Жил я в одной общинке. Естественно, православной. Духовный начальник всего этого, затеяв, как многие подвижники, локальное возрождение православия под своим патронажем, заявил что у нас все будет ежедневное. Для того, чтоб бороться с блудными помыслами и делать все как древние пустынники.
Половина общины была семейные, другая половина состояла из передвижников, то есть – бродячих элементов.
Ну и была одна монашка с двумя детьми, разведенная с мужем пару месяцев назад.
Ежедневная борьба с блудными помыслами нужна была семейным как седло козе, но раз затеяли ежедневное, значит так тому и быть. Литургия тоже должна была стать ежедневной, но кагор в общине быстро кончался не только из-за Литургии, поэтому Литургия была заменена сначала ежедневной обедницей –ну типа литургийные молитвы без причастия - а после вошла в обычное еженедельное русло, если к воскресенью кагор каким то образом удавалось сохранить хотя бы грамм двадцать. Настоятель говорил: « я умею», то есть считал себя специалистом в этом деле. Знал как отслужить на двадцати граммах. Я тоже позже научился. Да все умели, чо там. Даже на десяти и меньше. Молекулы все равно есть, а это главное.
Но вот исповедь ежедневная продержалась дольше всех.
Хорошая вещь, скажу я вам. Народ в общине ждал исповеди не меньше чем обеда. Поясню – чем она так полюбилась. Дело в том, что при отсутствии блудных помыслов, помыслы у всех были только одного направления. Какая же сволочь Как же нехорошо чрезмерно духовно строго поступил этот наш батюшка.
Да! Батюшка при всех недостатках был очень строгих правил, и тайну исповеди хранил как последние двадцать грамм кагора. Но общинники были куда более низкого духовного уровня, и ежедневно делились друг с другом помыслами на батюшку. Сказать вслух батюшке что мы о нем думаем – не представлялось никакой возможности, батюшка укрывался и запирался от насельников в самых разных углах. И за открытое осуждение его сана и его в нем – мог отомстить поклонами или лишением обеда или пророчеством о скорой смерти или болезни с примерами из патерика, котрый он знал почти наизусть. Лишение обеда касалось в основном детей разведенной монашки, хотя они от недоедания вообще говорили мало, а о батюшке тем более. То есть батюшка был сильный. И благостный. При всех недостатках, да. Это было общее о нем мнение. Только отдельные циники имели мнение о батюшке неправославное, гордое, но эти отщепенцы роли не играли, потому что послушаний не выполняли и даже отказывались их брать, как им их не впихивали.
Народ собирался вечерами в какой нибудь общинной хате, и начинал между собой открытую исповедь помыслов друг другу. Результат у всех получался всегда один. Каждый знал, что он скажет на очередной завтрешней исповеди, поскольку тщательно к ней готовился. «Вот я ему завтра скажу на исповеди…», «а я скажу еще, что…» и т.д.
Из-за этих сборищь, и их результатов, исповедь тоже, к сожалению, стала скудеть. Из ежедневной она превратилась в -через день, потом в - через два, а после и совсем нас перестали исповедовать приватно, так как настоятель решил, вероятно, что блудные помыслы он победил в нас древним способом, и надо их поднакопить, чтобы ничто другое не мешало их появлению.
Так мы и продолжали исповедоваться друг другу в открытую. Помыслы наши были явно греховными, и мы с лехкостью от них избавлялись как первые христиане…
…
Я считаю, что открытая исповедь должна вернуться в нашу церковь. Разве мало у народа накопилось помыслов на священноначалие? На епископов, митрополитов, на патриарха, на батюшек. Вместе с блудными помыслами они составляют чуть не основное содержание нашего бытия. Так и начинать: сегодня имел один блудный помысел непонятного утреннего содержания, и десять дневных помыслов на митрополита таковата. В помысле я называл митрополита таковата – ну и по ряду, ничего не скрывая. Чтоб священноначалие радовалось нашему духовному возрождению.