А все остальное у него есть. Интервью опубликовано – повторяю -  в 1990 году.

Что изменилось? Судите сами…

— Съезд ваш съездом надежды наречется... Перефразируя библейскую строку, быть может, этой мыслью удастся выразить мнение многих россиян, ждавших этого форума, впервые созданного демократическим путем. Россия исстрадалась. Недаром один из депутатов заявил, что, если бы его просили одним словом охарактеризовать этот Съезд, он бы произнес слово «стон».

Но вам-то, Олег Валерианович, вроде бы грех жаловаться  на судьбу. Народный артист СССР, вы заняты чуть ли не во всех спектаклях БДТ – одного из лучших театров наших. Да и от кинорежиссеров вам отбоя нет. Популярности хоть отбавляй. Даже здесь у вас берут автографы. И вот... Горький депутатский хлеб. Или вы ставите крест на актерской карьере?

— Ни в коей мере! Во-первых, потому, что надеюсь: эта работа не отнимет все мое время. Вот у нас будут комитеты по культуре, по правам человека — хотел бы в них сотрудничать. Но не на постоянной основе, ибо это для меня значило бы переехать в Москву. По той же причине не хотел бы я и входить в Верховный Совет. Я — ленинградец, и я не могу без своего театра. Да и, потом, быть парламентарием такой гигантской страны, как Россия, это, я считаю, надо иметь соответствующий профессиональный опыт. У меня его пока нет, но я надеюсь его приобрести за эти годы. А там посмотрим...

— Нет сомнения, что и ваш сегодняшний опыт пригодится депутатам. Вам есть что сказать в защиту духовных ценностей,  ведь вы это доказали и своим выступлением на съезде.

— Я могу сказать лишь одно: театр, как и другие области духовной жизни, скажем, живопись, литература, своего рода мотор, который не дает обществу застаиваться, позволяет ему обретать вновь и вновь духовность. Плюс к этому религия. Когда эти институты попраны —  общество терпит крах.

И мы тому свидетели. Так называемый аппарат приложил громадные усилия, чтобы театр — в данном частном случае — превратился из генератора духовной энергии, вырабатывающего добро, милосердие, сострадание, в устройство, угодное властям предержащим. А что выходило за рамки таких требований, подвергалось остракизму, И наиболее выдающиеся деятели подлинного искусства находились под страшным прессом. Даже Георгий Александрович Товстоногов, увенчанный всеми мыслимыми регалиями, и тот испытывал этот зловещий и неусыпный идеологический прессинг. Всю жизнь он боролся за истину, и это не могло нравиться партократии. Я вижу сегодня спасение общества в приобщении к Культуре. Будь я математиком —- говорил бы то же самое, И я счел своим долгом, поскольку я единственный российский депутат — представитель театра, говорить об этом, доносить до коллег эти размышления. Увы, я знаю, что это порой донкихотство, мало кто это воспринимает всерьез, а знать все равно надо.

Академик Лихачев говорил об этих проблемах на первом Съезде народных депутатов СССР. Никакой реакции! И что видим? Предприятия культуры облагаются дикими налогами, и это обрекаем их на творческую бесперспективность. Но как же можно так жить? Как можно убивать свое же будущее? Говоря о будущем, хочу сказать, что мне в этом плане импонирует программа Бориса Николаевича Ельцина. Он выделил приоритет духовных ценностей. Мне думается, он один из немногих, кто осознает всю глубину пропасти, в которую катится наша страна.

— Мне кажется, что те, кто отдал свои голоса за Бориса Николаевича Ельцина,—  не обязательно его горячие сторонники. Ему отдали предпочтение и те, кто искал хоть какую-то возможность противостоять административной машине, которая всеми своими шестеренками вцепилась в ускользающую власть.

— Безусловно. Я считаю, и в области культуры очень многое, если не все, зависит от лидера. Бот вы писали недавно в своем журнале о тех дилетантах, которые определяют культурную политику. Считается — по крайней мере, так считалось в Ленинграде! — если ты в обкоме поработал, то можешь все. Возглавить музей, театр любой, библиотеку...

— Нынешняя система власти маскирует свою суть, доведшую Россию до униженного состояния, догматической фразеологией. Увы, это факт, что мы, граждане России, обречены жить в эпоху торжества посредственности. Это выгодно номенклатурной элите, потому что послушными и недееспособными проще управлять. Это — следствие воинствующего бескультурья, затяжного провала в системе народного образования. Это сказывается на политике, для которой, оказывается, нет готовых  кадров.  Вы сказали, что в России на культуру отпускается на душу по... алтыну в день...

— Это я преувеличил! Три копейки — это только в Москве, Ленинграде да еще, быть может, Новосибирске. А в среднем на жителя РСФСР — 0,02 копейки.

— Так у аппарата есть отговорка, своего рода «алиби». Он может нам всем сказать: «Помилуйте! Какая культура! Вы видите — народу есть нечего...»

— А пустые прилавки как раз оттого, что людям, не наполненным духовным содержанием, невозможно понять нравственную суть таких законов, чтоб они делали человека хозяином своей судьбы! Люди, лишенные творческого начала, полные злобы, не могут работать так, чтобы гордиться плодами дел своих. Пока что за нас все говорит и делает вопиющая не компетентность. И пусть докажут, что по большому счету какой-либо князек удельный, задушивший на корню культуру в своей области, чем-то отличается от шпаны из подворотни, если брать в расчет ее отношение к культуре, духовным ценностям. А если не так, то кто мне скажет, почему у нас капитальные вложения в культуру из года в год наимизернейшие, почему мы каждый день безвозвратно теряем дюжину памятников, почему ценнейшие реликвии Отечества, невзирая на протесты, так и остаются на грани гибели? Почему?

— Эти вопросы не решаются, и опять- таки находится расхожее объяснение, мол, мы, Россия, нищая страна... Сколько же нам биться лбом в эту стену? Но если говорить об областных руководителях, то ведь бывший питерский правитель Романов Григорий Васильевич ваш театр вниманием не обделял. Помню, он даже приезжал в БДТ на похороны Копеляна.

— Это был единственный раз. А так театр систематически подвергался унижению со стороны партийного чиновничества. Однажды Товстоногов пошел к Романову. «Ну почему вы не приходите в театр?» — «Да потому,—был ответ,— что я тогда должен буду его за крыть!» Романов был странный театрал. На спектакле Малого театра о Льве Николаевиче Толстом (по пьесе Иона Друцэ «Возвращение на круги своя»), где Ильинский играл Толстого, один из персонажей сказал: «Русский народ — раб». Такая там была у них на сцене дискуссия. Вдруг Романов из царской ложи фальцетом закричал: «Русский народ не раб!» Это значит, что он тем самым проявил отношение к русскому народу. Не поняв, не разобравшись, что эту фразу произносит на сцене антипод Толстого, что в ней одна из пружин сюжета. А наш театр он терпеть не мог. Мы во всех спектаклях стремились прорываться к правде. Правде человеческих взаимоотношений. Не придуманной правде, не угодной аппаратчикам и власть имущим, а той, которая есть.

Вспоминаю, какие неприятности были у нас со спектаклем «Три мешка сорной пшеницы». Это было то лихолетье, когда десница Романова все затмила в Питере. Рептильная журналистика услужливо принялась охаивать спектакль, где мы пытались донести до зрителя правду о деревне военной поры. Один из критиков договорился до того, что заявил, мол, сорок четвертый год — это расцвет сельской жизни, а Товстоногов и его труппа клевещут на историю нашу. Федор Александрович Абрамов тогда говорил нашему главрежу: «Все правда, кроме одного. Вы выпустили на сцену двух собак, но их же тогда уже всех съели!..»

И сколько их — этих ошельмованных державными «театралами» постановок. Вот лет пятнадцать назад приезжаем в Москву на гастроли. Прошли здесь с гигантским успехом. Я играл Хлестакова в «Ревизоре», другие роли. Москвичи вообще очень доброжелательный, любящий театр народ, я их очень люблю. И вдруг одна из центральных газет обрушивается на театр с обвинениями во всех смертных грехах, вплоть до того, что театр, дескать, протаскивает исподволь антисоветские мыслишки. О «Ревизоре», например, критик, по фамилии Зубков, говорил так: почему-то чиновники боятся всего, а вот Хлестаков—мелкий человечишко! — ничего не боится. То есть должно-то ведь быть наоборот — чему бояться чиновникам! А современные наследники Сквозник-Дмухановокого весьма осерчали, что их прародитель выведен на (подмостки трясущимся от страха. Такая вот была пещерная критика. А резюме напрашивалось одно-единственное: театр антисоветский, пора его закрывать. После этого Георгий Александрович потребовал от газеты извинений. И от газеты, и лично от товарища Суслова, к которому тогда тянулись все идеологические ниточки. И на работу Товстоногов не выходил до тех пор, пока не был найден способ где-то написать о театре так, чтоб его «реабилитировать». А Товстоногов тогда так и заявил: «Поскольку я депутат Верховного Совета, то как вы можете терпеть меня в Совете, ежели я антисоветчик, а?» Вот такие были отношения Георгия Александровича с псевдовластителями наших дум...

— Это что называется невидимые миру слезы. Еще древние римляне говорили, что у дающих советы голова не болит. И мы, Олег Валерианович, сколько бы ни рассуждали на тему «поэт и царь», докопаться до первопричин духовного нашего Чернобыля не успеем. Все снова упрется в тупик: денег нету — и баста!

— Не в деньгах счастье. Я скажу вам, как я вижу этот выход. Надо переменить систему. Ту, во главе которой стояло Государство,— без учета человека, его нужд и чаяний.

Что такое государство? На мой взгляд, это союз свободных хозяев, права которых охраняются аппаратом, избранным свободными хозяевами. Вот и все. Чем богаче каждый отдельный хозяин — тем богаче государство. А не наоборот!

У нас очень богатое государство, много ракет, танков, ресурсов. А люди-то мало что имеют. Нет ни чего важнее, чем обратить государство в сторону человека. Это и есть, я думаю, та нравственная идея, которая, если люди в нее по верят, она — как пружина! — заставит двигаться вперед все наше общество. Но вот последние наши законы не оставляют такой надежды. Закон о земле. В нем попрана одна нравственная заповедь — не укради! Землю у крестьян отобрали — так и отдайте ее обратно. Ну продайте за символическую плату. Человек должен иметь право на землю, наследовать ее, ею распоряжаться. Но этого-то права и нет. Мало того, у инстанций есть возможность всегда землю у человека отобрать, если он ею... плохо пользуется. Да какой же дурак возьмет в пользование землю, зная, что у него ее могут завтра-послезавтра отобрать. Никто не возьмет. И закон не работает, потому что закон стоит на безнравственной позиции. Я, конечно, выступаю сейчас с позиций духовно-нравственных. И дело в том, что наша Конституция должна провозгласить единственный приоритет в уникальной ценности каждого отдельного гражданина. Только это повернет сердца и души людей к тому, что мы называем перестройкой. Иначе ничего не выйдет. Люди чувствуют, что их обманывают. Люди изверились. А сколько народу уезжает из страны? Почему? Им плохо живется? Уезжают как раз те, кому, казалось бы, на Руси живется вольготно и весело. Но люди боятся неуверенности в завтрашнем дне, погромов. Сколько у нас уже этих очагов напряженности! Власть не способна защитить людей, убиваемых среди бела дня на улице... Кто поверит такой власти? И мне кажется, что лидером, который мог бы сплотить здоровые силы, укрепить и успокоить общество, провозгласить приоритет нравственных ценностей, является Борис Николаевич Ельцин. И не надо ставить ему палки в колеса, как это делалось, увы, на нашем Съезде. Тем самым мы приблизим свой конец. Потому что система, доведшая страну до нынешнего состояния, я уверен, обречена. В какой цвет ее ни крась, сколько триллионов долларов в нее ни вбухивай — ничего уже не выйдет.

— Но нас учили в школе искоренять в себе любые частнособственнические настроения. А тут подкрадывается приватизация. Так, глядишь, появятся частные балетные школы, музеи,  библиотеки, театры.

— А вспомним, как появился самый знаменитый в Москве музей? На чьи средства основана Третьяковка? А Московский Художественный театр? У нас давно успешно   извели   Мамонтовых   и Морозовых, но есть, скажем, бога­тые предприятия. Мы просим: дайте возможность им жертвовать деньги на культуру, на любую отрасль народного развития. И не облагайте эти средства — по-жертво-ван-ные! — налогом. Коли ты заработал 15 миллионов, 5 — подарил, так платишь налог с 10. Выгодно! И тому, кто жертвует, и тому, кому жертвуют. Всем. Да, говорит Государство, мы разрешить милостиво изволим, милосердствуйте на здоровье. Но... не более 1-го (одного!) процента. Товарищи, да мы сами себя под корень режем. Я сейчас пекусь не о зарплатах библиотекарям и артистам, хоть и это важно. Я пекусь и не о том, чтобы было больше театров. Но я пекусь о той нравственной атмосфере, которая разъедается бездуховностью. Примеры? Пожалуйста — вот наш Съезд, вернее, та часть его, которая делала все мыслимое и невозможное, чтоб только лишь сохранить нынешнее положение. Чтоб только ничегошеньки не менялось. Ибо только такой вариант их устраивает. Это — блага, чины, награды, кормушки, распределители, дефицит, машины... Это ли не безнравственная позиция?

— Культ «ура» еще порой вытесняет истинную культуру даже здесь. Отсюда и ошикивание, захлопывание, выкрики по адресу неугодных депутатов. Но эти же люди будут вершить и культурную политику. Им, в частности, утверждать министра культуры. Кстати, нужен ли он, как вы думаете?

— Смотря какой. Если это энергичный, умный, интеллигентный... Если это тот человек, который бросится под бульдозер перед срываемым с лица земли памятником, если он встанет под колокол, который хотят низвергнуть с колокольни... Если он встанет, наконец, поперек того пути, где комфортно распрямил свои рельсы этот Сотби, под рекламный шумок аккуратно распродающий по-прежнему наши ценности... Если он добьется создания сносных условий труда подвижникам культуры в городе и на селе... Если он сможет доказать нашим законодателям, что нельзя облагать налогами предприятия культуры...

А вы, кстати, знаете, что вот с этих кремлевских соборов, глядя на которые мы беседуем, налог дерут, а? К ним же отношение, как к очередному балагану, где можно собрать доллары, фунты, рубли... А хранители этих древностей прозябают в нищете. Я был у них в запасниках. В Архангельском соборе гниют бесценные иконы. В Патриарших чертогах сортир устроен прямо против паперти Успенского собора. А вот реставраторы ютят­ся кое-как, в трехметровом закутке. Кому до этого дело есть! Зато исправно стригут прибыль. Ничего, что нет даже фотоцеха (и можно было бы, кстати, громадные деньги зарабатывать на репродукциях наших шедевров)... Э-эх! Об этом можно говорить часами. И сейчас еще мы хотим на хозрасчет перевести всю культуру. Нынче театр упрекают: вы показываете сексуальные и такие-сякие сцены. Конечно, это ужасно. Но не сами ли мы подрубили корни высокого искусства? Покажите мне подростка, который мечтал бы пойти на балет...

Что надо делать? Мы должны всем миром в лепешку разбиться, но не допустить, чтоб в небрежений пребывали симфонические оркестры, театры и так далее. Чтобы мальчишки и девчонки захотели пойти на спектакль и концерт. Я вам по этому поводу расскажу такую историю. Были мы в Японии, играли в Токио. И вот нас приглашают в университет, он, кажется, называется Университет будущего. О его архитектуре, дизайне не стану и говорить —- это Марс, XXX век. Там учатся ребята и молодые люди с семи до двадцати лет. И вот громадный зал на две с половиной тысячи мест, идеальная акустика. Идеально тихо сидят десяти-тринадцатилетние подростки. Ничего, естественно, не понимают, хотя директор им объяснил все, что нужно объяснить. Мол, был, дети, в России такой писатель Чехов, написал он пьесу «Дядя Ваня», смотрите, как он страдает и мучается. Идет и перевод. Не в наушниках, а вспыхивают там разные надписи. Ну и что? Кому из них какое   дело   до неудавшейся жизни человека, бродящего по анфиладе просторных комнат. Я спрашиваю ректора, зачем тратить миллионы иен, чтоб пригласить на один-два спектакля громадную труппу иноземного театра, когда дети явно не понимают, о чем речь. Ректор сказал: «Басилашвили-сан, 99,9 процента сидящих  в этом зале наверняка не понимают, что происходит на сцене. Но я убежден, что все-таки один или два мальчика уловили ту звенящую грусть, которой пронизан спектакль. Они повзрослеют, и вдруг, когда им станет по тридцать лет, эта грусть отзовется в их действиях. Это сделает нашу страну еще богаче...»

У нас есть шансы на возрождение. Но если мы эти шансы не используем, недалек день, когда придется признать полное духовное вырождение народа, это будет расплата за вековое пренебрежение духовными ценностями. Нас, представителей культуры, на этом Съезде мало — хватит пальцев одной руки, чтоб всех пересчитать. Но у нас есть единомышленники — и среди депутатов, и еще больше среди тех, кто нас направил сюда. Я за создание отдельного Комитета Верховного Совета РСФСР по культуре. Нам до зарезу необходимы законы о культуре и об охране интеллектуальной собственности. Проблем накопилась тьма, но, разумеется, нельзя отчаиваться. Путь хоть и долог, но мы видим цель.