МИМОХОДОМ ЗАГЛЯНУЛ Я В ВЕЛЛЕРА...…
Обсуждают вот (в вялотекущем режиме) заградительный манёвр соловьёвского барьера – в «Эксперте», скажем, вышел неплохой column.

Затертые физии, однотипные персонажи… А писателей осталось только два – Веллер и Проханов.

Я стал думать о Веллере – ну уж не то, что прямо там думать, а вспоминать прочитанное его… Начался он для меня «Ножиком Сережи Довлатова» (а может быть и «Легендами Невского проспекта») и сразу вспомнилось , что Клепикова назвала Веллера эпигоном Довлатова… Ну, где уж нам тут чай пить? Зайдем с той стороны, где попроще: вот – в каком-то своем эссе Веллер вспоминает редакцию газеты «Скороходовский рабочий» и там упоминает пьяненького Адольфа Алексеева.

А ведь я знаю этого человека!

Во-первых, сама эта газета вроде бы слыла продвинутой – одна из первых стала еженедельником, и много классных журналюг прошло через ее коридорчик – вроде б даже и Аркаша Спичка.

И аз многогрешный, когда заделался собкором от «водянки» (сиречь – газеты «Водный транспорт») пошел знакомиться с «братьями меньшими» – отраслевыми многотиражками – или, как их называл Адольф, – многотирастами…

Мой корпункт был у главных ворот порта, во Дворце культуры моряков – каморка с телефоном и настольной лампой – из тех раритетов, которые сейчас Пиманов использует как реквизит в фильмах про Берию.

Ну, про редактора «Моряка Балтики» (некоторые моряки называли ее «Болтик параша таймс») Артура Тадеушевича Цыдзика сейчас пока не время говорить, а вот Адольф Феодосьевич Алексеев здесь ближе к теме. Тем более, что его персону уже «рассекретил» сам Михаил Иосифович Веллер.

Они там все хорошо попивали – эти многотирасты.

С этого и наше знакомство началось. У них в полуподвальчике – на Герцена, 13 – была комнатенка, куда складывали подшивки. Словом – архив. Окон там не было. А выпивать там было хорошо. Но ведь, гады, не удерживались – начинали курить. Поэтому этот застенок любовно называли «газовая камера».

– Адольф! – спросил я Алексеева, – а почему тебя так назвали? – Ну, я ведь не полный нахал – спросил об этом не сразу, а только после так шестого посещения «газовой камеры».

– Понимаешь, – ответил мой товарищ. – Я родился в то время, когда все говорили только лишь про пакт Молотова-Риббентропа.

Ясненько-понятненько… А чего тут удивляться. У одного моего друга – он, кстати, преподавал философию в ЛГУ имени Жданова – жену звали… Ленина Адольфовна.

В этой жизни никогда нельзя чему-то удивляться…

А тот полуподвальчик был как магнит – по вечерам там собирались всякие шкиперы и боцманы. И не было видно конца закрытию «газовой камеры». Речные волки приносили сувениры – кто кнехт притащит, кто – якорь из тех, что полегче, а один водолаз (он, кстати, позировал для статуи речника в вестибюле Минречфлота РСФСР на Кузнецком мосту) принес настоящий водолазный шлем.

С этим шлемом у меня случился казус. От чрезмерного пребывания в «газовой камере» я вознамерился похитить водолазный шлем. Пусть, думал я, теперь мою квартиру украшает! Но легко сказать – похитить, а как это осуществить технологически? Такую бандуру в портфельчик не запихнешь. Выход нашелся сам собой. Я нахлобучил водолазный шлем на голову и храбро вышел на Невский. Понятно, что в шлеме маршировать неуютно, я ж не какой-нибудь там пёс-рыцарь, вот и пришлось снять, и на манер гусарского кивера нести его на согнутом локте. До Литейного километра полтора – так вот и допёхал.

Самое смешное – никто на это и внимания не обратил.

Утром меня затерзали угрызения совести. Как то там они без водолазного шлема – ведь так можно подорвать имидж редакции газеты «Ленинградский речник». Хотя у них оставались еще кнехт и спасательный круг. Был еще словарь морских терминов, который – не этот конкретно, а вообще – Виктор Викторович Конецкий настоятельно рекомендовал своровать как только где такое вдруг сокровище увижу…

Угрызения совести сыграли свою роль. Я замотал водолазный шлем в старые газеты и на троллейбусе отволок его на Герцена, 13.

Самое смешное – никто на это и внимания не обратил.

Но комплект у них ведь оставался неполный – кнехт и спасательный круг… А где, на худой конец, флаги расцвечивания? А рында где?

В архангельской газете – у поморов - «Правда Севера», например, рында висела в коридоре – под ее звон собирались на летучки и партийные собрания…

Пробел решили устранить во время командировки на Вологодчину. С нами поехал Пал Палыч Косяков – фотокор и организатор контактов с ОРСами, где можно было на халяву подкрепиться. Принимали хорошо. В одной столовой отоварились клюквой и с собой еще нам дали морс. Стеклотарой послужил графин с трибуны из красного уголка. Графин с морсом нес Павел Павлович.

Была изумительная морозная ночь в городе Белозерске. Мы шли в гостиницу по утоптанной белоснежной дороге. Пал Палыч нес морс в графине. На полдороге он поскользнулся и упал. Но сделал это так виртуозно, что не проронил ни капли ценнейшего морса – он лежал на спине, будто главный герой панихиды, смиренно удерживая на груди граненый графин с морсом.

Рефреном на оставшиеся дни командировки стало резюме Павла Павловича:

– И вот лежу один – с графином на дороге…

Свой мешок клюквы я оставил в автоматической камере хранения вокзала станции Череповец. Суть дела в том, что я забыл номер шифра и перед отходом поезда – даже с помощью околоточного надзирателя – найти необходимую ячейку так и не удалось – он и теперь, наверно, там хранится – этот мешок клюквы.

А рында? Да, нам в речном порту подарили такой колоколец – его наш провожатый положил в багажник своего «жигуленка».Да только у вокзала станции Череповец мы попрощались и забыли взять эту рынду.

Но уже нет и той редакции, да и улица Герцена переименована – теперь она по-старинному именуется – Большая Морская.

А вот газеты «Скороходовский рабочий» - существует или нет – не знаю. Но вот прочитал об этом у Веллера…