было серым и затянутым какой-то серо-белёсой фигнёй. Я подумал: а как же солнце Палестины? Ведь страстная. Кажется этот образ булгаковский из известного произведения, но что-то меня по этому солнцу вштырило – и оно обязательно бывает, такое яркое с прямыми лучами солнце на страстную, про которое можно представить, что оно жарче и безжалостнее там, к югу от нас. Потом понял, что эту раннее утреннее марево разгонит и день будет солнечный, как и случилось. В общем, я встал, начал прибираться в этом доме, над которым нависло дыхание смерти, чтобы хоть некоторый порядок вещей напоминал в нём о жизни…



Тобольский пасьянс:
Тётя Ира – жена моего помершего друга, осенью ознакомилась с тобольским наркоманом Женей и вдохновилась идеей тому в слезании с иглы помочь, плюс любовь-морковь и все дела. Большая часть друзей покрутила пальцем у виска, я, кажется, сказал: подумай, имея в виду: «не торопись», и уехал в Восточную Сибирь. Когда вернулся, раздумья кончились, про «не торопись» я понят не был (да тут и родители паренька шустрые оказались – увидели девку не совсем прожжённую и поспешили на неё сыночка свалить), ну и помощь в слезании тоже знамо дело чем закончилась. К январю тётя Ира осталась и без кавалера и без работы, вся в долгах и кредитах, у разбитого, фактически, корыта. Кто бы сомневался.

Тётя Таня – Ирина мама, абсолютно безумная женщина. Кажется, в юности была некрасивой, маленькой и с дурным характером. Тем не менее, вышла замуж. Муж всю жизнь пил и поколачивал тётю Таню. В конце концов, сей муж был от Господа смирён, параличом, обездвижением, немотой – учился снова ходить и говорить как ребёнок, полностью на попечении родных, которых ранее терроризировал. Тётя Таня стала отрываться, сходить с ума и терроризировать детей. Средний сын съехал в город жить в общаге с двумя детьми, откуда его выселяют разные тобольские начальники, и с тётей Таней общаться не желает. Младшая дочь пошла вся в мать (не забыть мне как Алёна, сжав зубы, продирается из центра переполненной четвёрки к выходу, когда автобус уж и остановился на её остановке…) – её уесть сложно… когда начался весь этот декабрьский мрак с сидением на героине, тётя Таня совершила массу безумных поступков, и я бы сказал, что, возможно, эти поступки и были причиной окончания пиковой части эпопеи, если бы не оказалось, что молодой человек Женя сам не сбежал в глухую деревню от бушевавших страстей, где, кажется, таки сполз с иглы… Господи, как всё сложно.

Сэндвич – друг меня и помершего друга и тёти Иры. Бабник великий и ужасный. Каким-то совершенно невозможным финтом попал в семинарию, но проучился в ней только год, на своей главной страсти и поскользнувшись… родил двоих детей от двух жён и обе его видеть не желают. На сей раз зачем-то воспылал страстью к тёте Ире.

воскресение-понедельник: тётя Ира сообщает как она пересиживала «на сухую», как в марте пошли ужасные сны и всякие психологические состояния, как в ход пошли таблетки, тут явилась мама, стала устраивать скандалы, заколотила входную в дом дверь на три дня, вместо того, чтобы помочь…

понедельник: тётя Таня звонит мне, говорит, что тётя Ира снова села на иглу, верить ей нельзя и необходимо её со страшной силой изолировать. Общаемся с тётей Ирой, она косвенно проговаривается, что рецидив с белым за последний месяц был (однако, кажется, скандалы были вызваны отходняками) – вот сложно в этих «белых» вопросах, человек вдруг преисполняется «великой» мудрости и начинает решать, кому открыть «страшную правду», кому нет и в какой форме… скандалит притом, как будто за истину страдает.

вторник – беру тётю Иру с собой, так как эти капания друг на друга матери и дочери меня задолбали. Наблюдаю за тётей Ирой целый день – это действительно невесело, был нормальный здоровый человек, становится очень нервный, дёрганый, в голосе какие-то язвительные интонации, претензии и вообще…

среда - кажется тётю Таню уломали насчёт того, что проблема героина не строит при пороге. Она хватается за другой фронт – кредиты, начинает нагнетать эмоции там. Господи, думаю, да при тебе слезешь с иглы, обратно тут же залезешь, будучи нервной тётенькой с корявой судьбой…

четверг – дошли с тётей Ирой до церкви. Священник после исповеди: мы таких как ты не причащаем, но тебя будем… он же и ириного мужа отпевал и вообще знает нас как облупленных… Сэндвич прислал с севера деньги. Начинается скандал матери и дочери по поводу денег. Тут уже тёти Иры очередь корки выжимать: и не девять, а восемь, через полчаса: и не восемь, а семь… в общем пять с половиной на погашение кредитов пошло, плюс моих вдвое… но, Слава Богу, тётя Таня сбавляет натиск – спонсоров трогать опасно, можно спугнуть… да, деньги и сила, действительно дают власть…

пятница и суббота: приезжает Сэндвич с севера. Приходит прямо в церковь, паясничает – пробиваясь сквозь толпу бабушек: «пацаны, дайте пройти»… тётя Ира после службы сбегает домой, мы с Сэндвичем стоим на улице: «Я на ней всё равно женюсь»… надо ли говорить, что противоположная сторона процесса энтузиазма не разделяет, ибо кому не известна скоротечность сэндвичева энтузиазма к женщинам?? Но, блин, у сэндвича много денег с севера, которые он всё равно пропьёт… и с ним надо осторожнее, можно спугнуть... Ночь мы, сняв комнату отдыха на Тобольском вокзале, беседуем. Утром тётя Ира таки причащается, а Сэндвич благодаря какой-то своей непосредственности взял и сходил на исповедь (что предыдущие восемь лет мешало??), потом я пасу его до вечера, но вечером пути сих людей таки пересекаются, заканчивается всё дурацкой перепалкой, скандалом и не знаю, надеюсь этим и ограничилось.

Пасха.


Ну то есть это всё страстная была. Иду я туда с мамой – зачем и приехал, обещал на пасхальную службу маму сводить – отчим не выдерживает и пяти минут – надо ему бежать. Мама Ира приходит полузарёванная после общения с глупым Сэндвичем (не одна, так другой…) и стоит пол-службы. С утра Ваню, поскольку он гимназист, тараним на утреннюю, детскую пасхальную службу. Оказывается по малости лет им дают во время службы воду и даже просфорки, а потом и причащают. Что странно, лучше бы дома ели перед службой, но хотя бы знали, хотя бы час или полтора, что такое абсолютный пост, а то как-то бессистемно… в церкви натыкаюсь на Юркиного отца и племянника, они мне дают «южный» Юркин телефон – созваниваемся. В Ханкалу приезжал из Грозного священник, там тоже Пасха. Погода около нуля, снег иногда идёт – это у нас уже.


Днём еду в Жуковку – пить водку с отчимом, в ходе пития отчим поведал мне тайную историю своей забинтованной руки: стою, мол, на остановке после работы, пью пиво никого не трогаю. Подошёл мужик лет тридцати – докопался, не то закурить, не то пива потребовал. Отчим таковым отвечает бесстрашно и не без упрёка, а тут дело дошло, до того что он ему ещё и врезал – рука в кулак не успела собраться, руку повредил, мужик в больницу уехал с чмт. Тобольск город маленький – один мамин знакомый отчима отмазывал от ментов, при этом для мамы – это всё тайна и результат рубки дров… 57-й год человеку, а всё такой же – настоящий уральский пацан…

Вечером у тёщи – брат жены после нефтегаза таки прибран военкоматом на предмет в армии послужить, тёща переживает, тесть крепится и говорит, что так лучше будет. Одна надежда на то, что таких придурков как в Менделеево и в армии не бывает.

С утра очередной поход с Ваней в церковь по его гимназической повинности. Отправляю человека причащаться, учительница вторых классов задаёт дурацкий вопрос: а он исповедовался?? В светлый понедельник, парень семи лет, если не сейчас время милости, то когда оно вообще может быть по суровым тобольско-православным понятиям?? После, знамо дело, крестный ход. Нацеливаю объектив фотографического агрегата на чадо – душка, не ребёнок. Меж тем – хулиган менделеевский, оторва и т.д., повидавший в свои семь, столько, сколько я к 19 не успел повидать…



Весь этот пасьянс решено было раздербанить путём тайного вывоза тёти Иры подале из Тобольска. День в Тюмени, Владимир Геннадьевич передаёт мне свою книжку, великую и ужасную, конечно… под вечер автобус привозит тётю Иру в неполном адеквате. Ох, доколе… ну да что делать – взялся за лямку, тяни.

Это я почему злой был, потому что у меня велсапеда не было
В Москве всё было не так страшно. Приехали: на двери такая картинка висит. Приятно, когда в одном подъезде с тобой живут хорошие люди с хорошими детьми:



Относительно тёплая погода, не очень довольная оборотом дел женщина (вот Вы с ней все возитесь, поэтому она и… и прочая ревность), собрание тобольской диаспоры, отправка тёти Иры далее на юг – не на тот, на более мирный, в деревню к знакомым. Купил велик себе – топорный китайский, с грубыми сварочными швами, но три тысячи рублей всего – и ездит. Объездил район, попробовал в магазин и в редакцию на велике ездить, очень даже… гонял по ухабам в парке – так вообще какая-то забытая детская радость пробрала. Переступил один порог, на что решиться не мог целых два года. Всё хорошо, только там уже не ждали. Ну, главное, над собой усилие смог сделать. Осталось теперь только к работе вернуться – а то предзащита должна бы тут состояться и командировки на носу…


Imported event Original

Imported event Original