Машина времени


ЗАБВЕНЬЮ БРОШЕННЫЙ ДВОРЕЦ!.

Село Черная Грязь – вотчина любовника царевны Софьи боярина Голицына – было отдано Петром I во владение молдавскому господарю Дмитрию Кантемиру, а в 1775 году Екатерина II откупила у его наследников это дивное предместье Москвы (за 25 тысяч рублей) и повелела впредь именовать его Царицыном.

Тот год царица провела в Москве. Ей было 46 лет, из них тринадцать она провела на престоле. Казалось бы, предел мечтаний, но Очаков, покоренье Крыма, разделы Польши, пугачевский бунт, цепляние за трон, да и нескончаемые амуры, конечно, утомляли. И на царицынском пленэре за две недели возвели дачку о шести апартаментах, дабы императрица нашла хотя бы кратковременный покой. Увы, он только снился. Хотя был призван для возведения приличествующих монаршей особe хором член Болонской, Флорентийской, Римской академий, а также императорской Петербургской академии художеств, главной артиллерии архитектор и капитан Василий Баженов. Ему велели, чтобы был дворец. И не простой - в мавританском стиле.

ЧЕРТОГ ПОХОЖ БЫЛ НА... ОСТРОГ?

Пока не воплотились чертежи в кирпиче и подольском мраморе, царица лично просмотрела проект. Она была чужда купеческих замашек, поэтому перечеркнула несколько окон, сузила лестничный марш. Это не уменьшило энтузиазма Баженова: стройка окрылила его. Все делалось с размахом – галереи, мосты, вычурные ворота, кавалерские корпуса, оперный дом, аллеи...
Десять лет возводили чертог, и вот настал, казалось бы, счастливый день триумфа. Кавалькада сверкающих кирасами всадников, золоченая карета, пажи. Измученная подагрой северная Семирамида тяжко спешилась, огляделась в изумлении. Все вокруг так не похоже было на Петербург и Царское село! Этот взгляд не только разделил, но и усугубил одноглазый Потемкин – типичный представитель абсолютизма. Бесстрашный покоритель Тавриды проявил себя в делах художеств как последний самодур и внушил императрице, что дворец тот отнюдь не дом владетельной особы, а вообще смахивает по виду на... острог.
Вердикт был ужасен: дворец сломать, Баженова от дел уволить. Блиставшему в ту пору на Москве Матвею Казакову доверили вершить сизифов труд впредь. И снова десять лет! Без права, так сказать, прописки. Екатеринин век угас, еще раньше (1791) в бозе почил князь Таврический. Без ассигнований втуне брошены остались начинания, строения, мосты и корабли... Трагическая тень Баженова и по сей день витает над руиной замка: даже счастливец Казаков, который прекрасными творениями застроил пол-Москвы, не смог на том злосчастном месте закончить новое свое произведение! Тут не было ни одного бала, тут ни разу не горели канделябры, тут ни единого дня никто не жил! Печальная участь реалий прошлой жизни: Царь-пушка, из которой не стреляли, Царь-колокол, который вечно нем, вдобавок вот еще и царь-дворец, куда не ступала нога хотя бы захудаленькой принцессы! Историки Москвы в один голос уверяют, что здание сие с восемью башнями напоминает гигантскую гробницу, стоящую на катафалке и окруженную недвижно стоящими огромными монахами со свечами в руках. И то, что по сей день дворец покоится в руинах вовсе не «заслуга» революции, разрухи, войны и бесхозяйственности – нет! Таким он был, таким он и остался. Извольте, вот цитата из Тургенева: «Солнце уже высоко стояло на безоблачной лазури, когда экипажи подходили к развалинам Царицынского замка, мрачным и грозным даже в полдень».
«Все строения Баженова, - писал современник Пушкина литератор Иван Киреевский, - замечательны какой-нибудь мыслью, которую он умел передавать своим камням, и мысль эта почти всегда печальная и вместе странная. Кому бы пришло в голову сделать гроб из потешного дворца Екатерины? А между тем какая высокая поэзия: слить земное величие с памятью о смерти и самую пышность царского дворца заставить говорить о непрочности земных благ. Этот недавний дворец… красноречивее всех развалин Рима и Гишпании».
(Конечно, жаль, что сыскиваются средства на жуткий комплекс Поклонной горы, на храм-новодел, на катакомбы Манежной площади и прочие причуды. А тут, казалось бы, еще чуть-чуть - и заживет творение гениальных зодчих... Но как представишь судьбу «ленинской» библиотеки или хоть Исторического музея – так и с пониманием отнесешься к невозможности властей вдохнуть иную жизнь в застывшую руину).

РУИНЫ ПОМНЯТ О БЫЛОМ
Фигурный мост с мальтийскими крестами, и кое-где бросаются в глаза в орнаментах, готических чертах других построек приметы масонской символики (Баженов, говорят, являлся мартинистом, и кроме приверженности идеям франкмасонства, вообще был вольнодумец, близкий воззрениями с Новиковым – оттого еще и вспылила матушка-царица). Все это и сейчас поражает таинственностью. Аппарель низводит к паперти церкви во имя Пресвятой Богородицы. Ее предшественница помнит Баженова, а в XIX столетии храм перестроили. Тут находился Живоносный источник, с которого, в сущности, и началось Царицыно.
И далее не менее экзотические постройки – конюшня, каретный сарай, ресторан. Это здание десять лет назад отреставрировано одним из подразделений Госкино. Пообочь паркуются шикарные лимузины. Когда-то, сказывают, тут располагалась местная управа. В восемнадцатом году председателем волостного совета стал Филипп Шкулев, создатель песни «Мы кузнецы» и еще пятисот стихов (без учета деноминации), Шкулев предложил именовать Царицынскую волость – Ленинской. (Царицыно превратилось в Ленино-Дачное, оттого и район в области – центром которого сегодня стал город Видное – поныне именуется Ленинским). Обновлен не только ресторан – мосты, и уединенные в чащобе терема подверглись вроде бы небезуспешной реставрации. И только лишь Большой дворец как и в былые дни отдан праздным гулякам на растоптание. По выходным дням всюду в парке столпотворение. По льду прудов носятся японские снегоходы. Куда-то репатриирован медведь, сосавший лапу, в клетке возле ресторана. На меринах и прочих жеребцах гарцуют лимитчицы, подрабатывающие лошадиными перевозками. И как магнит притягивают пилигримов молчаливые руины. Вкупе с божественным парком все тут производит неизгладимое впечатление. После одуряющих квадратов панельных параллелепипедов – тут хорошо. Отдыхаешь. А руины – они вечные. Два века прошло – им все нипочем.
Когда-то дачные места в Царицыне манили творческую интеллигенцию. Начинающий Леонид Андреев снимал комнатушку у местной крестьянки (в рассказах «Петька на даче» и «Жизнь Василия Фивейского» отразились впечатления того времени). Живал тут на даче в районе Радиальных улиц Бунин, бывали Чехов, Собинов, Шаляпин. Пруды, мельницы, купальни, ресторан Бальтазара Диппмана вкупе с девственными зарослями громадных деревьев: еще мгновенье - и сверкнут под луной доспехи средневекового латника, а через секунду – за пеленой дождя в аллее истает силуэт неизвестной –точь-в-точь как на картоне парижского импрессиониста. Дух творчества и властная тяга к размышлению о тайнах бытия витает над чашами царицынских прудов. Тот, кого древнегреческие римляне называли genius loci (гений места), присутствует здесь так же незримо, как В. И. Ленин на VI съезде РСДРП.
Нынче летом будет двести лет со дня кончины мученика Баженова. Ему не повезло – едва ль не во всех его постройках авторство его под вопросом. Мэрия в очередном волнении – решили памятник зодчему соорудить у Пашкова дома. Но на просторах царицынских холмов – уже и так есть вечный памятник ему (пусть лучше б отдохнули дежурные ваятели!). Хотя здесь покамест и проходной двор (а стало быть – и вандалам простор), радует, что любому горожанину доступна эта пусть хоть и кратковременная отдушина, откуда явственно видны просторы минувшего, да и будущее, хотя бы и смутно, но прозревается.

Всю ночь распахнуто окно,
Мне психику травмируют трамваи,
Я тоже – как и город мой –
Оцеплен новостройками окраин.