На посещение Петербурга
Эту топь, до конца старинную,
Окарябал Хельфготт планёрами,
Допетровскими кулевринами
И егонными курдонёрами;
Эти домы блестят окошками,
Как гроза на них надвигается,
И не верят своими кошками,
Что сейчас это всё сломается.
Вон опять буря гнили ухает,
И, собравшись назавтра с силами,
Восклопочет крылами тухлыми,
Все повывернет кедры милые.
Некто спросит, как птица, окая,
Незнакомый минувшим бедствиям:
-- Где Москва ваша волоокая?
Кто под Принстоном, кто под Челмсфордом.
Кто в земле лежит средь шоссе убит
На кривицком льду поскользнувшийся,
Кто на дне морском спит железным сном,
И подводные над ним ужасти.
Видя час последний, на треть мертва,
Сквозь заборы, ментов и изморось
Услыхала клич, поднялась Москва,
И в батавских слезах рассыпалась.
Но зато меня ты всегда найдёшь
В этом мире опять обугленном,
Будет так же лить серо-синий дождь
Над Борисовом и над Бруклином;
И не страшен нам бородатый Сет,
Чьими кольями мы изранены:
Измостим гробами родными свет,
И весь мир нам будет Израилем.