Ucropia o morte

https://cyberleninka.ru/article/n/ot-dobrogo-dikarya-k-zlomu-avangardistu-smena-paradigm-i-mifologemy-modernizma-v-zapadnoevropeyskom-iskusstve-xviii-veka
Конец XVIII века — одна из наиболее распространенных «датировок» начала модернизма, уступающая по своему влиянию в западной научной традиции лишь «канонической» версии возникновения «современного искусства» в середине Х1Х в. (в искусстве Курбе и Мане). Уже в художественном мире конца XVIII в. складывается ситуация, предвосхищающая двойственное «социополитическое» положение «классического авангарда». Становление этой новой парадигмы было связано с концептуализацией (в социальных терминах) эффектов реального (сверхреального) и негативного в искусстве и художественной критике. Модернизм не имеет кодифицированной «позитивной программы». Негативное, внеисторическое, нечеловеческое модернизма противостоит умеренной и посредственной «современности» с ее «мировоззрениями» и «ценностными системами» как некое апофатическое богословие, признающее лишь личный опыт поиска истины, а не догму «общих мест».
/.../ рококо (в широком значении этого термина) завершается Великой французской революцией и радикальными явлениями в области художественной культуры. Негативное громко заявило о себе в культуре рубежа XVIII-XIX вв., но и весь период развития европейского искусства от Караваджо до Давида «заряжен» проблематикой негативного; негативистские стратегии авангарда трансформировались и набирали силу в рамках «позитивного» и «умеренного» XVIII столетия, готовя почву для революционных изменений рубежа веков.
Скрытый негативизм искусства рококо, создающий основу для описания этого феномена в рамках модернистского дискурса, заключается в деконструкции религиозных и светских идеологий, недоверии к интеллектуальному как таковому.
/.../ Релятивизация, исчезновение концептуального каркаса жизни приводит к ценностному вакууму, своеобразной ситуации «пустого центра», ставящей под сомнение единство культурной традиции. «Историческое» подверглось инфляции вслед за «интеллектуальным»; рококо избавляется от «исторического» балласта, расчищая дорогу для модернистского проекта (в том числе и с помощью мифологемы доброго дикаря). /.../
Если искусство Давида в известной степени было «триумфом воли», то рококо представляло собой обратную крайность, следуя идеалу абсолютного безволия и эскапизма. В этом отношении рококо и неоклассицизм Х^П века можно считать прообразами двух противоборствующих экстремистских стратегий модернизма, в политическом плане представленных анархической и тоталитарной тенденциями. От рококо прямая дорога ведет к романтизму и импрессионизму, кубизму и абстракционизму, постмодернизму и соцреализму.
/.../
Восемнадцатый век, как известно, — век Чувств и век Разума. Существуют лишь чувства, но не дикие, сильные и первозданные, а эстетизированные, как бы пропитанные разумом, обезвреженные, стерилизованные. Не глубокие страсти, а тонкий аромат чувственности. Интеллектуальное «в чистом виде» подвергалось репрессиям: с точки зрения той эпохи, все рациональные конструкции — это искусственные, «поздние» (в историческом отношении) производные чьих-то эгоистических интересов, результат действия воли к богатству и власти коррумпированной верхушки. Чувственность, напротив, ценилась как нечто изначальное и непосредственное. Это высшая точка прогресса и в то же время возвращение к истокам.
В этом заключается двойственность метафоры доброго дикаря. Примитивизм ХУШ века на первых порах носил компромиссный характер. Простое, примитивное казалось наиболее разумным, рациональным.