о природе творчества
Ограничусь литературным. Оно пробуждается, крепнет и достигает расцвета в людях, которые видят нечто, чего другие люди не замечают. Перед глазами одна и та же картинка, однако означает она разные вещи для человека одержимого творчеством и для обыденного. Тут человеку достаточно осознать эту разницу между своим (единичным) и чужим (общим), чтобы произошло нечто вроде химической реакции выделения тепла, в результате которой человек одержимый перестает таковым быть и становится обычным, но в процессе порождает нечто, ярко свидетельствующее о том, каким он был еще некоторое время назад. Предпосылка к пророческому дару, в этом смысле, сродни тому инстинкту, который двигает мальчика подсматривать за взрослыми и вообще выведывать то, что другим неизвестно и скрыто. Это желание забежать вперед и знать то, что другим не дано. Развернуться этот инстинкт может только в натуре, которая тем или иным способом отвоевала себе смелость, доходящую до безоглядства (но только в этом - в говорении и писании).

Часто умение видеть то, чего не осознают другие, начинается из чтения. Чтение литературы, которая вдохновляет, таким образом можно назвать тренировкой или проверкой перед писательством, которую, подавляющее большинство не проходит (и не должно). Воспринятые таким образом смыслы часто впоследствии изменяются и даже опровергаются, но сама способность их видеть и записывать вполне может вырасти из любви к литературе.

Процесс создания великой литературы, при этом, не сложен, сложно преодоление всего того, что ему мешает. Гоголь описывает, как во время своей поездки по Европе он зашел в корчму, где его никто не знал и написал, не поднимаясь от стола, целую главу "Мертвых душ", и хотя есть основания сомневаться в буквальной верности его слов (как и всего, что он когда-либо говорил и писал), тем не менее сама простота написания, -сел и написал,- соответствует действительности, когда подобралось к тому нужное стечение обстоятельств.