Почему являюсь я роком - Странная история мадам Шпиц и невестки Клары
December 12th, 2013
04:41 pm

[Link]

Previous Entry Add to Memories Tell A Friend Next Entry
Странная история мадам Шпиц и невестки Клары
Потихоньку начинаю выполнять данное некогда обещание.



Мадам Шпиц была подруга моей бабушки. Самопровозглашённая, но старушка милостиво приняла её дружбу. Впоследствии я узнал, что фамилия её была не Шпиц, а Шпитцер, однако бабушка предпочитала сокращать.

Более просто, бабушка называла мадам Шпиц яўрэйкай, согласно неоспоримой национальности последней. Особого внимания к данной, щекотливой для многих, национальности у бабушки не было, она сортировала всех своих приятельниц по национально-территориальному признаку согласно старой деревенской привычке. Помимо яўрэйкi вспоминаю украiнку (ударение на А), малдаванку, зарэчанскую и Пракопаўну, внезапно. Никого из них нет более, всех вернула себе земля, и мою любимую бабушку тоже.

Мадам Шпиц была толста и усата, однако ясноглаза и румяна. Имела она безусловно породистый вид, чем-то схожая с опять же покойным ныне премьер-министром Черномырдиным. Подсознательно, наверное, она ощущала это, отзываясь о премьере со всегдашним восхищением: «Этот у них самый большой вор. Всем заправляет».

Имя у неё было библейское — Мария.

На улицу мадам Шпиц выходила всегда в сопровождении Пушка — маленького лохматого пёсика, отъявленно дворняжного, крайне грязного и чёрного как смоль. Водила она его на тоже не очень чистой бельевой верёвке, с петлёй на шее (собачьей, разумеется). «Пушок, Пушочэк», — со всею возможною лаской причитала она. Пушок задыхался и хрипел, но резвился.

Жили евреи втроём: мадам Шпиц, сын её Лёня и невестка Клара, в квартире на первом этаже, причём эта квартира, вместе с хозяевами, так провоняла чем-то специфическим и едким, что даже проходя летом мимо раскрытых окон по улице, можно было почуять этот странный запах. То ли Пушок какал чем-то особенным, то ли подмешивали они в мацу рыбу с чесноком, то ли зловредный строитель замуровал в стену дохлую кошку, кто его знает, — но всякий раз после визита мадам Шпиц бабка раскрывала окна, ворча: «Цяжкае паветра. Цi б яны мылiся, цi што».

Беседы затрагивали разное; однако, гостьей непременно затрагивалась тема невестки, исключительно в негативном ключе: «Клара, мерзавка этакая…» Жалобы на Клару были исполнены агрессии и злости, я в соседней комнате невольно слушал их. Можно сказать, то была обличительная речь. «Чаго ты, чаго ты, Марэя? — со сфинксовым спокойствием говорила бабка, — Нашто табе аб етым мне гаварыць». — «Да как же ж тут молчать! Да она же, этакая сякая…»

Мадам Шпиц уходила; бабушка раскрывала окна. Минут через пятнадцать в дверь звонили, и дом заполнял очень громкий, очень высокий и вечно рыдающий голос. Обладательница его парадоксально была маленькой, бледной и съёжившейся, в выражении лица её, по части грусти, было нечто от французского актёра Робера Оссейна. «Что она вам уже сегодня про меня наговорила? — всхлипывая, вопрошала Клара ещё громогласней, чем свекровь. — Если б вы знали! Вы её не знаете! Она меня со свету сживёт!»

Не моргнув глазом, бабушка приглашала её в свой свежепроветренный будуар, невозмутимо принимая на себя обильную и слезливую дозу контркомпромата. «Чаго ты, чаго ты, Клара? — терпеливо и несколько небрежно успокаивала она, — Нашто табе аб етым мне гаварыць». — «Да как же можно, Кузьминична!..» — рыдала Клара. Я не видел её иначе, как рыдающей. Она даже на улице здоровалась, рыдая.

Отрыдав над нелёгкой своей бабьей долей, Клара уходила. Бабушка вновь раскрывала окна. «Што там у iх такое пахнець. Очань цяжкае паветра».

Леонид Йосич, муж и сын, за чью душу мать и жена вели вечный бой, не обращал на военные действия ни малейшего внимания. Небольшого роста толстячок, плохо выбритый, чернявый, лысоватый, в мутных очках и с неизменным окурком в зубах, он неизменно же парковал свой белый «Запорожец» под ветвями яблони, снова-таки неизменно осыпавшей авто зелёными плодами. Был он особо очарователен, когда рассказывал еврейские анекдоты; обычно у евреев это выходит плохо, напряжно как-то и не смешно, а Йосич был без комплекса, самодостаточный и лучезарный, как плодородный индейский божок.

Клара разговаривала с бабушкой только о своей второй маме; мадам же Шпиц затрагивала, помимо Клары, темы самые разнообразные.

«Смотрели вы, Кузьминична, вчера вечером телевизор?» — «Не. Я мылася». — «Ох, что показывали, что показывали. Показывали, как до нашего Лукашенки прибыл Назарбаев. Это президент Казакстана, знаете? И вот сел он перед Лукашенкой на стул и стал говорить. А Лукашенке то не понравилось, что Назарбаев ему сказал, так скинул тот Лукашенко того Назарбаева со стула на пол и начал бить его смертным боем. Тот уже и не дышит, а этот же ж бьёт его и бьёт. Юшка потекла…»

Кузьминична слушает бесстрастно.

«А главный у них — Черномырдин, — продолжает мадам Шпиц. — Ельцин у него марионетка. Этот накопил денег со всей России и какого хочешь президента купит…»

Приходила в раздражение бабка только тогда, когда язвительная мадам Шпиц в периоды совместного сидения на лавке начинала критиковать женские достоинства проходящих мимо дам. «Цi ты на сябе глядзела? Бач, якое агiднае пуза наела…»

Часто мадам Шпиц приносила бабушке подарки, большей частью соответствующие старобелорусской пословице «на табе, нябожа, што мне нягожа». Чаще всего подарки были от кутюр и пахли всё тем же загадочным запахом. После стирки рачительная бабушка складывала их в тумбочку.

Иногда старушка утомлялась от свекрови с невесткой и уходила в глубокий андерграунд. «Як будзе званiць яўрэйка, — просила она меня тогда, — скажы, што баба з дачы не прыехала. Бiлета не было».

И всё же, добрая душа, она привыкла и к мадам Шпиц, и к Кларе, и к их конфликту, длящемуся бесконечно, как в секторе Газа. Когда она серьёзно заболела, мадам Шпиц навещала её каждый день. Разумеется, Клара постфактум прилагалась.

Сначала мадам Шпиц звонила мне или кому другому, кто был дома. «Вовочка, миленький, выдь меня встреть, больно скользко на улице, к бабушке хочу сходить». Я подходил ко второму подъезду и под руку вёл её в третий, плавно и торжественно. Как мне казалось, мадам Шпиц несколько нарочито медлила, ведь с Пушком тет-а-тет двигалась она гораздо быстрее и энергичней. А тут, кряхтя, преодолевала ступеньки, мешкала в подъездной двери. Но я был ей благодарен.

Один раз мы поднимались в лифте с недружелюбной и некрасивой девочкой-губошлёпом с предшествующего нашему этажа. «Ты погляди, какая красивая девочка! — умилилась внезапно мадам Шпиц. — какая у неё красивая косичка!» — и даже дёрнула игриво девочку за косичку. Девочка надулась больше обычного и отворотилась к пульту с кнопками. На своём этаже она вышла. «Нравится тебе она?» — спросила меня мадам Шпиц. Я пожал плечами. — «И правильно. Страшила буркотливая. Не водись с ней».

Вскоре Йосич принял окончательное решение. Семья уезжала в Израиль, и Пушок тоже. Хозяйка его зачастила к бабушке, расстроенная предстоящим расставанием. Даже Клара теперь поминалась не так часто. «Я вас, Кузьминична, не забуду. Хоть шесть шекелей, а каждый месяц буду присылать!» — плакала мадам Шпиц, и всё это действительно было очень трогательно.

Уехали, и невообразимый запах свой, видно, увезли с собой; всё выветрилось на первом этаже к приходу новых безличных жильцов.

Шекели присылать, однако, мадам Шпиц не стала, о чём бабушка всегда вспоминала с особенно жизнерадостным смехом. Однако привет пару раз успела передать, как ни странно, через Прокоповну, у которой была своя еврейская подруга. Потом бабушка умерла, а вскоре умерла и мадам Шпиц. Прокоповна казала, что она не выдержала жаркого израильского климата. Потом, как я уже отмечал, скончалась и Прокоповна.

В общем, все умерли.

Царствие им Небесное.


P.S. Я часто вспоминаю мадам Шпиц, когда сладкие голоса рассказывают о демократии и честных выборах. За кого голосовала она, убеждённая или убеждающая, что Лукашенко бил ногами Назарбаева? Раздать каждому по голосу и убедить, что от этого голоса зависит судьба страны — великое лукавство демократии. (Молчу уже о том, как легко манипулировать разумом непритязательных граждан и старушек.) Возможно, следовало бы ввести некий избирательный ценз: например, допускать к бюллетеню лишь того, кто сдал с отличием курс высшей математики, доказав тем самым свою способность чётко и грамотно мыслить. Впрочем, и среди профессоров математики я встречал людей, в чьей голове, как только речь зайдёт о политике, оживают самые нелепые и бессвязные образы и мифы.

Tags: , , , , , , , , ,

(3 comments | Leave a comment)

Comments
 
From:(Anonymous)
Date:December 12th, 2013 - 05:27 pm

первый нах

(Link)
О, про жидов. Ща почетаю.
From:(Anonymous)
Date:December 12th, 2013 - 06:53 pm
(Link)
забавно, даже самые далекие от антисемитизма люди непременно что-нибудь сообщают об ужасном еврейском запахе. также забавно, что в точности то же самое израильтяне на полном серьезе сообщают о русских, также намекая на плохую гигиену. а ведь такие похожие в общем-то народы, фактически два сапога - а какие разные судьбы... и чего друг к другу не принюхались? все же двести лет вместе. эх, александр исаич, александр исаевич...
[User Picture]
From:[info]anonymous_ljr
Date:December 13th, 2013 - 01:26 am
(Link)
Ну таки жыдовка шекели зажала.
И это вся мораль?
My Website Powered by LJ.Rossia.org