Пьехе на потеху, или Кое-что про фанеру...
На ночь галдя, "Россия" выдала фильм про Сергея Захарова.
У меня как-то сразу тут и всколыхнулось все.
Помню, во Дворце культуры имени Ленсовета был устный выпуск нашей газеты. Как всегда зазвали много актеров. Выступали они бесплатно - ради нескольких строчек в газете. В отчете - такой в ту пору был пиар.
Захаров - блистал, А потом сидел в ложе с певицей кафе-шантанной Вардашовой - они оба служили тогда в мюзик-холле у Рахлина.
И вот этот фильм. Какой голос! Какого артиста загубили! И ведь как хорошо держится, разговаривает, вроде бы и не помнит обид. Объяснили, что - фаталист.
И про гонителя своего, который ему жизнь сломал, отозвался, можно сказать, без злобы. Зачем пинать убитого медведя! Но - вот тонкость - имени его не назвал.
Тогда помощник Романова Михайлов - бывший корр Ленправды в той же Ленправде опубликовал подвал "Баритон разбушевался" - и понеслось...

Какого загубили самородка - а он ведь без фанеры поет.

И на "подтанцовке" в этом фильме помелькали Резник и Пьеха, благополучные, неподломленные. А говорят так, словно они с ним, Захаровым, на зоне чифир пивали - ну, пусть не зона, стройка в тоскливом захолустье среди ингерманландских белесых гнетущих рассветов, болот и чахлой растительности, где от одной этой природы можно завыть, запить и повеситься...

Такие разные судьбы. Сколько безголосых поскакунчиков легконогими аргамаками выдрючиваются перед рампой, изображая песнь. А вот истинные артисты...

Но вот Пьеха - конечно, она звезда. И может быть, пойт тоже не под фанеру - но стороннему наблюдателю кажется она все-таки не такой яркой, как иные загубленные властителями творцы. Она, конечно, не такая нахальная, как та мадам, в которую выковалась примадонна. Но все же...

Пьеха. Года три назад был скандал. Стали трындеть, что Пьеха разволновалась по поводу книжонки, которую выпустили без ее ведома. Якобы дошло даже до того, что она стала просить издательство «Эксмо» выкупить весь тираж, но издательство якобы пошло ей навстречу и само отозвало книжку из магазинов. Я не поленился и тотчас же сходил в магазин напротив. Повезло: лежала Пьеха в единственном экземпляре.
Шесть тысяч экземпчиков по двести тридцать тугриков, пусть даже по двести, ведь еще и лабаз накручивает. Прикинем: 6000 х 200 = 1200000, т.е. мильон двести тугриков. Неплохо живут наши отставные вокалистки.
Я пролистал книжонку. Написано, конечно, хреново, но скорее просто бездарно, без огонька. Кондово написано. В стиле Пингвинова. Конечно, есть поползновения к словоёрсам. В начале – стон. Такая звездища, а деньжищ администрация не отпустила – на издание книжонки. Потом – плюгавое ляганье какого-то штукаря, который чего-то там не так написал про Шульженку. Бросилось в глаза, что сам мыслитель с Пьехою и вовсе не общался – ни разу не почувствовалось ее присутствие, словно она какая-нибудь Грета Гарбо, давно окоченевшая в своем могильном склепе. И фотки хреновейшего качества – как будто б (см. предыдущее придаточное предложение). Ссылки на периодическую печать, в том числе на Левку Сидоровского, не спасли: разоралась Пьеха, не понравилось ей. А кому понравится, если в хронологии раза три – это уж точно – развод с таким-то, таким-то и таким-то… Жёлчь одна.
Еще даны там в приложениях – вехи пьехи, точнее – жизненного ея пути, грампластинки и проч. В году под № 1974 – песня «Наташка» - слова А. Аускерна. Ах! Как далек тот семьдесят пятый. Сочи, полунедоделанная «Жемчужина», казавшаяся раем, нумер 1147, напополам со случайными сожителями, впрочем неординарными, то это переводчик с датской королевской яхты, то радующийся жизни парубок из Донецка, прируливший на своей «копейке», то счастливый обладатель интуристовской бабы из Питера (потому и попавший в «Жемчужину»), некто Аускерн, впаривший стишата Броневицкому для Пьехи и заработавший на этом, как он мне сказал, на «Москвич № 408»!

Но она –то старая дура – подняла хай – какую рекламу сделала этому творцу. Даже я преодолел лень и скупость спустился в магазин…

Вспоминаю, след, коий оставила сия вокалистка в моей биографии. Апологет темного биологизма рассказывал, что он ее едва не трахнул – был случай в какой-то компании, но ее якобы охраняли. Правда, он считал себя неотразимым, хотя отчасти это ведь и верно – он пользовался сумасшедшим успехом. Ну, это так, просто вспомнилось, куда ж деваться…

А сам я, будучи воином пожарно-сторожевой охраны в 1964 году во Дворце культуры имени Ленсовета по воле службы бодрствовал там на концертах и спектаклях. Вот выступает Пьеха. Мы с кем-то – вот уж не припомню – с кем конкретно – пошли в оркестровую яму (оркестра в тот вечер там не ночевало) и стали от нечего делать глядеть на сцену. А неудобно – из ямы-то. Голову надо высоко задирать. Ну и ногу на ногу положил как-то невзначай. Хотя обе ноги – свои собственные. Потом прибежала какая-то капельдинерша:
– Уходите вон отсюда! Пьеха вас увидала и сердится, что вы там развалились.
Так я в первый раз встретился с Пьехой.

Другая встреча была, можно сказать, заочной.
Я к той поре работал в «Вечернем Ленинграде» – стало быть, это мог быть год так семьдесят четвертый. И странно так получается, что и эта встреча связана с тою же самой сценой.
У нас практиковались так называемые устные выпуски газеты. Раз в год в тот самый дворец приглашались всякие артисты и давался концерт. Они, кстати, были рады в нем участвовать, хотя и задарма, но дружить с «вечоркой» было престижно – нормальные актеры понимали роль незнаемого тогда еще никем пиара, но это только потому, что словца такого еще в ту пору никем еще не было пущено в ход. Вечер делился надвое. Сперва – всякие знатные люди – ткачихи, столяры и судосборщики что-то говорили про пятилетку, потом – концерт. В соседней со сценой комнатенке располагался накрытый стол, куда отбарабанивших свое концертантов заводили выпить на дорогу чарку коньяка.
Ну а нас, тогда еще молодых репортеров, гоняли, аки казачков – того встреть, этого – сопроводи. Меня однажды отрядили за Борисом Вяткиным, помнится, в гостиницу «Россия» на Московском. Ну бремя-то невелико – на черной «Волге» (иномарок тогда вообще почти не было) с ветерком (пробок тогда вообще не знали) отмахали к гостинице, забрали старика. Он оказался добродушным, словоохотливым и нечванливым вовсе. Я вспомнил о нем еще и потому, что, когда мы проехали цирк, то он, завидя темный садик возле Михайловского замка, сказал:
– Вот тут лежит моя Манюня.
А как это – Вяткин вдруг и без Манюни? Это ж его клоунский имидж был такой – обязательно с собачонкой. По-моему, Манюня была таксой. Но мне и в голову не приходило, что собачий-то век намного короче человечьего, Вяткин выступал, может быть, лет сорок, да ведь ни одна Манюня столько не протянет. Вот там под сенью призрака невинно убиенного императора и покоилась которая-то из Манюнь.
А Пьеха, спросите вы, при чем тут все-таки Пьеха?
К Манюне она, конечно, отношения не имеет. Но имеет отношение к устному выпуску «вечорки». В другой раз и в другой год предполагался ее номер. И вот велели мне переться на Моховую, где в одном из дворов, оказывается, был склад, где держали сценическое оборудование для ее концертов.
Это сейчас нам говорят во всяких «новостях», что приехал такой-то звездопевун и с ним пятнадцать трейлеров оборудования.
Нет, у Пьехи не было трейлеров – один бортовой «ЗиЛ», но здоровый, вроде «Студебеккера», тонн, быть может, даже где-нибудь на пять.
Конечно, самой Пьехи не было – грузчики всякие там, экспедиторы, ну в общем – те, кто это барахло повсюду таскает, разгружает, монтирует и проч.
Я ведь тоже был и грузчиком, и даже в «Ленконцерте» поработал. Ассистентом акробатки Надежды Уточкиной. Так что понимал специфику.
Но уже тогда, а еще – с высоты времени – еще и теперь удивило, что для двух песенок в ничего не значащем – да еще и бесплатном! – концерте приходится волохать по городу едва ли не вагон аппаратуры. К тому же, вспомнилось мне, во время той нашей первой встречи, когда я сидел в оркестровой яме, кто-то из публики попросил Пьеху что-то там повторно спеть. Она ответила отказом, но не по-хамски, а завуалированно: «Приходите на мой следующий концерт».
Короче: мужики стали затаскивать ящики в кузов. Моя роль была, как часто, увы, случается, весьма пассивна: пронаблюдать, сопроводить…. То есть, кому-то из наших лизоблюдов просто-напросто хотелось подстраховаться и не переживать – привезут ли все для Пьехи или нет. Вот и отрядили казачка.
А я-то, плебей, вместо того, чтобы значительно надувать щеки, говорю пацанам: «Помочь вам?»
А они – что дураки? Они говорят: давай помогай, раз охота есть.
Ну мне, как опытному грузчику, главное, чтоб не в грязи и нее из вонючего подвала.
А так… Как говаривал один лихой поэт – работа-то на воздухе, работа-то с людьми.
Это он, правда, про палача говорил. Ну а мы-то – чем отличаемся. Мы сами себе палачи. Мы все думаем: сегодня проживем, а завтра уж начнем- новую жизнь.
Это и есть самое губительное.

Тогда еще я и спросил у мужиков: чего так много всяких усилителей и динамиков.
– А это еще не все, – сказали они. – Это малая порция. Еще вот надо дополнительный микрофон, а то она жалуется, что она себя не слышит…

Ну, в общем-то и все. Потом приехали мы во Дворец культуры – к тем воротам, возле которых не раз дневал и ночевал я, будучи бойцом пожарно-сторожевой охраны.
И я оказался больше не нужен.
Потом я слышал, как кто-то сказал.
– Пьеха – такой молодец, спела – фужер коньяка жахнула, и – привет всем.
–И где она?
– Все. Увезли, проводили.
Сам я того не видел – может быть, наврали про целый-то фужер.
А справедливости ради надо заметить, что при всей, быть может, привередливости своей, она же все-таки трудилась добросовестно. Я хочу сказать, что ведь могла б схалтурить – под фанеру что-то сбацать… Да мы тогда и ведать ничего не ведали про фанеру.

Первый раз я воочию увидел, как поют под фанеру, в Москве на концерте в зале «Россия», что при одноименной гостинице. Там был вечер «Звезды под абажуром «Семьи». А я тогда намыливался вон из «Депутата», и меня Новомир Семеныч Лимонов (фамилия – настоящая) призывал в «Семью» – и тот концерт был мне как будто б тест на вшивость, надо было написать живенький отчет и тем самым себя самому главному читателю отрекомендовать.

Ну это все вышло как надо. Но только запомнилось из того концерта, как Игорь Тальков, тогда еще живой и здоровый, играл на сцене на гитаре и пел, а тут выползли девицы с цветами, повисли на нем, стали его целовать. И он гитарку-то бросил, цветы в руки взял, девицам говорит чего-то. Но песня-то продолжается – под те самые гитарные аккорды…
Вот так я впервые и увидел я, что такое фанера.