Сердце застряло в горле
Забавный казус случился не так давно в эстрадной тусовке. Одна звезда вывела на книжный небосклон мемуары. И на них обиделись пара прочих звезд. Что-то там в их взаимоотношениях оказалось не так интерпретировано. Я б и не обратил на это внимание, когда б не попалась на глаза телепередача – в гостях у той самой звезды, которая писала. Дело происходит в латифундии вокального исполнителя. Вот в кадре какой-то батрачок заискивающе выслушивает нотацию, робко отходит, разве что шапку не мнет в кулаке… Наш герой демонстрирует кипучую отзывчивость ко всему. Это иллюстрируется тем, что он в санузле, напоминающем римские термы, слушает очередной диск пробивающегося в звезды певуна. Но самое интересное в другой детали. Интервьюер вдруг затрагивает вопрос о той самой книге – мемуарах. Вокалист и ответить не успел, как вмешалась в диалог супруга – видать, наболело.





По ее словам автор книги не только не успел ее отредактировать, но даже и вовсе… не читал. Суть дела в том, что журналист, взявшийся состряпать мемуары, не предложил ему книжку прочитать, автор только и успел поставить на титульном листе свое имя. Вот, глядите, каковы нынче журналюги коварные – книжку наваял, а ты еще и читать это должен...



Сейчас книжные лавки завалены такими беллетристическими поделками – и кто же скажет точно, а не подделка ли то? За смачным брендом порой маячит масочка литературного негра. Но есть беллетристы, которые все делают сами, тут уж не придерешься. Не так давно дебютировал в роли романиста выдающийся телеадвокат Павел Астахов.

Правоведы нередко становились публицистами. Мы зачитывались мемуарами Анатолия Кони «На жизненном пути», избранными речами адвоката Федора Плевако, уже в советское время истинным бестселлером стала книга судебных речей защитника Якова Киселева. Куда Кони со стилом – туда и Астахов со своим ноутбуком. Как-то довелось услышать по радио, как он рассказывал о работе над новым прозаическим детищем. Фишка была в том, что где-то на солнечном пляже наш зоил, не обращая ни на что внимания, знай себе стучал по клавиатуре – за день набряцал невероятное количество печатных знаков. Прямо станок какой-то. Зато сила воли – ого-го! И когда человек все успевает – ведь не вылезает из телевизора, хотя и на других каналах полным полно таких же фальшивых инсценировок протоколов судейских мудрецов. Сперва Астахов нашумел книжкой «Рейдер» – произведением ох как злободневным, ведь все мы то и дело на собственной шкуре или понаслышке ощущаем, как из-под носа зазевавшихся обывателей в прямом смысле слова уводят бакалейные лавки и редакции газет, металлургические комбинаты и молочно-товарные фермы, аэродромные комплексы и будки стрелочников… Жанр произведения автор определил как «триллер» и рассказывает «все о схеме захватов, слияниях и поглощениях предприятий и компаний».

Богатый опыт и сметка энергичного правоведа сослужили добрую службу в изготовлении сравнительно добротной сюжетной конструкции. Именно судебная практика подсказала аргументированные фабульные ходы, зафиксировав невиданную ранее разновидность преступлений, те самые «недружественные поглощения», что зачастую творятся «именем закона», ибо за ними не просто сговор криминальных групп, но и реальные вердикты судебной власти, за которой маячат фигуранты властных структур иных номинаций. Астахов настолько вольготно чувствует себя в этой теме, настолько подробно раскрывает технологию преступления, что вызвал гнев одного из милицейских мыслителей, который подал заявление в прокуратуру, обвиняя новоявленного беллетриста в клевете на органы. Он счел роман Павла Астахова клеветой, «порочащей репутацию всей правоохранительной системы России» и в заявлении просил возбудить уголовное дело сразу по двум статья УК: 129-й (клевета) и 298-й (клевета в отношении прокурора, следователя, лица, производящего дознание). Прокуратура по результатам проверки отказалась возбуждать против адвоката дело о клевете. Может быть, тем самым милицейский генерал и потрепал нервы автору, но в итоге, думается, совершил весьма оригинальный пиар-ход, привлекая к книжке еще больший читательский интерес. «Художественная проза ненаказуема (кроме порнографии, которая наказуема, но не доказуема), даже маловысокохудожественная. Роман «Рейдер» проходит по ведомству изящной словесности!» - подвел итог гуру отечественной критической мысли Виктор Топоров.

Но достоин ли опус сей числиться по ведомству изящной словесности! Вспомним, к примеру, что корифей практического правоведения Анатолий Федорович Кони не то, что ни одного рассказика завалящего не написал, даже о театре (ТВ ведь тогда не было) не помышлял! А ведь мог – дело ведь нехитрое, да и батюшка его был драматургом. Тем не менее ни один из залихватских сюжетов своей практики он не сделал канвой романа. Больше того один из них он поведал знакомому писателю. И тот роман, который называл «коневской повестью», сочинил. Все знают тот роман – «Воскресение» Льва Толстого.

Это я к тому, что писателю-адвокату Астахову есть еще что совершенствовать, чтобы дотянуться до уровня классика. Что есть классик? Писатель, либо художник, признанный общим мнением классическим, превосходным, примерным и образцовым. Это не я сказал, это – Даль. Но разве можно слог г-на Астахова посчитать образцовым, коли перо его - пардон, ноутбук! – поворотилось начертать: «сердце Аксенова подпрыгнуло и застряло где-то в горле» (стр. 316), другой персонаж поражает собеседника, «обдав его свежим дыханием только что рассосанной таблетки» (стр. 356), но еще более поразителен сам главный герой – alter ego автора, который орудует в житейской лавине как фокусник в бродячем цирке: «попеременно общаясь с двумя трубками и придерживая под мышкой портфель, он еще на ходу листал подборку бумаг» (стр. 379)… «развел руками» адвокат, через пару абзацев – «развел руками» олигарх. Подобными перлами книжка пестрит на каждой странице. Астахов не мудрит со словом, хватает первый попавшийся штамп – и потом будет чем гордиться: я, мол, за день листов двадцать накатал…

Так вот и рождается та самая маловысокохудожественная литература. Словцо, удачно ввернутое в литоборот еще Михаилом Михайловичем Зощенко, удачно подходит к завалам на книжных развалах.

А вообще-то детективный жанр у нас порой напоминает плот в океане, на котором коротают досуг спасшиеся в кораблекрушении, и каждого, кто приближается к спасительному островку, они баграми отгоняют назад в море: тут не привечают чужаков. Помнится, один из даровитых прозаиков жаловался, что, решив поправить финансовые делишки, он сочинил детективный роман, но в издательстве ему сказали, что написано это чересчур хорошо, поэтому рукопись отвергли.

Астахов миновал мучительный «обряд инициации» - ворвался в сплоченный кружок метеором. Медийное лицо эстрадного адвоката преодолевает любой издательский фейс-контроль. И не подумайте, что я вознамерился обругать книжку – ее читать очень даже увлекательно – что-то вроде спорта, карточной игры, берешь карандашик и скользишь по тексту, помечая наиболее забавные словооборотики. А в принципе этот каркас сюжета, названный романом, нельзя считать всего лишь плодом скороспелого размышления. Возьмите, к примеру, классиков, ну, например, Достоевского. В его собрании сочинений есть тома черновых редакций того или иного романа. Так что не надо гордиться, что ты в толпе на ноутбуке свободен в творческом полете. Когда замыливается глаз, то даже даровитый сочинитель не способен отобрать зерно от плевел.

Но тем не менее хвала ему, что объектив авторского своего видения направил он на неправедные цели, показал анатомию преступления — захват прибыльного предприятия, владелец или акционеры которого отказываются сдаться рейдеру по-хорошему, то есть уступить свой бизнес за бесценок. Он оптимистически показал неизбежную обреченность злодеев, о которых можно было бы сказать словами Жана Жене: «Их передвижение напоминает полет птиц, в котором угадывается предзнаменование, как полет пчел символизирует жизнедеятельность, а в походке некоторых поэтов сквозит смерть». Беда вся в том, что беллетрист не вырвался из тенет схемы, и она стала всего лишь либретто, наброском к серьезной вещи, которая могла бы стать предметом внимания классической литературы.

Не вышла тут пока в веках перекличка правоведов. Впрочем, вру, Кони в тексте у Астахова фигурирует. Но не тот сенатор Анатолий Федорович Кони, который был председателем суда в процессе по делу Засулич, а … сучка Кони, которая появляется уже в прологе, ведь – страшно вымолвить! – и Сам хозяин ее пунктирно введен в число действующих лиц, и кличка ее потом еще обыгрывается в особой главке… Так что Кони Кони – рознь.

Радует все же, что г-н Астахов не пошел торной тропой постмодернизма – прозаический опыт его лишен той убогой вульгарности, коей, увы, изобилуют многие опусы нынешней юной литпоросли. У которых вроде б один рецепт успеха, схваченный автором одного из недавних попсовых бестселлеров: «все их рассказы, «труды», лозунги и манифесты – суть компот, состоящий из компиляций прозы и стихов маргинальных литераторов современности, публицистов и политологов из телевизора, только разбавленных матерщиной» («Духless»).