Коротко и неясно (переменная облачность, умеренные осадки)
Стоило мне процитировать русско-турецкий разговорник о верблюдах и их погонщиках, как у меня во френдах появилась _trick_ster@lj, а в её журнале обнаружилась следующая запись: Двигатель арабского прогресса и залог здоровья - бакшиш. Без него у носильщика обнаруживается ревматизм, метрдотель глохнет, официанты застывают, как в желатине, а у верблюдов перестают гнуться колени - хочешь - так спрыгивай.
Чтоб поддержать ноосферу (возможно ли такое?), подхвачу тему бакшиша, турецкого, соответственно взятой на себя задаче, тем более, она столь невероятно тесно сплетена с неизбежным в моих путевых записках кладбищенским сюжетом, ещё намедни обещанным alta_voce@lj.
Если кто не помнит, мы пробыли в Стамбуле три с половиной дня, вернее, два с половиной дождливых дня и две сухие половины. Мне же, если кто не в курсе, свойственно повсюду искать и ловить на плёнку образчики чистой женственности, которые, как правило, я нахожу в манекенах, а также в надгробных памятниках христианских кладбищ.
С манекенами в Стамбуле дело обстоит неплохо, зато с кладбищами всё совсем не просто. Знаменитая площадь Таксим, вблизи которой находилась наша гостиница, ещё в ХIX веке была Великими Полями Мёртвых, так поражавшими воображение европейских путешественников (в чьих городах многослойные захоронения теснились вокруг церквей, отравляя не только настроение прихожан своим видом, но и атмосферу прихода своими миазмами), что в конце концов, произвели на Западе кладбищенскую революцию, породив новый архитектурно-парковый подход к традиционным погостам и как результат её - такие кладбища, как Монмартр и Пер-Лашез в Париже и Кензал Грин и Хайгейт в Лондоне. Однако, в самом Стамбуле, на родине европейского погребального переворота, судьба и потребности городской планировки судили иначе. Между 1840 и 1910 территория городского кладбИща стремительно меняла свой облик. Сперва были перенесены захоронения "Франкского" участка, где были похоронены многие иностранцы, затем, уже к началу 1-й Мировой подвинули мёртвых мусульман, дольше всех, как ни странно, продержались армянские могилы, ещё присутствующие на карте в 20-е годы. Мы прогуливались в Великих Полях Мёртвых - от Культурного Центра Ататюрка, где нас разочаровало известие, что концерт, составленный из любимых произведений Мустафы Кемаля, прошёл как раз накануне - по крутому склону Кючук Чифтлык(а?) к Дворцовой набережной - и обсуждали, на каком же из многочисленных обозначенных на карте кладбищ мы найдём старые гяурские захоронения, украшенные скорбящими нимфами и матронами.
«Франсыз Мезарлы», - наконец я сделала свой выбор. Тем более, «Руми Мезарлы» находится совсем по соседству, если не понравится, можно, перебраться туда, благо, мы ещё не на вечном приколе.
По колено мокрые джинсы, собравшие если не всё влагу со ступеней Кючук Чифтлыка, то по меньшей мере четверть ея, заставили вспомнить о погоде. Последние полдня в Стамбуле обещали сухими. Вот тогда и поедем.
Мы ещё побродили по фаршированным дворцовым бахчам, у сходней праздно полюбопытствовали, когда отплывает вапор, купили симит и побрели, куда глаза глядят. Глядели они на небольшой ажурный павильон, во дворе которого за запертыми воротами мокли последние правоверные покойники Великих Полей Перы.
КРУЖЕВА
ГУПЮР
ПРАИЗВ ОДСТВО И ПРАДАЖА
Эта загадочная надпись красовалась на одном из боковых ответвлений Кадикёйского рынка. Но тогда мы ещё об этом не знали, хотя кружева были повсюду. Чаще каменные, реже деревянные.
Плотные плюшевые занавеси плюща, покрывавшие обрыв, были использованы, как естественный фон для экспозиции: жизнь Ататюрка в фотографии. Ататюрк нам очень понравился. Вид его вызывал в памяти Георга Отса в роли мистера Икса. Однако ожидаемой партии «Всегда быть в маске» мы не услышали, так же, как и программы по заявкам призрака.



«Франсыз Мезарлы», - сказали мы таксисту и, наученные горьким опытом, для пущей надёжности потыкали в небольшую неравнобедренную трапецию на карте.
«Франсыз Мезарлы», - согласился таксист.
Через полчаса мы занервничали, то, что на карте казалось столь близким, на трассе оказалось непостижимо недостижимым. Когда за окном промелькнул указатель «Топкапы» я начала возмущаться в голос. Таксист, уловив в моём возмузение знакомое слово «Топкапы», решил объяснить ситуацию: «Но Топкапы, но. Франсыз Мезарлы. Туркия – футбол. Стамбул – капут». Мы согласно закивали и обречённо сдались на его попечение.
Уже через дорогу было видно, что высокие чёрные ворота Франсыз Мезарлы наглухо закрыты. Не надеясь на удачу, мы всё же перешли дорогу и поднялись к воротам, недоверчиво приоткрывшимся при нашем приближении. «Но, - сказал нам сторож в чёрной лыжной шапке, натянутой на глаза, - но». Мы начали горячо взывать к его совести, выражая полное непонимание такого оборота событий и следуя за пятившимся сторожем. Откуда-то вынырнула женщина, привычным жестом вытиравшая руки о подол, я повернулась к ней и с жаром стала объяснять ей на неведомом ей языке, что мол приехали мы издалека, а тут не пускают, так вот – можно? Она разрешит? Женщина устремила взгляд за моё плечо и неуверенно кивнула. Мы вышли на главную аллею.
Это было еврейское кладбище, читатель. На еврейских кладбищах я не фотографирую. Вечно Женственное там не сыскать, а Божественное – нефотогенично. Потому ходивший по пятам и буквально наступавший на пятки сторож не помешал нам совершить почтительный осмотр сего заключённого сада. «Фото – но!» - грозно повторял он, но надежды его так и остались тщетными. За что мы и поплатились.
Покинув еврейскую часть, мы поспешили на смежную территорию, радушно державшую врата свои открытыми. В одном углу арочного прохода примостилась старица, торговавшая астрами и хризантемами, в другом – стояла будка смотрителя, из которой нас строго окликнули. Разговор на необщих наречиях привёл лишь к тому, что смотритель покинул свою деревянно-стеклянную скорлупу и вежливо, но решительно указал нам на выход. «Вот Бог, а вот – порог», - сказал он на всем понятном языке жестов, и понимание сие прибавило нам ускорения, с которым мы и обошли кладбище по периметру вдоль трёхметровой стены в ржавом терновом венце, так и не найдя более гостеприимного входа.
Описав окружность, я была готова предпринять новую попытку. «Do you speak English?» - бросилась я наперерез первому встречному. Первый встречный did, более того, он был готов послужить посредником в наших переговорах с кладбищенским сторожем.
- Он говорит, - сказал первый встречный, - что иностранцам вход на кладбище запрещён. Исключение делается только для тех, у кого здесь родственники.
- Вы думаете, это правда?
- Нет, - признался он несколько смущённо и собрался идти по своим делам.
- Может быть, - в последней вспышке надежды поинтересовалась я, - он хочет денег?
- Нет-нет, - едва ли не покраснев, пробормотал первый встречный, - этого ни в коем случае делать нельзя.
Так и останется тайной, была ли то правда или высокие принципы нашего любезного помощника лишили нас возможности проникнуть в широко распахнутые ворота Франсыз Мезарлы.
Впрочем, если судить по первым могилам, которые можно было разглядеть ещё при входе, кладбище было армянским.
На посещение Руми Мезарлы уже не хватало времени. Да и кто знает, там вполне могли обосноваться курды.
(to be continued?)