| Notre Dame 2: Многие и Один |
[Dec. 2nd, 2010|03:00 pm] |
С элитарностью Забужчиного эзотерико-демократического проекта более-менее ясно. Разберемся теперь с демократичностью, сразу оговорившись, что речь идет, в соответствии с фокусом авторской модели, о демократичности культурного поля.
Мамардашвили одним из критериев гражданского общества называет социальную видимость "симптомов" сознания. Стоит напомнить, что "симптомы" ("русский, ирокез или психически больной") неотделимы от сознания в целом, не поддаются вычленению, а нивелирование их создает психическую ситуацию тоталитаризма. Излагая близко к тексту, в социуме должна циркулировать, например, эротическая литература, потому что эротические импульсы присутствуют в сознании. Какой эта литература будет - вопрос следующий.
Сразу возникает вопрос к предлагаемому в аристократическом проекте соотношению "равенства" и Равенства. Под первым будем понимать "равенство юридическое" whatever that might mean, со вторым разберемся позднее. Равенство юридическое охватывает некий набор симптомов, признанных существенными, и игнорирует симптомы, признанные несущественными. Например, социальные роли "работодатель/наемный работник", "опекун/опекаемый", "медицинские работники/пациент" признаны существенными и их соотношения расписаны законодательно; роли же, например, связанные с экономическими характеристиками ("олигарх") признаются несущественными и, соответственно, невидимы в юридическом поле. Рискну предложить некое определение "юридического равенства" по неким симптомам как юридической невидимости этого набора симптомов. Это определение предельное, то есть все зависит от специфики области применения права (какие-то симптомы остаются видимыми в каких-то областях), которая, в свою очередь, определяется договором при большом влиянии common sense ("здравого смысла", равного "общему осмыслению").
Под Равенством (духовно-культурным) предлагается понимать тот самый упомянутый выше критерий гражданского общества - видимость симптомов сознания в социуме. Кажется, что равенство и Равенство находятся в отношении парадоксальном (мы требуем социальной видимости и юридической невидимости), но еще более парадоксальным выглядит определение Забужко "системной ошибки демократии" - выведения Равенства духовного из равенства юридического. С одной стороны, требование избегать этой ошибки означает, если мы соглашаемся с критерием Мамардашвили (и всем, на чем этот критерий основан), требование тоталитаризма (что, разумеется, противоречит авторскому намерению). С другой - единственной возможностью выведения требования видимости из невидимости мне лично видится некое невозможное "придумывание" симптомов (например, объявление себя единорогом, драконом или инопланетянином); не знаю, уж не здесь ли видит Забужко корни "своеволия", однако постмодерная парадигма не дает ей возможности сослаться на какую-либо теорию истинности по отношению к симптомам, заставляя ограничиться требованием иерархического классификационного критерия. В этом парадоксальность самого "правого реконструкционизма": приняв, вслед за постмодернизмом, договорной характер любой иерархии (в том числе истинностной), мы теряем возможность обоснования своих требований какой-либо конкретной иерархии, но тут же делаем именно это.
Вернемся в таком случае к юридическому равенству и на минуту представим себе его альтернативный проект: юридической видимости симптомов (то есть явного определения отношений между социальными ролями, ранее считавшимися несущественными, наиболее явный пример - дискурс прав эмбриона). Действительно, нечто подобное наблюдается в реальности (назовем это проектом юридической "разности", diversity), однако и при таком переопределении выведение "системной ошибки демократии" представляется мне сомнительным. Юридическая разность, определяемая как равенство, явно не соответствует исходному, историческому демократическому проекту; я определил бы "системную ошибку" такого рода как выведение требования юридической видимости из социальной видимости. Может ли аристократический проект по крайней мере в принципе избавить от такой ошибки? Попробуем разобраться.
Для этого вернемся еще раз к обсуждению категории Свободы, на сей раз отбросив явно консервативный характер всего проекта и приняв феминистическую реконструкцию Свободы так, как предлагает автор. Понадобится и возврат к идее духовного Представительства, так провокационно рифмующегося у Забужко и Лессинг.
Первое, что бросается в глаза - структурная схожесть: Представители у Лессинг сначала являются посредниками между сверхцивилизацией Канопуса, управляющей ходом истории в соответствии с космической Необходимостью, и остальным народом, они и суть своего рода аристократия; впоследствии, пройдя психическую трансформацию и пережив смерть, они превращаются в Представителя всей планетарной цивилизации (к тому времени уничтоженной), Представителя некоего психического и социального поля, как коллективного сознания, так и сознаний индивидуальных. Создание Представителя в условиях, когда спасение цивилизации объективно невозможно, есть забота Канопуса о видимости опыта Планеты Восемь в общегалактическом пространстве; это видимость, возникшая по воле Канопуса и обеспеченная Представителями, видимость предоставленная, дарованная.
Аристократия у Забужко - такие же Представители народа перед Сверхразумом и в "пространстве" Сверхразума. Видимость симптомов сознания в социокультурном пространстве так же даруется элитой, даруется в акте любовной жертвенности, понимаемой по Фромму, и при посредстве сакрально-эротической, творческой Свободы, понимаемой по нему же. Разница этих двух моделей метафизическая - разные предлагаемые обоснования возможности такого Представительства, - что предполагает и разные режимы этической рефлексии, однако детально их анализировать мы уже, наверное, не будем.
Лессинг основывается на "восточной" суфийской мистике, Забужко - на реконструированной "западной" ереси; Лессинг - на понятии психических общностей, общих пространств понимания, согласованных восприятий (Единстве в конечном итоге) и, как следствие, неуникальности каждой личности, Забужко - на валентинианской кастовости (Дуальности в конечном итоге) и, как следствие, непознаваемости каждой личности (частичка Духа до ее алхимического выделения из косной материи не поддается никакому обнаружению и, следовательно, существенность отдельной личности не может быть определена объективно, а только по договоренности; в этом - в договорной природе существенностей - состоит уникальная пост-модерность гностицизма в самом широком его понимании, и в этом же состоит его, arguably, неизбежная элитарность).
Поэтому Представительство у Лессинг основано на Равенстве: поскольку существуют общие пространства понимания (сколько их, мы не знаем - может быть, одно, или два, или семь, или сто пятнадцать), постольку любая личность, пребывающая в этом пространстве, способна, осознав его, представлять его в целом. Поэтому Представительство у Забужко предполагает (не требует, а именно предполагает в качестве обобщения ли, "наихудшего сценария" ли) Неравенство: поскольку существование пространств понимания неопределяемо (весьма постмодерная мысль), постольку Представительство ограничено актуальным эмпатическим потенциалом Представителя. Различны и этические программы, направления интроспекции: осознание Свободы как отправная точка к познанию Необходимости у Лессинг и осознание Необходимости как условие познания Свободы у Забужко.
Итак, у нас есть две различные утопии "дарованной видимости" и мы, кажется, смогли представить себе, чем они схожи и чем отличаются. Впрочем, называть "Создание Представителя" Лессинг утопией язык повернется не сразу; тем не менее, это именно утопия (по Мамардашвили, "сцепка" некоей идеи и некоей социальной структуры) - в данном случае утопия предельно осмысленного умирания. "Канопус просит вас - оставайтесь в живых, сколько сможете" - говорит эмиссар Сверхцивилизации, и здесь нет места "обыкновенному" эгалитаризму, взаимозаменимости Представителя и представляемого. Наоборот, выживание на грани гибели (ну не гностическая ли фатальная стратегия?) воплощает духовное Равенство, всеобщую доступность Представительства (которое мы и определили как осознание принадлежности к общим пространствам понимания). А это уже не дарованная видимость. Ближе к концу "Создания Представителя" эмпатическое напряжение как бы расфокусируется, вместо него приходит самоосмысление, неразличаемое в виде рефлексии погибшего героя-рассказчика-одного из элиты Представителей или многих также погибших "представляемых". "Многие и один".
Однако же по дороге происходит некая подмена: симптомы сознания сменяются в Представительстве на пространства понимания. В метафизике Лессинг это оправдано, в отличие от метафизики Мамардашвили (и Теагенезиса), которую мы выбрали в качестве референтной точки, однако дело здесь не в этом, а как раз в том, что таким образом нам намекают на разрешение нашего парадокса: видимости симптомов сознания в одних слоях реальности и невидимости в других. Попробуем подытожить: "самодарованная" видимость в Представительстве, имеющая источником осознание Свободы и самоосмысление, предполагает здесь некую трансценденцию, преодоление симптомов сознания. Здесь уже речи нет ни о какой конвенциональной, договорной аристократии, но нет речи и ни о каком влиянии социокультурного пространства на Представительство. Свобода и Представительство, происходящие у Лессинг из суфийской эзотерики, оказываются еще более изолированными от социальной реальности; здесь нет конфликта между Свободой и Равенством, но нет и эмпатии в сколько-нибудь приемлемом смысле слова.
Таким вот примерно образом парадокс (точнее, оба парадокса, Свобода/Равенство и "равенство"/Равенство") у Лессинг разрешается сам собой, в то время как Забужко, полностью по-постмодерному, требует некоего этического усилия для преодоления этого парадокса. Такое усилие, позволяющее закончить формирование аристократического проекта, распространяется и на сам этот проект, предусматривая эмпатическое "дарование видимости" как предусловие эмпатического же "дарования невидимости": исключение из юридического поля чего-либо, что надлежит сделать невидимым (по сути, эмпатически движимый, но рациональный поиск универсальных смыслов), невозможно без первоначального наделения этого социокультурной видимостью. Это видение героини-рыцарессы (абсолютно эмпатичной Нотр Дам, дарующей видимость и маргиналам, и массовым одномерным гиликам) в конечном итоге есть требование нечеловека, поскольку обоснование его немыслимо без привлечения гностицизма или чего-то подобного.
В самом начале этого длиннейшего из текстов я спрашиваю, действительно ли кастовый проект Забужко является демократическим. Да, является, как и утопия Лессинг, также эзотерическая и также, на первый взгляд, элитарная. Тем не менее, две утопии эти, оказывается, противоположны. Все это служит предпосылками к ответу на вопрос, действительно ли эзотерический дискурс по-прежнему является полноправным источником демократического. Да, является, но только демократического в его рационалистическом варианте, по Лессинг. Что же касается эмпатического, феминистического, реконструкционистского варианта "демократии 2.0", то эзотерическое его обоснование, по крайней мере то, которое изложила Оксана Забужко в своей интереснейшей книге, не поддается трансляции в не-гностические онтологии, а потому для нас неприемлемо.
На этом экипаж прощается с вами и желает вам приятного полета. |
|
|
![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small}