По Августину, Бог предвидел грехопадение человека (не как возможное, а как необходимое), но не воспрепятствовал ему, ибо наперед знал, что сделает Он доброго из его зла. В игрушки Бог у Августина играет, всё забавы у Него на уме. А нам, пешкам в чужой непонятной игре, мучайся тут. Он нас спросил, игрок? Да, невысоко ставит Августин человека. Не пойму, чем он у него от бурундука отличается.
Августин идёт по стопам Павла с его "Ибо кого Он предузнал, тем и предопределил быть подобными образу Сына Своего"(Рим.8:29), упорно вводя в христианство языческую концепцию предопределения. Вводит языческую фикцию - предопределение - и смешивает её с Божьим даром - всеведением Божиим. Повторю: Бог для того отделил Себя от мира, чтобы Его всеведение не стало предопределением. Предопределение - это то, чего Бог стремился избежать. Августину с его языческим мировосприятием этого, конечно, не понять было. Он вообще Бога от мира не отделяет: ""мир созданный... в Тебе содержится". С моей точки зрения, это и есть язычество. По замечанию Августина, Цицерон считает, что способность Бога предвидеть грядущие события как необходимые совершенно несовместима со свободой человеческой воли, так как сама способность предвидения означает господство необходимости, исключающей какую-либо случайность и, соответственно, свободу. “И вот, — пишет Августин, — он (Цицерон), как муж великий и ученый и относящийся к человеческой жизни с величайшей о ней заботливостью и опытной мудростью, выбирает свободу человеческой воли, и, чтобы признать ее существование, отвергает предвидение будущего. Таким образом, из желания сделать людей свободными он сделал их святотатцами”.
Из цицеронова тупика - в августинов тупик, вот метания языческого мировосприятия, корни которого - в неспособности воспринимать мир (физический план) как то, что Бог отделил от Себя. Но, отделив, не разорвал связь между собой и мирозданием, ведь Бог постоянно творит физический план и управляет им с помощью изощрённых механизмов, о которых мне, скажем, кое-что известно.

Для Августина "грех" и "свобода" – это противоположные понятия. То есть, там, где есть грех – нет свободы, и наоборот. Августин, по-моему, представляет именно языческую точку зрения, которая, естественно, ограничивает свободу личности божественным детерминированием.
Свобода воскресшего человека — это, по Августину, высшая форма свободы. Так же, как “…первая свобода состояла в том, что мы могли не грешить, — пишет он,— будущая будет состоять в том, что мы тогда поставлены будем в состояние невозможности грешить”. Итак, в конце концов, человек обретет абсолютную свободу от греха, и воля его будет всецело божественной как актуально, так и потенциально. Таким видит Августин блаженное будущее избранного человечества. В котором, естественно, нет места бесконечным возможностям эволюции элементов множественного состояния Бога (МСБ) через совместное с Богом творение ими истины. Нет места бесконечным возможностям личности приблизиться к Богу, идя путём этой эволюции. Нет места той свободе, без которой такого творчества истины не может быть. Той свободе, благодаря которой Люцифер и большая группа ему подобных элементов МСБ и превратились в тёмные силы, изгнанные в отделённый участок мироздания.
Учение Августина о благодати стало ответом на провозглашение Пелагием примата свободной воли, и, фактически, означало полное отрицание последней.
К концу жизни Августин утратил свое первоначальное отношение к свободе воли, переосмыслив его в духе господства необходимости и безусловного подчинения отдельной личности власти авторитета. То есть, дух Господень, дух свободы оставил Августина в том тупике языческой веры в предопределение и в божественное детерминирование, в который он себя загнал.